— Два дня значит уже кричит? — уточнил Леший.

— Может и больше. Горыныч его только два дня слышит, до этого спал. А герой этот уходить никуда не намерен. Говорит, что пока коварного змея не сразит мечом буланым, с места не сдвинется.

— А почему коварного‑то?

— Это ты у него Леший сам спроси, если тебе интересно. Я с ним не разговаривала, меня больше Горыныч интересовал.

— Сам значит сам, — крякнул Леший, — ну что Яга, навестим хворого друга?

Против этого предложения возражений у меня не нашлось.

Самый быстрый способ добраться куда‑либо — воспользоваться имеющимся под рукой транспортным средством. У нас под рукой была только моя ступа, в которую мы и влезли все втроем. Не то, чтобы кому‑то из нас так уж нравились полеты под дождем, но так у нас появлялись хоть какие‑то шансы добраться до Горыныча в этом году. Вскоре промокшие и злые мы увидели восседавшего на коне молодца, методично кричавшего одну и ту же фразу. Видимо вызов на поединок. Плавно развернувшись, я посадила ступу недалеко от молодца, перед входом в пещеру. Молодец окинул нас заинтересованным взглядом, но кричать не перестал. Скорее всего, он решил извести Горыныча таким вот оригинальным способом, объявив тому звуковую войну. Мы вошли в пещеру. Горыныч лежал в дальнем ее углу, свернувшись наподобие калачика, левая голова была спрятана где‑то в центре этой композиции, две другие, уставились на нас.

— Что, опять прихватило? — начал Леший. — С такой‑то погодой не удивительно. Уже и не помню, когда в последний раз было такое лето дождливое. А ты, конечно же, опять забыл на Везувий слетать, кости свои погреть. А теперь вот мучаешься.

В ответ на эту тираду Горыныч только скривился. Я осторожно осмотрелась. В пещере, как это не странно, было довольно уютно и почти тепло. Почти, потому что здесь не было большой печки, как в моей избушке, способной прогнать принесенную дождем сырость. И звукоизоляция была неплохой, крики с наружи хоть и доносились, но не передавали всей полноты чувств и весь спектр эмоций незваного гостя. Звучали они скорее как поломанное радио, которое и не играет толком и выключить не получается. Не удивительно, что у Горыныча голова разболелась от этой монотонности. Леший тем временем занялся лечением больного. Из прихваченной из своей берлоги корзинки он вынимал на свет различные баночки, скляночки, пучки трав, узелки, порошки и еще что‑то непонятное и раскладывал все этой в одной ему ведомой последовательности. А затем мы дружно приступили к лечению зеленого змея. Наконец Горыныч был напоен, намазан, натерт и перевязан всеми мыслимыми и немыслимыми травами и мазями и по уверению главного врача должен был окончательно поправиться уже к утру. А посему благополучно решив вопрос с больным и его болезнями можно было переходить к паразитам и микробам, а в нашем конкретном случае к богатырю, вызвавшему мигрень.

— И чего ты орешь? — хором поинтересовались мы.

— Враг коварный, — закончил богатырь предложение и обратил свой взор на нас. — Солнце ты мое ясное, краса моя ненаглядная, любушка моя ласковая.

Переход от грозного воина к нежно — влюбленному менестрелю был мгновенным и как говорится без всяких предупреждений. Мы нерешительно переглянулись, и в моей голове всплыли очаровательные образы смирительных рубашек подходящего размера. Богатырь тем временем спрыгнул с лошади (или это был конь?) и в позе нерешительного влюбленного (а вы представьте себе нерешительного влюбленного в железной кольчуге, шлеме, и с палицей с меня ростом) замер передо мной.

— Знакомый? — уточнил Леший

— Чей? — решила уточнить я, просматривая пути отхода в пещеру

— Ну, стоит он перед тобой.

— Ага.

Продолжая вести этот не самый содержательный диалог, мы бочком отступали в сторону ступы, решив, что Горынычу сей странный тип все равно не страшен, а нам лучше держаться подальше от поля будущих сражений (мысль упросить Горыныча съесть этого странного субъекта родилась, я думаю, не только в моей светлой голове). Богатырь также медленно двигался за нами, как привязанный.

— Ты уверена, что раньше с этим молодцем не встречалась? — поинтересовалась Кикимора.

