Между двумя крайностями: «Без правды боярской царь Бога прогневит» и «Царь строг и казнит Бояр опалой» лежит все многообразие отношений между Царем и высшей государственной элитой.
Царь — Государь
Царь и Государь по определению являются сильными людьми. Поговорим о том, почему эти слова иногда выступают как синонимы и почему на самом деле продуктивно разводить их смысловые значения.
Исторически долгое время Царь и Государь были одним лицом. Эти слова часто употребляются как синонимы, что на самом деле неправильно. Например, есть такое употребление «Государь Великий Новгород». То есть Государь — это суверен. Соответственно, если государство монархическое, то Государем является первое лицо, а если демократическое, то сувереном может быть весь народ. Каким и являлся Государь Великий Новгород. У нас в России в нынешней ситуации Государь — это народ России. Хозяином является не Царь, а Государь. Государь владеет, а Царь правит. Вот их глаголы. С некоторым приближением можно сказать, что Государь — это хозяин предприятия, а Царь — это управляющий, гендиректор. Гендиректору могут быть делегированы очень большие полномочия, но не все. И это очень важно, что не все. В современных условиях Царь не может распорядиться государством. То есть он может распоряжаться тем, чем он управляет, — слугами, системой управления, кадрами. А страной распорядиться не может. Есть вопросы, которые относятся исключительно к полномочиям Государя — те, которые раньше решал Земский собор.
И вот здесь у нас очень чувствуется дефицит консенсуальных решений. Например, узаконить результаты приватизации не может ни один президент вместе с Государственной Думой, вместе с Верховным судом и т. д. Если бы Путин решил узаконить результаты приватизации, кроме сомнений, почему он решил это сделать, это не принесло бы ничего реального. А вот если бы 80 % и более взрослого населения на референдуме проголосовало (не 50, а именно консенсуально — 80 и более), то это бы означало, что этот рубеж перейден окончательно. На самом деле у нас в истории демократической России консенсуальных решений вообще не было. К того же рода решениям относится установление налогообложения. Не уровень в сколько-то там процентов, а само установление налоговых обязательств. То есть мы берем на себя обязательства платить налоги, потому что это наша страна, и те расходы, которые мы оплачиваем, делаются для нас. Такого акта не было. Налоги собираются, потому что «иначе хуже будет». А репрессивный механизм не должен заменять социальный договор, он только добавка к нему.
Кстати, это имеет прямое отношение к «наведению порядка», борьбе с коррупцией и т. п. На самом деле, репрессивный механизм может действовать только как экстремальное добавление к социальному порядку. Нельзя сделать так, чтобы не воровали только из страха. Вот если 90 % не воруют потому, что воровать нельзя, то остальных отморозков, которые это не понимают, можно «добивать» другим образом. Еще один пример — монетизация льгот. Это тот же вопрос Государя, то есть суверена. Технически против самой идеи нет возражений. Но власть выходит здесь за рамки своей компетенции. Один пожилой человек, узнав об этих планах, сказал: «Что с нами делают?». У народа не должно быть ощущения, что с ним кто-то что-то делает.
Здесь, кстати, очевидна путаница понятий. Разговоры в демократических кругах о том, что Путин является диктатором, затушевывают тот факт, что Путин никаким диктатором не является. Скажем, Пиночет был диктатором, реальным. Не ему говорили, что он является диктатором, а он им был. Но когда внедрялась новая пенсионная система, которую создал Хосе Пиньера, переход в нее был добровольным. И благодаря пропаганде, которую Пиньера больше года еженедельно вел по телевизору, в течение одного месяца более 85 % перешли в новую систему. Но 15 % оставались в старой системе очень долго, и кто-то остался даже сейчас. И это при том, что власть находилась в «рабочем состоянии»: танки были быстры и стадионы — свободны.
Возвращаясь к монетизации льгот. Возможно, она окажется опасной для президентства Путина. Она может расстроить его отношения со страной. Он пришел к власти, как человек, про которого говорили: «Он такой, как мы». Это на самом деле очень важное чувство. Наполеона ветераны его гвардии называли «наш маленький капрал». Не зашибись какой генерал, а «наш капрал». Это идентификация себя с первым лицом. Он — свой.
