Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ее нашли мертвой через день после прописки в квартире нового жильца. Поскользнулась, упала с лестницы. На следующий день после похорон чуть не расквасилась сама Валюша… Жуткий бомж в струпьях и нарывах подстерег на лестнице. Не врежь она ему с истошным визгом промеж пустой и зрячей глазниц, пришлось бы падать с четвертого этажа – в ствол между маршами. Как она катилась вниз, Валюша не помнила. Время было послеобеденное, моросил дождь, во дворе – никого. Думай, осадил ее голос разума, когда она, растрепанная, перебегала двор. Валюша спряталась в кустах, затаилась. Живописный бомж, хромая на обе ноги, выбрался из подъезда, зыркнул по сторонам зрячей глазницей и порулил куда-то за угол. Дома никого не было, новый родственник умотал еще утром (алиби, надо думать, делать). Валюша побежала в квартиру, сгребла документы на квартиру, метрику, сто рублей денег из загашника, натянула на себя что было приличного и понеслась по лестнице, заклиная всех богов уберечь ее от встречи с этим чудовищем. На сто рублей она и доехала до Славянки. Откуда ей знать, что нет прямых рейсов на Любимовку? Голодная, без копейки денег девочка бродила по автостанции до тех пор, покуда не подъехал импортный автобус с волшебным словом «Любимовка» под стеклом, и водитель не побрел за куревом…

– И этот маразм ты называешь сказкой? – возмутился Вадим.

– А разве нет? – удивилась Валюша. – Ты когда-нибудь слышал о чем-нибудь подобном?

– Никогда, – признался Вадим. – Но если так, то это очень злая сказка. Ее нельзя читать детям на ночь. И взрослым ее читать нельзя, только врагам. Слушай, а чего тебя к бабке-то понесло? Нашла защитницу.

– А куда, Кольцов? В милицию я и не пробовала – все законно, не подкопаешься. Прописка легальная, что поделаешь, если законы уродские. И синяки не аргумент – эта козлина Сайкина тоже могла предъявить шишку на затылке: я ее Большой советской энциклопедией отоварила, когда она отвернулась. А у бабки в Любимовке хорошо – поросята хрюкают, сено, уютно в общем. Нас отец возил в Любимовку, я еще в школу не ходила – как сейчас помню, за курами с рогатиной бегала.

– А чего ж тогда такая умная? По логике, исходя из твоих условий жизни, ты должна расти пень-пнем. А ты такая… иногда мне кажется, Валюша, что ты старше, только вот в росте притормозила.

– Пень, Кольцов, мужского рода, это по твоей части. И вообще мужчина умен от книг, а женщина – от рождения, запомни. Блондинки не в счет. Ты можешь возразить мне, мол, блондинками не рождаются, но это не так, Кольцов: блондинками рождаются. Уж поверь моему горькому опыту.

Он уже понял. Очевидно, и у матери, и у мачехи Валюши были светлые волосы, отчего и сидела в ней такая неприязнь к этой небольшой, но заметной человеческой группе.

Вадим деликатно промолчал. А Валюша по инерции бормотала, но слова ее делались невнятнее, паузы длиннее, язык заплетался. Она засыпала.

– А чего ж мне дурой-то быть, Кольцов?.. Не от сладкой, знаешь ли, жизни. Я Большую энциклопедию, к твоему сведению, дважды прочитала. А после того, как Сайкину огрела – еще раз, сообразно свежим впечатлениям. Все выходные с разбитым носом провалялась, делать-то было нечего … И Сайкина не подходила, она этот талмуд знаешь как зауважала, и меня тоже…

Ну все, дрожащий комочек замолчал на полуслове; свистящее дыхание, будто вздох облегчения, вырвалось наружу – отговорила роща золотая. Теперь ее не разбудит даже хор мальчиков во главе с Никитой Джигурдой, надумай они обступить ее кровать и чего-нибудь спеть.

– Бедная кнопка, – шепнула в ухо Катя. О ней Вадим временно забыл.

– Ты не спишь? – спросил он тихо.

– Спала, вот те крест, – поклялась Катя, – но когда она про отца начала, жалко стало, проснулась. Ты знаешь, я на нее нисколечко не в обиде.

– Ты знаешь, я тоже, – Вадим осторожно отодвинулся от Валюши и обнял Катю. Ничего эротичного в этом не было: помимо теплой джинсовой куртки на ней была масса другой одежды. Но было приятно.

– Ей очень не повезло в жизни, – подумав, сообщила Катя.

– Ее жизнь еще не кончилась.

– Конечно. В целом и не начиналась. Но как начать жить с таким грузом – ума не приложу, – женщина вздохнула так тяжело, что Вадим сразу заподозрил неладное.

