Теперь мы в лучшем положении, чтобы нарисовать карту. Если мы вернемся к самому общему смыслу слова «линия», то увидим, что на самом деле есть не две, а три линии: 1) относительно гибкая линия переплетенных кодов и территориальностей; вот почему мы начали с так называемой примитивной сегментарности, где сегментации территорий и родства компонуют социальное пространство; 2) жесткая линия, осуществляющая дуальную организацию сегментов, концентричность кругов в резонансе и обобщенное сверхкодирование — социальное пространство предполагает здесь аппарат Государства. Эта иная система, нежели примитивная система, именно потому, что сверхкодирование здесь — еще не более сильный код, а особая процедура, отличная от процедуры кодов (сходным образом ретерриторизация не является добавочной территорией, а имеет место в ином пространстве, нежели пространство территорий, а именно в геометрическом сверхкодированном пространстве); 3) одна линия ускользания или несколько, маркированных квантами и определяемых декодированием и детерриторизацией (всегда есть что-то вроде машины войны, функционирующей на этих линиях). Но такое представление пока еще ущербно, ибо все выглядит так, будто первобытные общества появились первыми. На самом же деле коды никогда не отделимы от движения декодирования, а территории — от пересекающих их векторов детерриторизации. И сверхкодирование, и ретерриторизация не приходят потом. Точнее было бы сказать, что есть некое пространство, где сосуществует три вида тесно переплетенных линий — племена, власти и машины войны. Также можно было бы сказать, что линии ускользания являются первичными, или сегменты уже первичны, а гибкие сегментации не перестают колебаться между линиями и сегментами. Возьмем, к примеру, пропозицию вроде той, что приводит историк Анри Пиренн относительно варварских племен: «Варвары не спонтанно набросились на Империю, они кинулись на нее под натиском Гуннов, которые, таким образом, определили все последующие вторжения».^[264] Вот, с одной стороны, жесткая сегментарность Римской империи со своим центром резонанса и своей периферией, со своим Государством, своим pax romana^[265], геометрией, лагерями, limes^[266]. А затем, на горизонте, появляется совершенно другая линия — линия кочевников, которые приходят из степей, предпринимают активное ускользание и бегство, сеют повсюду детерриторизацию, испускают потоки, чьи кванты раскаляются, увлекаются машиной войны без Государства. Мигрирующие Варвары действительно находятся между этими двумя линиями — они приходят и уходят, переходят туда-сюда границы, грабят или занимаются вымогательством, а также интегрируются и ретерриторизуют. Порой они углубляются в империю, присваивая себе какой-то ее сегмент, становясь наемниками или союзниками, обживаясь, занимая земли или вырезая собственное государство (мудрые Вестготы). Порой же, напротив, они переходят на сторону кочевников, вступают с ними в союз, становясь неразличимыми (блестящие Остготы). Возможно, потому, что Вандалы не переставали сражаться с Гуннами и Вестготами, они — «Готы второй зоны» — прочертили линию ускользания, сделавшую их такими же сильными, как их хозяева; они были единственной бандой или массой, способной пересечь Средиземное море. Но также именно они проделали самую неожиданную ретерриторизацию — Африканская империя.^[267] Кажется, таким образом, что три линии не только сосуществуют, но и трансформируются друг в друга, пересекаются друг в друге. Опять же, мы привели суммарный пример, где линии иллюстрируются разными группами. Еще сильнее был бы довод, когда линии присутствуют в одной и той же группе, в одном и том же индивиде.

