⁶⁸⁷

 ВОСПОМИНАНИЯ О ПУШКИНЕ (Стр. 258). Гессен, с. 506-511.

 ⁶⁸⁸

 Историческое исследование Пушкина, посвященное крестьянскому восстанию под предводительством Е. Пугачева (Пугача), было начато весной 1833 г.; к концу мая черновая рукопись «Истории Пугачева» была закончена, но Пушкин продолжал свою работу. Для собирания материалов, он предпринял поездку в Оренбургскую губернию, выехав из Петербурга 18 августа и посетив по дороге места, охваченные пугачевским восстанием (Казань, Симбирск). 18 сентября 1833 г. Пушкин прибыл в Оренбург, откуда 20 сентября выехал в Уральск. На обратном пути поэт заехал в Болдино, где начал переработку «Истории Пугачева».

 ⁶⁸⁹

 К В. А. Перовскому пришло вскоре отношение нижегородского губернатора Бутурлина от 9 октября 1833 г. об учреждении за Пушкиным секретного полицейского надзора. Перовский распорядился отвечать, что «сие отношение получено через месяц по отбытии господина Пушкина отсюда <...> хотя во время кратковременного его. в Оренбурге пребывания и не было за ним полицейского надзора, но как останавливался он в моем доме, то я лучше могу удостоверить, что поездка его в Оренбургский край не имела другого предмета, кроме нужных ему исторических изысканий» (РС, 1833, № 1, с. 78; ср. публикацию В. И. Нейштадта в журнале «Зодчий», 1935, № 10, с. 67).

 ⁶⁹⁰

 Бердская станица, расположенная на реке Сакмаре (в 7 километрах от Оренбурга), была в течение полугода местом ставки Пугачева. Материал, собранный Пушкиным в Бердах (в частности, его беседа с 75-летней казачкой Бунтовой), был использован в третьей главе «Истории Пугачева». В письме к жене от 2 октября 1833 г. поэт сообщал: «В деревне Берде, где Пугачев простоял 6 месяцев, имел я une bonne fortune <счастливую случайность> — нашел 75-летнюю казачку, которая помнит это время, как мы с тобою помним 1830 год. Я от нее не отставал» (XV, 83). Подробнее см.: Н. Иванов. Пушкин в Бердах. — «Труды Оренбургской Ученой архивной комиссии», вып. VI, 1900, с. 220-232.

 ⁶⁹¹

 Рассказ Даля о беседе Пушкина со старой казачкой подтверждается и другими очевидцами. С. Н. Севастьянов записал воспоминания А. Т. Блиновой, сообщившей следующее: «В каком году приезжал Пушкин, я не помню, знаю только, что день выдался теплый и ясный. Двое каких-то господ, одетых в штатское платье, шли по улице <...>, а у дома <...> сидела наша бердская казачка Бунтова, имени и отчества не упомню. Я была тут же около старушки Бунтовой, которой было лет за шестьдесят и которая оставалась на дому нянчить детей. Штатские подошли к старушке, и, вероятно, увидав, что она очень древняя, один из них, курчавый, спросил Бунтову, не знает ли она что-либо про Пугачева? Старушка ответила, что все знает про Пугачева и даже песню, что про него сложена. Господа попросили ее спеть. Бунтова спела им одну песню» («Труды Оренбургской Ученой архивной комиссии», вып. VI, 1900, с. 233).

 ⁶⁹²

 Бунтова позднее рассказывала: «Только он со двора, бабы все так на меня и накинулись. Кто говорит, что его подослали, что меня в тюрьму засадят за мою болтовню; кто говорит «Антихриста видела, ногти-то у него какие. Да и в Писании сказано, что антихрист будет любить старух, заставлять их песни петь и деньгами станет дарить». Слегла я со страху, велела телегу заложить везти меня в Оренбург к начальству. Так и говорю: «Смилуйтесь, защитите, коли я чего наплела на свою голову; захворала я с думы». Те смеются. «Не бойся, — говорят, — это ему сам государь позволил о Пугачеве везде расспрашивать» (РА, 1902, кн. 8, с. 660). Ср. с воспоминанием Н. А. Кайдалова («Труды Оренбургской Ученой архивной комиссии», вып. VI, 1900, с. 214-215).

 ⁶⁹³

 Бартенев в некрологе Даля писал: «Сближение с Жуковским, а через него с Пушкиным утвердило Даля в мысли собрать словарь живого народного русского языка. В особенности Пушкин деятельно ободрял его, перечитывал вместе с ним его сборник и пополнял своими сообщениями» (РА, 1872, № 10, с. 2026).

 ⁶⁹⁴

 Над «Историей Петра» Пушкин начал работать с января 1835 г. Подробнее см.: И. Файнберг. Незавершенные работы Пушкина, изд. 4-е. М., 1964.

 ⁶⁹⁵

 О судьбе изумрудного перстня Пушкина, который в настоящее время хранится во Всесоюзном музее А. С. Пушкина, см. подробнее: Л. П. Февчук. Личные веши Пушкина, 1970, с. 39-40. О сюртуке Пушкина П. И. Бартенев со слов Даля писал: «За несколько дней до своей кончины Пушкин пришел к Далю и, указывая на свой только что сшитый сюртук, сказал: «Эту выползину я теперь не скоро сброшу». Выползиною называется кожа, которую меняют на себе змеи, и Пушкин хотел сказать, что этого сюртука надолго ему станет. Он действительно не снял этого сюртука, а его спороли с него 27 января 1837 года, чтобы облегчить смертельную муку от раны» (РА, 1872, № 10, с. 2026). Сюртук этот не сохранился» (Февчук, с. 52).