– Стоп, Катюша, не надо про неудавшуюся жизнь. Учти, моя копилка чужих несчастий не бездонная.

– Ну что ты, – в тоне Кати прозвучало сомнение, – у меня все здорово. Карьера, квартира, отдых на Мальте. Новый «равчик» на стоянке. Просто не хочу, чтобы в одну прекрасную ночь все это обрушилось.

– Я тоже, – согласился Вадим. – Жизнь неплоха даже без Мальты и «равчика» под задницей. Не волнуйся, – он зарылся носом в шевелюру Кати, где остро пахло луговыми цветами, – кошмар, конечно, налицо, но что нам угрожает?

– Мне не дает покоя история про девять с половиной … нет, десять негритят.

Здрасьте, бабушка, и мы туда же.

Кольцов слегка отстранился от Кати.

– Глупая, не вижу аналогий. Принципиально иная ситуация. Собирайся нас убить, давно бы убили. Для этого не нужно ехать в Томскую губернию. Зачем нас убивать? Мы никому не насолили. Есть дела поважнее. Вот использовать – это да.

– А после… использования?

Он не выжал из себя достойного ответа. В принципе, тоска и упадничество уместны. Единственный человек из «юных дарований», способный, через пень-колоду, заглянуть в будущее – Лариса Рухляда – трясется от страха. Что-то она видит. Говорить не хочет – ссылается на «непроницаемый экран», но не больно-то верится. Не будет человек, даже сверхчувствительный, реагировать на пустой «экран» столь остро.

Неужели им действительно туго? Или только некоторым? А в чем высокий смысл этой жертвенности?

Завеса мрака вокруг загадочного дома уплотнялась. С того момента, когда Екатерина снова заснула, прошло сорок минут, о чем сообщили светящиеся стрелки. Без пяти два; скоро будет середина ночи, а затем настанет предутренняя пора. Там и будет крепкий сон. А пока – ни в одном глазу. Он поднялся, словно душа над усопшим, – бесшумно и легко, не потревожа спящих дам. Уперся в металлический уголок, обрамляющий панцирь, перелез через дужку.

Тела на кровати, чтобы сохранить тепло, сомкнулись. Проверив в кармане наличие курева, он на цыпочках выбрался из комнаты.

Страха не было – темноты Вадим не боялся. Медленно закрыв дверь (при быстром закрытии она душераздирающе скрипела), постоял пару минут, а когда глаза привыкли к темноте, побрел направо.

Холл второго этажа имел два окна, выходящих во двор. Их контуры приблизительно прорисовывались. Особой нужды в освещении не было – Вадим ориентировался по памяти. Он постоял у каждой из трех дверей. Герметичность оставляла желать лучшего: где-то сопели, где-то похрапывали. Кольцов дошел до последней двери, повернул налево, сунул нос в «нерабочий» туалет и брезгливо поморщился – запашок уже присутствовал. Кому-то трудно сходить на улицу?

До лестницы оставалось метра три. Витые опоры перил проступали сквозь полумрак. Но вторую лестницу – на обратной стороне холла – он, как ни щурился, не видел.

Сунув в рот сигарету, Вадим начал спускаться. Рука нащупала выбоинки в перилах – памятный знак – словно две пули чиркнули по касательной. Прикосновение вызвало яркий образ… Навстречу девочка в вязаной шапочке, губки сжаты, глазки красные – капиллярные сосуды полопались, от стресса или напряжения. Он хочет посторониться, но не может, рука не отрывается от перил, а девочка тоже цепляется за них, волочит ноги, как старуха. Он проходит сквозь нее, это так противно… А в сердце вползает тоска: «Вызывал, хозяин?»… Вадим оторвал пальцы от ложбинки в перилах; отдышавшись, отправился дальше. Этот дом служил катализатором воспоминаний. Картинки прошлого, перетекая из подсознания в сознание, разжимались, словно разархивированные файлы. За поворотом он увидел мальчика. Рослый не по годам, он стоял посреди лестницы и размазывал кулаками слезы. Кто такой? В «горячей десятке» высоких не было. Умер? Поменял гражданство? Испугался ворошить прошлое? Закрыв глаза, Вадим крепко сжал перила и спустился на несколько ступеней. Когда он открыл глаза, мальчик пропал. И света в вестибюле не было, хотя горел он весь день, и вряд ли обе лампочки могли перегореть одновременно. Он помнил, где выключатель – слева от двери в столовую. Держа во рту незажженную сигарету, он сошел к подножию лестницы и начал шарить по стене, пачкаясь о сухую штукатурку. Вадим надавил на выключатель – электричества не было.

15
{"b":"274560","o":1}