В этом разделении — Царь и Государь — есть еще более тонкие вещи, которые тем не менее существенны. Вспомним, как, например, Ельцин скрылся «за носовой перегородкой», когда начались боевые действия в Чечне. Он не имел права этого делать. В том случае, когда нет прямой немедленной опасности для страны, военные действия — это уже дело суверена, Государя. Если страна подверглась внезапному нападению, необходимо немедленно ответить, тогда вопросов нет, это дело царское. Он выполняет функцию оперативного управляющего. Но если нет — это прерогатива суверена. Это не значит, что все надо ставить на плебисцит. Но обратиться к народу, как к своему хозяину-суверену, и объясниться с ним необходимо.
Здесь надо отметить: выступить перед народом — это достаточно тонкая вещь. И это тоже есть форма согласования. Ельцин, например, не смог выступить перед народом. Потому что это только кажется, что это форма односторонняя. На самом деле она таковой не является. Потому что не всякое слово можно сказать, глядя в камеру, на всю страну, подразумевая, что его услышит каждый российский человек в своем доме.
Князь
Князь — это очень важная фигура, и на ней стоит остановиться особо. Потому что Князь — это суд и оборона. Исторически судья — это Князь. Поэтому, когда мы говорим здесь о Князе, мы говорим о сущности нашей судебной системы. И это имеет самое прямое отношение к элите, потому что не может быть полноценного государства, где судьи не были бы элитой. Сегодня у нас, говоря о власти — законодательной, исполнительной, — судебную власть вообще забывают, как будто ее нет. И что зря поминать то, что не имеет большого значения?
На важнейший вопрос, как это положение исправить, мы здесь вряд ли сможем ответить исчерпывающе. Но можно поговорить о человеческом материале, из которого получаются судьи.
Представление о том, что качество судьи зависит от его зарплаты, ошибочно. Мы не против высокой заработной платы. Более того, возможно, ее надо увеличить стократно. Но вопрос не в этом. Вопрос в том, кто такой настоящий судья. А это — Князь. Князь, кроме того что он является Боярином, имеет еще и личный статус-авторитет, не зависящий от места его нахождения в системе государственной власти. Покойный генерал А. Лебедь сказал бы, что Князь остается Князем всегда, даже в трусах.
Опять же посмотрим на пример. Сначала даже не судейский. В Соединенных Штатах есть такая категория работников: был человек председателем комитета начальников штабов, а затем уходит в отставку. И дальше он начинает гулять по наблюдательным советам, советам директоров крупнейших компаний: «Пепси-кола», «Дженерал моторс»… Их виды деятельности не имеют никакого отношения к военной карьере и никак не связаны между собой. Спрашивается, за что его держат? А держат за то, что он имеет некую публичную репутацию, которой он соответствует. То есть у него есть личный статус человека, которого прилично назначить. То есть он гарантирует, что вокруг него не разведется большое количество грязи. Потому что, если грязь окажется вокруг него, то он себя полностью декапитализирует.
Другой пример. Реальная сцена в провинциальном американском суде. Судья слушает дело и быстро объявляет: «Ну, двух дней тюрьмы этому подсудимому будет достаточно». При этом он даже не ссылается на какие-то статьи и нормативные акты. Еще случай. Один из наших олигархов рассказывал, как он судился в Лондонском арбитражном суде и судья в какой-то момент произнес: «Доводы этого характера я рассматривать не буду!» Причем не ссылаясь ни на какую инструкцию. То есть он как само собой разумеющееся ощущал, что находится в своем праве. Третий пример: наши судьи утверждают, что наши суды завалены делами, им их даже некогда оформлять и т. д. Валерий Абрамкин, наш главный специалист по системе правосудия и системе наказаний, рассказывал о практике парижского суда, которую он в течение нескольких дней наблюдал. Там один судья рассматривает гораздо больше дел, чем у нас. Особенно мелких дел. Но дела рассматриваются так. Вот дело. Истец — ответчик или адвокат — прокурор. Три минуты. Стук молотком. И пошел… Судье как личности делегировано такое право. Он на такое поведение уполномочен. Это то же самое, как мать, за которой не проверяют, как она сына воспитывает, сына моет и т. д. Ей вменяется определенная обязанность, а дальше существует социальный контроль. И если поведение ее не соответствует каким-то правилам, она тут же заслужит определенное отношение. То же самое касается судьи.
