].

<Смирнова>;: <...> Этот Ноздрев говорил, что было где-нибудь весело: «Музыка играет, штандарт скачет». Из этого Самарин сделал глагол и говорил мне: «Вы были на бале, что, там было штандартно?»

<Киселев>;: — Это слово заимствованное, и Шишков должен внести его в число самых приятных и используемых.

<Смирнова>;: — Чтобы покончить с этими словами — мы с Пушкиным составили коллекцию переводов французских слов или, точнее, эпитетов. Так, у Шишкова хвастун называется фордыбак, ветрогон — щелкопер, элегантная, но несколько плотная дама — Топтыга, старая кокетка — Труперта, галоши — мокроступы, кий — шаротер, биллиард — шарокат. Пушкин говорил, что его любимый поэт — Тредьяковский, а после него граф Хвостов. В доказательство прелести Тредьяковского он приводил два стиха:

О лето, лето, тем ты мне не любовно,

Что ахти не грибовно.

И Хвостова <...>, а лучше всего его стихи после вечера, который давала Марья Антоновна Нарышкина, где барышни Лисянские пели с Пашковым:

Лисянские и Пашков там

Мешают странствовать ушам.

Это выше всего. И потом, у него локотники вместо кресел и еще что-то.

<Киселев>;: <...> — Как вы хорошо говорите по-русски!

<Смирнова>;: — Да, это очень удивило Пушкина; довольно странно, что в Петербурге удивляются, что русские дамы хорошо говорят по-русски. Государь со мною всегда говорит по-русски. Он первый заговорил в салоне императрицы по-русски. Александр Пав<лович> и его Лизета всегда говорили по-французски[410

].

<Смирнова>;: — Знаете ли, Киселев, Пушкин находит Петербург столь строгим и добродетельным, что, по его мнению, это не может так продолжаться, и однажды наступит ужасный крах.

— Тем хуже, мне будет досадно, если наша столица станет когда-нибудь такой же клоакой, как Париж.

<...> После своего завтрака он <Киселев> пришел ко мне. Я продолжала чтение, лежа на диване. «Но, Киса, я должна приподняться, дайте мне руку! Нет, лучше пропустите руку.. Так! Благодарю вас!» Он вспыхнул и строго посмотрел на меня.

— Боже, как вы любите играть с огнем!

— Глупости! Сколько раз Пушкин оказывал мне эту услугу, когда он приходил сидеть со мной и Шамфором, Риваролем или Вольтером. У меня тогда была убийственная тоска после родов <...>[411

].

<Киселев>;: <...> — Кто такой Гоголь?

<Смирнова>;: — Ах, Киса, на каком свете вы живете?

<Киселев>;: — Что же вы хотите, русские, живущие в Париже, говорят только о цифрах, цифрах или болезнях.

<Смирнова>;: — Гоголь — автор романа «Мертвые души» и малороссийских сказок. Пушкин от них в восторге <...>[412

]

Встреча с Гоголем в Бадене

<Гоголь>;: — Еду к бедному Языкову в Ганау, он лечится у Каппа.

<Смирнова>;: — Николай Вас<ильевич>, вот Ник<олай> Дмитрич Киселев, он учился в Дерпте с Языковым, и Языков ему первому читал свои стихи.

<Киселев>;: — Да, пожалуйста, Николай В<асильевич>, передайте ему мое истинное сожаление и дружбу. Я воображаю, сколько прелестных стихотворений он написал.

<Гоголь>;: — Да, его стихи «Землетрясение» — одно из лучших произведений нашей богатой поэзии. Пушкин от них в восторге.

<Смирнова>;: <...> Вот это имена, а Гоголю это было совершенно натурально. У него в родстве Боб и Чечевица, Пищи-Муха, Миклуха-Маклай, а в «Тарасе Бульбе» есть воевода Кисель, ваш предок — а так как вы недостаточно энергичны, вы истинный Кисель; есть Голопупенко, Белокопытенко, а в России есть Гнилосыров и Серопупов.

<Киселев>;: — Вот вы это выдумали, чтобы иметь удовольствие говорить гадости.

<Смирнова>;: — Совсем не выдумала. Пушкин с Мятлевым пишут чепуху под названием «Поминки».

Дай попьем, помянем

Трех Матрен, Луку с Петром[413

] —

а потом в продолжение:

Михаила Михалыча Сперанского

И арзамасского почт-директора Ермоланского,

Князя Вяземского Петра,

Почти пьяного с утра,

Да Апраксина Степана,

Большого болвана[414

].

Представьте себе, мой милый, что он уродлив, как смертный грех, человек с большим состоянием и при этом глуп. Пушкин был очень возмущен, когда Софья вышла за него замуж <...>. Я прибавлю только, что эти господа не могли найти рифму к Юсупову, но однажды Мят-лев вошел, торжествуя и говоря ему: «Нашел!»

Князя Бориса Юсупова

И полковника Серопупова.

Это в «Инвалиде» о приезжающих и отъезжающих. Гоголь всегда читает эти имена, и поэтому в «Мертвых душах» и «Городничем» нет выдуманных имен, все это подлинные фамилии. Я узнала, что Онегин — тоже истинная фамилия[415

].

<Смирнова>;: <...> Пушкин говорил, что стихи Мятлева помогают очень хорошо заметить нашу кукольную комедию <...>, говорил, что вместо «Петра Ив<ановича> Укусова и прямо в ад» надобно заменить: «господа сенаторы» и пр.[416

]

<«Пушкин мне рассказывал...»>;

В записках генерала Рапп вы найдете самое точное повествование о страшной ночи, когда совершилось ужасное преступление <...> Пушкин мне рассказывал, что в 6 часов не было ни одной бутылки шампанского. Совершив гнусное дело, они ликовали <...>

<...> В Петербург приехал из деревни старик Скарятин и был на бале у графа Фикельмона. Жуковский подошел к нему и начал расспрашивать все подробности убийства. «Как же вы покончили, наконец?» Он просто отвечал, очень хладнокровно: «Я дал свой шарф, и его задушили». Это тоже рассказывал мне Пушкин[417

].

В<еликий> к<нязь> Павел был болезненный ребенок и очень нервный. Пушкин мне рассказывал: она <Екатерина II> знала, что на него находили пароксизмы страха, когда он слышал внезапный шум. Она послала его командовать войсками; мы воевали с Швецией, их корабли под Выборгом так палили, что в Смольном монастыре окна дребезжали. Павел был все время впереди, делал чудеса храбрости, но поплатился горячкой и расстроением желудка[418

].

<Смирнова>;: Пушкин мне рассказал, что раз он <Ланжерон> давал большой обед одесскому купечеству, а так как у него нет никакого порядка, он живет выше своих средств, то он им говорил: «Если император не прибавит мне жалованья, мне не на что будет кормить котлетами этих каналий». Слова эти были встречены громким хохотом.

<Киселев>;: — Но я думал, что Пушкин был только во время Воронцова.

<Смирнова>;: — Он оставался еще недолго при Ланжероне. Ты знаешь ли, что он сказал об Одессе — зимой грязища, а летом песочница. Его Воронцов не любил, потому что он был дружен с Раевским, который был слишком хорош с его женой. Он послал Пушкина в Бессарабию, приказав ему сделать доклад об опустошениях саранчи. Это ужасные насекомые, которые в течение часа пожирают самый лучший урожай, земля покрывается черной и тяжелой коркой, потому что они оседают, говорят, что в сущности это хорошее удобрение. Пушкин сделал свой доклад: «Саранча сидела, сидела, все съела и улетела».