Тереза (закрыв глаза). Зачем? Я хотела, чтобы ты зашел еще дальше... Чтобы ты разделся догола на потеху окружающим. Чтобы тебе стало плохо, чтобы тебя рвало с перепою.
Тард (испуганный нарисованной картиной). Тереза! У меня волосы встают дыбом! (Подходит к ней, вдруг кричит.) Тереза, посмотри на меня!
Тереза. Ну.
Тард. Что бы сказал твой жених, если бы меня вырвало на его ковры?
Тереза. Наверное, ты, а заодно и я, твоя дочь, которая подзуживала тебя, да еще при этом хохотала, стали бы ему так противны, что он вышвырнул бы нас вон.
Тард. Ты этого добивалась? О ужас! Но ведь тогда свадьбе не бывать?
Тереза. Еще бы.
Тард (не может опомниться). Ты нарочно хотела сорвать свою свадьбу? Но почему? В конце концов, я как отец требую, чтобы ты объяснила - почему? У меня ум за разум заходит, я должен понять - почему?
Тереза (ласково). Это и в самом деле выше твоего разумения, папа...
Тард (рухнув в кресло, потрясенный). Чудовище! Я произвел на свет чудовище гордыни!
Тереза. Ты считаешь меня гордячкой?
Тард. По материнской линии вся твоя родня жалкие козявки, но в Тардах сидит неукротимая гордыня. Это ты унаследовала от меня, дочурка...
Тереза. Какое было бы счастье, папа, если бы все объяснялось только гордыней.
Тард. А что же это такое, если не гордыня? Какое еще чувство может проявляться так бурно по отношению к человеку, которого не любишь?
Тереза. Откуда ты взял, что я его не люблю?
Тард. Ты что же, думаешь, если бы ты его любила, тебе хотелось бы вселить в него отвращение к нам обоим, и ты заставляла бы родного отца блевать на его ковры?
Тереза. И однако я люблю его, папа.
Тард. Нет-нет. Никогда не поверю. Я тоже любил, дитя мое. Нет, не твою мать, а позднее, другую женщину. Ты теперь взрослая, я могу тебе в этом признаться. Это была арфистка, она некоторое время играла в нашем оркестре. Высокая, стройная... а шику в ней было... Но я тебе клянусь, что подобные бредни никогда не пришли бы мне в голову... Хотя в известном смысле я по натуре более страстный, чем ты...
Тереза (закрыв глаза). Да, тебе не пришло бы в голову умышленно грубить, делать все назло... Изо всех сил цепляться за свой жалкий бунт...
Тард. Бунт? Какой еще бунт? Объяснись, Христа ради! Ты толкуешь мне сейчас о чем-то очень важном, но делаешь это так, чтобы я ничего понять не мог. Против кого ты бунтуешь? Послушай, дитя мое, растолкуй мне все без дураков. Я ведь знаю, что за народ влюбленные...
Тереза. Против него и против всего, что здесь на него похоже...
Тард. На него похоже? А что же это на него похоже?
Тереза. Его дом - он нарочно встречает тебя вначале так безмятежно и приветливо, чтобы потом ты острее почувствовала: этот дом не для таких, как ты. Вся мебель в доме гонит меня прочь. Когда я прохожу через гостиную одна, я бегу бегом. Каждое кресло попрекает меня за то, что я хочу втереться сюда. И все эти старые дамы на портретах!
Тард. А что, очень благородные дамы, черт возьми!
Тереза. У меня в комнате тоже висят такие портреты. И я каждый вечер прогуливаюсь перед ними в чем мать родила.
Тард. Глупое ребячество, но, впрочем, вполне безобидное.
Тереза (подходит к книгам, которые стоят на полках в глубине комнаты). И его книги, .вот они - его книги. Это его друзья. Нет, хуже - сообщники! Это они говорили с ним, они сделали его таким, какой он есть; эти книги знают его лучше, чем я, а я - я совсем их не знаю и не могу с ними бороться. Но пусть я их не читала, я сразу раскусила их!..
Тард. Так за чем дело стало, прочитай их, дочурка!