 ⁶⁹⁶

 О несостоявшейся поездке Пушкина в Петербург из Михайловского см. прим. к воспоминаниям М. И. Осиповой (т. I, с. 521 наст. изд.).

 ⁶⁹⁷

 ЗАПИСКИ О ПУШКИНЕ (Стр. 262). Гессен, с. 512-515.

 ⁶⁹⁸

 История дуэли Пушкина с полковником С. Н. Старовым (у Даля — ошибка в фамилии) рассказана неточно; неверен и текст пушкинского экспромта. См. более точные сведения у В. П. Горчакова (т. I, с. 268-271 наст. изд.) и Липранди (т. I, с. 316-319 наст. изд.).

 ⁶⁹⁹

 Пушкин в письме к В. А. Перовскому просил (весною 1835 г.) передать три экземпляра «Истории Пугачевского бунта» «Далю, Покотилову и тому охотнику, что вальдшнепов сравнивает с Валленштейном или с Кесарем» (XVI, 22).

 ⁷⁰⁰

 СМЕРТЬ А. С. ПУШКИНА (Стр. 264). Гессен, с. 515-520.

 ⁷⁰¹

 Анализ характера ранения Пушкина и его лечения Арендтом, Спасским и Далем см. в след. работах:С. С. Юдин. Ранение и смерть Пушкина. — «Правда», 1937, 8 февраля; Бурденко Н. Н. и Арендт А. А.Рана Пушкина. — «Известия ЦИК СССР», 1937, 5 февраля. К обсуждению вопроса, была ли рана Пушкина смертельной, возвращается в своей книге «Избранные очерки истории отечественной хирургии XIX столетия» Ш. И. Удерман (Л., «Медицина», 1970, с. 197-250).

 ⁷⁰²

 Н. М. СМИРНОВ: Николай Михайлович Смирнов (1807-1871) — муж А. О. Смирновой-Россет, камер-юнкер, с марта 1835 года по сентябрь 1837 года чиновник при русской миссии в Берлине, впоследствии калужский, затем петербургский губернатор и сенатор. Пушкин познакомился со Смирновым в 1828 году, когда молодой дипломат Смирнов вернулся из Флоренции в Россию. Они были на «ты» (см. записку Смирнова, к Пушкину 1832 г. — XV, 23). Пушкин дружески относился к нему, правда, перед свадьбой поэт отговаривал А. О. Россет от этого брака, считая, что она может сделать лучшую партию (Смирнова. Записки, с. 235; также: с. 158 наст. изд.). Имя Смирнова мелькает в дневнике и письмах поэта. Смирнов выручал Пушкина и в минуты денежных затруднений — его имя дважды упоминается в списках долгов Пушкина: 3000 руб. в 1834 году и 2000 руб. в 1835 году (Рукою П., с. 363, 383). Современники отмечали сердечность, доброту и большую образованность Смирнова (см.: «Записки Д. Н. Свербеева», т. II. М., 1899, с. 291-294; П. Бартенев. — РА, 1882, № 2, с. 227; 1899, № 4, с. 623), его любили в семье Карамзиных (Смирнова. Записки, с. 235). В 1834 году в своих «Записках» Смирнов нарисовал психологический портрет Пушкина и осветил некоторые факты его биографии (К. П. Богаевская. Из записок Н. М. Смирнова. — Врем. ПК. 1967-1968. Л., «Наука», 1970, с. 4-13). Ему удалось создать живой облик поэта, он понял благородство его натуры. В то же время собственные убеждения верноподданного монархиста он переносит на Пушкина — отсюда его умиление по поводу справедливости Николая I как цензора поэта. На основании записок 1834 года позднее, в 1842 году, Смирновым были подготовлены более развернутые воспоминания о Пушкине «Из памятных записок» (РА, 1882, кн. 1). Здесь значительное внимание уделено последним месяцам жизни и дуэли Пушкина. Смирнов не был очевидцем событий (с лета 1836 с он жил с больной женой в Бадене и Париже), но сведения о том, что происходило в Петербурге, он получал из первых рук — от Карамзиных (через Андрея Карамзина, который был за границей и часто общался со Смирновыми) и от братьев Александры Осиповны — Аркадия и Клементия Россетов. Несомненно, что в сентябре 1837 года, когда Смирновы вернулись в Петербург, дуэльные события еще были свежи в памяти друзей поэта и часто обсуждались ими. Многие факты, рассказанные Смирновым в «Памятных записках», шли от Аркадия Россета, поэтому их воспоминания часто совпадают, при этом память Смирнова удержала больше драгоценных для нас подробностей жизни поэта и обстоятельств, связанных с его смертью. Смирнов не только понимал значение Пушкина как поэта, но и утверждал это мнение в салонах Парижа. Когда в Париж пришла весть о гибели Пушкина, Андрей Карамзин писал оттуда родным 2 марта (18 февраля) 1837 года: «Медем, член нашего немецкого посольства, чуть не выцарапал глаза Смирнову за то, что он назвал Пушкина l’homme le plus marquant en Russie <человеком, наиболее замечательным в России>» (наст. изд. с. 599).