Тогда стоило бы рассмотреть синхронные состояния абстрактной Машины. С одной стороны, есть некая абстрактная машина сверхкодирования — именно она определяет жесткую сегментарность, макросегментарность, ибо производит или, скорее, воспроизводит сегменты, противопоставляя их пара на пару, заставляя резонировать все центры и распространяя однородное, делимое, рифленое пространство во всех смыслах-направлениях. Такая абстрактная машина отсылает к аппарату Государства. Однако мы не смешиваем эту абстрактную машину с самим аппаратом Государства. Будем, например, определять абстрактную машину more geometrico, или — в других условиях — через «аксиоматику»; но аппарат Государства не является ни геометрией, ни аксиоматикой: он — лишь сборка ретерриторизации, осуществляющая машину сверхкодирования в данных границах и при данных условиях. Мы можем лишь сказать, что аппарат Государства более или менее стремится к тому, чтобы отождествиться с реализуемой им абстрактной машиной. Именно здесь обретает свой смысл понятие тоталитарного Государства: Государство становится тоталитарным тогда, когда вместо того, чтобы осуществлять — в своих собственных границах — мировую машину сверхкодирования, оно отождествляет себя с нею, создавая условия для «автаркии», производя ретерриторизацию с помощью «закрытого сосуда», в лукавстве пустоты (то, что никогда не является идеологической операцией, но, скорее, операцией экономической и политической).^[268]

С другой стороны, на ином полюсе, есть абстрактная машина мутации, действующая посредством декодирования и детерриторизации. Именно она чертит линии ускользания — она управляет потоками квантов, обеспечивает созидание-соединение потоков, испускает новые кванты. Она сама находится в состоянии ускользания и монтирует машины войны на своих линиях. Если она составляет другой полюс, то именно потому, что жесткие или молярные сегменты не перестают закупоривать, затыкать, блокировать линии ускользания, тогда как она не перестает обтекать их — «между» жесткими сегментами и в ином, субмолекулярном, направлении. Но между обоими полюсами также находится целая область собственно молекулярного общения, перевода, преобразования, где молярные линии иногда уже подорваны трещинами и разломами, а линии ускользания порой уже втягиваются в черные дыры, коннекции потока уже замещаются ограничительными конъюнкциями, а излучения квантов уже обращаются в точки-центры. Все это происходит сразу. Линии ускользания, одновременно, соединяют и продолжают свои интенсивности, рассыпают вспышками знаки-частицы вне черных дыр; но также выгибаются на черных микродырах, где крутятся как в водовороте, и на молекулярных конъюнкциях, которые прерывают их; а также входят в устойчивые, бинаризованные, концентрические, нацеленные на центральную черную дыру, сверхкодированные сегменты.

Ответ на вопрос «Что такое центр или очаг власти?» может проиллюстрировать перепутанность всех этих линий. Мы говорим о власти армии, Церкви, школы, публичной или частной власти… Центры власти явно касаются жестких сегментов. У каждого молярного сегмента один центр или более. Можно возразить, что эти сегменты сами предполагают центр власти как то, что различает и объединяет их, противопоставляет их и заставляет резонировать. Но нет никакого противоречия между сегментарными частями и централизованным аппаратом. С одной стороны, даже самая жесткая из сегментарностей вовсе не мешает централизации — дело в том, что общая центральная точка действует не как та точка, где смешиваются другие точки, а как точка резонанса на горизонте, позади всех других точек. Государство — не та точка, принимающая на себя другие точки, оно выступает как резонатор для всех точек. И даже когда Государство тоталитарно, его функция резонанса для разных центров и сегментов не меняется — изменение происходит лишь в условиях закрытого сосуда, которые увеличивают его внутренний радиус действия или дублируют «резонанс» неким «форсированным движением». Так что, с другой стороны — и наоборот, — самая строгая централизация не уничтожает различие центров, сегментов и кругов. Действительно, сверхкодирующая линия прочерчивается лишь тогда, когда удостоверяет привилегии одного сегмента как такового над другим (в случае бинарной сегментарности), когда сообщает такому центру власть относительного резонанса по отношению-к другим центрам (в случае круговой сегментарности) и когда очерчивает главенствующий сегмент, через который сама и проходит (в случае линейной сегментарности). В этом смысле централизация всегда является иерархичной, но иерархия — всегда сегментарна.