Тереза (с несчастным видом). Вот уже три дня я встаю раньше всех в доме, прихожу сюда и, не открывая ставней, пробую читать... Но со мной они не говорят так, как с ним... Если бы он мне объяснил, - но я не хочу. Пусть они не думают, что я их боюсь! (Идет вдоль полок, швыряя книги на пол.) Вот, гляди, что я делаю с его книгами. Гляди, вот из-за этой он плакал, потому что там кто-то уехал в Африку продавать ружья. И вот эти, гляди, он их читает смеется, а я - нет.
Тард (идет за ней, испуганно подбирая книги). Детка, детка, ты сошла с ума. Перестань, ты их испортишь. (Поднимает книгу, читает на корешке.) Мольер... Что тебе сделал Мольер? Он писал басенки... Тереза! Дитя мое! Тереза, я тебе запрещаю!
Книг падает слишком много, он и сам роняет их - у него не хватает рук.
Тереза (подходит к отцу и, вырвав у него книги, которые он кое-как подобрал, швыряет их на пол). Не смей их подбирать. Я хочу, чтобы он увидел их на полу, свои мерзкие книги.
Тард (бросив последнюю книгу, которая еще оставалась у не в руках, растерянный, рухнул в кресло). Дитя мое, твои поступки ставят меня в тупик. Как могут безобидные книги...
Тереза (забившись в угол, среди разбросанных книг, озирается, как затравленная). Тут все заодно с ним и против меня. Вот письменный стол, где он школьником делая уроки, заданные на лето, а я в это время гоняла по улицам. С виду стол как стол, но это его сообщник... (Показывает на один из портретов.) А в этой раме его мать, она умерла, - кажется, могла бы оставить меня в покое. Но я чувствую, даже мертвые с ним заодно.
Тард. Только этого не хватало - вызывать мертвецов!
Тереза. Они ужо рассказывали тебе о его матери?
Тард. Говорят, премилая была женщина, а уж кротости и благовоспитанности прямо королевской.
Тереза (с усмешкой). Вот-вот. А представляешь себе рядом с нею в его воспоминаниях девицу Тард с ее королевской кротостью и благовоспитанностью?.. Ну как, представляешь?
Тард. Погоди-погоди! Во-первых, ты не станешь отрицать, что все твои подруги воспитаны куда хуже, чем ты. Что до твоей кротости, то я, в общем, тоже не вижу...
Тереза (надвигается на него). Ах так! Я кротка! Вспомни же, как я была кротка в тот день, когда ты требовал, чтобы я ответила на заигрывания папаши Лебонза.
Тард (встает, в негодовании). Ну, знаешь! Нашла время вспоминать! Самая подходящая минута! Да уж, поистине такта тебе не занимать стать! (В ярости расхаживает по комнате; потом, махнув рукой.) А впрочем, не забывай, что мы артисты, нам простительны эксцентричные выходки. Мы во всяком кругу на своем месте.
Тереза. Артисты? Неужели ты это говоришь всерьез? Ты слышал хоть раз, как я играю на скрипке? А свою игру на контрабасе слышал? Неужели после этого ты можешь слушать, как играет он - хотя бы одним пальцем, - и твое сердце не обливается кровью?
Тард. Постой-постой. Ты очень мило играешь, цыпочка, у тебя совсем недурные способности, а я - не забудь, пожалуйста, - занял второе место среди выпускников аркашонского музыкального училища. Не надо зря уничижаться. Мы многим можем утереть нос!
Тереза (тихо, с улыбкой, полной отчаяния). Ну что ж, тогда бежим скорое искать тех, кому мы можем утереть нос, потому что здесь... (Останавливается перед портретом матери Флорана.) О да! Им легко умиляться, глядя на нее, а ей улыбаться в своей раме... Подумаешь, великий труд явиться в дом настоящей невестой, когда тебе не стыдно и не больно и ничто в тебе не вопиет, и быть мягкой и доброй и всеми любимой...
Быстро входит Флоран в сопровождении Гартмана.
Флоран. Извини, дорогая. Вы уже пили кофе?
Тард. А как же. Нам тут даже пришли сказать: «Хозяин, мол, просил, чтобы вы, не дожидаясь его, чего-нибудь выпили». И мы, само собой, распили по рюмочке...
Флоран. Отлично. Дорогой мсье Тард, вы вчера просили меня ссудить вам фрак.
Тереза поднимает голову.