— Да где бы? В люди еще не выходила, богатырей местных вообще не видела, до сегодняшнего дня. А ко мне всего только одна королева и наведывалась. Да еще Иван мимо пробегал, так он сейчас с женой молодой должен быть счастлив, а не на змеев охотится.

— Ну не скажи. Смотря какая жена попадется. С иной любушкой и за тридевять земель отправлялись, не то что в соседний лес на подвиги, — вставил Леший

— А я попрошу этот велико мужской шовинизм прекратить. Сами как будто подарок. Некоторых мужей и не жалко скормить какому‑нибудь проголодавшемуся зверю, благо от них вреда меньше для экологии.

Собственно зря мы затеяли этот спор о правах мужчины и женщины, момент был не очень подходящим. В чем я и убедилась. Стоило мне на мгновение прекратить тактическое отступление к ступе и задержаться на позициях, как с громоподобным криком «Любушка моя ненаглядная» парень рухнул на колени, обнял меня железной хваткой за ноги и застыл.

— Ну точно твой знакомый, — сделал выводы Леший

— Молодой человек, — я попыталась воззвать к здравому смыслу этого террориста, — молодой человек, может быть, вы меня отпустите, и мы с вами поговорим, обсудим проблемы. Вы мне расскажите, что вас беспокоит.

— Даже я не поняла, что ты сейчас сказала, — веско заметила Кикимора. — Ты другие методы попробуй.

— Болван стоеросовый отпусти меня немедленно. Больно же, дубина, — заорала я, и тут же рухнула на пятую точку, оставшись без поддержки. Молодец преданно смотрел на меня очень уж знакомыми глазами. — Алеша? — озарило меня, и все что я смогла сказать на его радостное кивание головой, был тяжкий стон.

Кикимора помогала мне подняться на ноги и привести в порядок платье, если конечно можно привести в порядок то, что вымокло под дождем и пропиталось грязью. Алеша поднялся следом. Он вообще, кажется, поставил себе задачей копировать мои действия.

— Кто‑нибудь просветит меня? — безразличным голосом поинтересовался Леший, в упор глядя на меня и давая понять кто именно будет этим кем‑то.

— Ну, в общем. Помнишь, я говорила, что ко мне королева приходила за помощью. Так это была мать Белоснежки.

— Эта ведьма? — хором ужаснулись слушатели.

— Ну, это сильно сказано. На самом деле все было немного по — другому, — и я вкратце рассказала им подлинную историю Белоснежки, попутно объяснив, откуда я знаю Алешу и почему у него такая странная на меня реакция. — Мы с Кощеем решили, что это временный эффект и скоро он пройдет. И в любом случае это было гуманнее, чем травить мальчика неизвестными зельями, чтобы вылечить от влюбленности. Тем более я пока в этом не сильна.

— Отворотное зелье не пробовали? — проявил академический интерес собрат по травам

— Так это же было не приворотное. Просто побочный эффект. Кто его знает с чего он получился. Раньше вроде такого не было.

— Да уж. Но это крайне интересно. Надо бы изучить данную проблему повнимательней…

— Слушайте, а чего мы дальше будем делать? — вмешалась Кикимора.

И на нашем дождливом горизонте замаячила новая проблема, так четко обозначенная нашей подругой. С Алешей по — прежнему надо было что‑то делать. С Горынычем его оставлять было нельзя. Если он продолжить орать, а он из‑за своего упрямства продолжит, то Горыныч его точно съест, а мальчик был хороший, молодой еще. Брать с собой, так я его в печке через пару дней зажарю, именно потому, что молодой еще. К Кикиморе в болото, так ей чужие ухажеры не нужны. И к Кощею не отдашь. Он же по своей темноте и дикости будет за ним с мечом гоняться и требовать Василису отпустить. У здешних богатырей вообще сложилось какое‑то очень стереотипное представление о Кощее, впрочем, как и о Змее Горыныче.

— А вы его к Илье отправьте или Добрыне в ученики, — посоветовала левая голова, на минуту выглянув из пещеры. — Илья, вообще сильный богатырь, и что удивительно, умный. А Добрыня почитай из богатырей последний кто мне голову срубил, покрыл себя славой и уехал в стольный город. Там, наверное, себе и дело нормальное нашел, раз больше от него вреда никакого не было. Ну или я о таком не слышал. Пущай себе учится, как правильно с людьми разговаривать.