Декан Виктор Ашкенази, широкоплечий мужчина, больше похожий на тренера по американскому футболу, взошел на кафедру.

Он с улыбкой обвел взором аудиторию, состоявшую из дюжины мужчин и вдвое меньшего числа женщин. Дебора и представить себе не могла, что когда-нибудь услышит, как к будущим раввинам обращаются: «Леди и джентльмены…»

К этому моменту она прошла долгий и многотрудный путь.

— Прежде чем стать обозначением духовного лица, — продолжал декан, — слово «раввин» означало просто «учитель». Любопытно, что свой современный смысл оно обрело лишь во времена Гилеля, который, как мы знаем, был современником Иисуса Христа…

Христос. Еще одно слово, которое Дебора никак не ожидала услышать в стенах иудейской семинарии.

— В Евангелии от Марка, когда Петр видит Христа беседующим с Илией и Моисеем, он обращается к своему наставнику как «равви». И с исторической точки зрения два других достославных участника беседы еще не могли претендовать на этот титул.

Декан сделал паузу и обвел взглядом молодые лица.

— У раввина нет ни толики тех привилегий, какими наделены священники в христианской церкви. Он не является посредником между Богом и человеком. Он не может отпускать грехи — такая прерогатива целиком в руках Всевышнего. Он никому не может указывать. Но он обязан внушать уважение. Ибо первая и главная его миссия — быть учителем. И его первейший долг — служить образцом праведного поведения в миру и поклонения Богу.

Позвольте мне рассказать вам давнишний анекдот, который сегодня не менее актуален, чем во времена моего детства. Во Флориде на пляже сидят несколько матрон и нахваливают достижения своих деток. Одна с гордостью сообщает, что ее сын — хирург. Другая хвалится, что ее сын — известный адвокат. И так далее. Наконец доходит очередь до миссис Гринберг. «Ну, так как? Чего достигли ваши дети?» — спрашивают все. Она отвечает: «А мой сын — раввин». На что все издают тяжкий вздох, а одна сочувственно заявляет: «Какая ужасная работа для милого еврейского мальчика!»

Аудитория заулыбалась, выражая солидарность с его горькой иронией.

— Конечно, — поспешил добавить декан, — сегодня это может быть «ужасной работой» и для милой еврейской девушки. И боюсь, что определение «работа» уместно здесь, как нигде.

Перед раввином стоит почти невыполнимая задача — помочь его — или ее — единоверцам, как бы трудно это ни было, сохранить свое самоопределение в окружении других народов, самоопределение как меньшинства, желающего таковым и оставаться. Не говоря уже о тяжком бремени, которое взваливает на себя человек, вершащий добро в мире, где зло не просто существует, а, как говорит Господь Исайе в главе сорок пятой, седьмом стихе, является творением Его самого…

Он вышел вперед, чтобы стать к аудитории ближе, и заговорил тихо, почти доверительно.

— Ведь в этом и есть суть вопроса, правда? Во всей вашей дальнейшей жизни не будет дня без того, чтобы к вам не подходили евреи или иноверцы с самым сложным вопросом бытия, который может встать перед мужчиной или женщиной, живущими под Богом: «Почему наш всемилостивый, справедливый, милосердный Господь создал также и зло?»

Ответа на этот вопрос не было у Иова. Нет его и у жертв холокоста — вернее, у тех, кто выжил. Наша задача, как раввинов, состоит в том, чтобы научить мужчин и женщин жить в этом несовершенном мире.

Ваша подготовка к деятельности раввина будет проходить в двух направлениях. Первое — это взгляд назад, постижение многовековой мудрости и передача ее молодому поколению, как передавался факел в древнегреческой эстафете. Второе, пожалуй, более важное, — это обретение пастырского навыка на уровне современного духовенства. Помогать советом, утешать в горе — все это входит в ваши будущие функции. А превыше всего — указывать путь. Или, выражаясь словами пророка Михи (или, как его называют христиане, Михея), «действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим».

Благословляю вас в вашем рвении и желаю всего самого доброго.

Утро у Деборы прошло в обществе Моисея, вторая половина дня — в компании Ионы.

Благодаря самостоятельному чтению она уже досконально знала священные тексты, но впервые она могла свободно обсуждать их с преподавателем и своими однокашниками.

Преподаватель Ветхого Завета, профессор Шенбаум, был признанным ортодоксом, в свое время голосовавшим против того, чтобы раввинами делали женщин, и прославившимся выпадами типа: «Эту трактовку способна понять даже женщина».

Однако, после того как уже в первый день занятий стало ясно, что в глубине познаний и тонкости восприятия Дебора намного превосходит своих однокашников, Шенбаум подвел итог лекции следующим образом:

— Думаю, всем вам не помешает стремление сравняться в учености с мисс Луриа, которая мыслит, как истинный бохер.

Иными словами — «как мужчина».

В тот день, выйдя из здания, чтобы ехать домой, она обнаружила у входа своего преданного наставника.

— Вот так сюрприз! — воскликнула она и кинулась обнять брата.

— Хотел только убедиться, что у тебя все в порядке.

— Ой, Дэнни, мне так нравится! Понимаешь, я же всю жизнь читала Тору при свечах. И теперь я вдруг оказалась при свете дня, с людьми, исповедующими те же ценности!

— Трудно было? — спросил он, забирая у нее тяжелую сумку с книгами.

— По сравнению с твоей потогонной системой профессор Шенбаум просто душка!

— Ну, — сказал Дэнни с деланным смущением, — в этом и состоял мой план: тяжело в ученье, легко в бою. У тебя есть время на чашку кофе?

— Только если быстро, — ответила она.

Они устроились в открытом кафе и взяли по капуччино. Невольный пророк с Уолл-стрит вдруг робко спросил:

— Не удалось пока с ним переговорить? Ну… с папой?

— Нет пока. Я не хочу с этим торопиться.

— Конечно, конечно. — Дэнни постарался не выказать своего разочарования. — Это правильная тактика. Я только хотел знать, не нужно ли ему чего-нибудь.

— Если честно, — ответила сестра, — я думаю, то, что ему сейчас нужно, так это время. Но я этим вопросом займусь, обещаю тебе.

— А маме? — не унимался он. — Ты не разузнала, что я мог бы для нее купить?

— Ну… — Дебора улыбнулась. — Мне кажется, она мечтает о тостере. Но будет довольно подозрительно, если такой прибор внезапно появится у нее на кухне. Давай подождем до ее дня рождения и подарим.

— Да-да… Хорошо… Конечно… — Дэнни явно нервничал и был чем-то раздражен. — Но я хотел бы сделать для них нечто большее. На самом деле мне хочется купить им тот домик, который мы всегда снимали летом в Спринг-Вэлли. Понимаешь? Чтобы они могли туда ездить, когда захотят. — После небольшой паузы он сознался: — Вообще-то, я его уже даже купил.

Дебора взяла его за руку.

— Дэнни, — мягко произнесла она, — постарайся набраться терпения. Я не думаю, что ты можешь купить папину любовь.

— Ты права, — с горечью ответил брат. — Этого я и боялся.

— Скажи, — попросила она, желая поднять ему настроение, — чем ты занимаешь себя в течение дня?

— Вообще-то, мои поклонники в «Макинтайр энд Аллейн» снабдили меня собственным столом и секретаршей, а кроме того, спонсируют в Финансовом институте мое официальное обучение на брокера.

— Ага, — улыбнулась Дебора, — так ты снова студент?

— Да, и эта роль мне нравится. К сожалению, они все на меня смотрят как на Дельфийского оракула — и истово ждут моего следующего пророчества. Надеюсь, сумею выучиться настолько, чтобы понимать, что делаю. Во всяком случае, я уже приобрел компьютер — мне потребуется вся информация, какую можно купить.

— Ты, наверное, очень занят?

— Нет, — угрюмо ответил он. — Мне не доставляет удовольствия просто наблюдать за тем, как мои деньги приносят проценты. У меня квартира на Пятой авеню, в которой из шести спален пять пустуют. По непонятной мне причине у меня даже не получается обзавестись друзьями.