– Юлька бесится из-за твоего приезда, боится, что ты её подвинешь.
– Она олимпийская чемпионка, – пожала плечами Света, – с чего ей меня бояться?
– О, всё не так просто, – злорадно поиграла бровями Аля, копаясь вилкой в салате. Смерила ненавидящим взглядом Юлю и довольным тоном пропела, – ей скоро двадцать лет. Гормоны играют, задница растёт, травмы копятся, старые вершины уже покорены, а для новых силёнок маловато. Вот увидишь, даже если она попадёт на олимпиаду, золото ей не светит, она уже совсем не так хороша. – Аля оторвала взгляд от соперницы и улыбнулась Свете, – да она вообще может туда не попасть, если осенью пролетит на мире, а это вполне вероятно.
– Не дождёшься, – громко рыкнула Юля через плечо. Девочки за её столом тихо засмеялись, Света смущённо опустила голову. Аля криво улыбнулась:
– Посмотрим, – расправила плечи и в упор посмотрела на Свету. – Я видела твои выступления, тебе прочат и мир, и олимпиаду, по-моему – заслуженно. Юлькина звезда уже закатилась, а мы с тобой только набираем высоту. Давай поможем друг другу и покажем класс всему миру, а?
Она протянула руку и Света с неуверенной улыбкой пожала её, смущённо кивнув:
– Я тоже видела твои выступления, очень достойно. Тебе ещё немного поработать и будет вообще идеально.
– Ну вот и поработаем, – довольно улыбнулась Алина. – Я слышала, твоя маман – настоящий деспот.
– О, да, – округлила глаза Света, уставившись в стол.
– Но она сможет вывести нас на новый уровень, – улыбнулась Аля.
– Да, – кивнула Света, не поднимая глаз, – сможет. Если захочет.
Я не понял причин её напряжённости и стал смотреть дальше, всё быстрее проматывая день за днём – тренировки, учёба, опять тренировки…
Месяц летел за месяцем, а ничего кроме спортзала я не видел. Светка вставала утром, завтракала вместе с мамой и они ехали на тренировку. Потом она училась в соседнем здании, обедала и опять тренировалась. После тренировки ехала домой, где её ждал репетитор, час занималась с ним французским и ещё час делала домашнее задание. Потом возвращалась в интернат, символически ужинала и опять тренировалась, только теперь не с группой, а только с мамой. До ночи. Реально до поздней ночи, после чего они ехали домой и ложились спать, а завтра всё повторялось по новой. День за днём. Мне даже смотреть на это было тоскливо, как она умудрялась так жить?
В дни, когда учёбы не было, тренировки могли длиться весь день с перерывами только на еду и теоретический разбор выступлений. Мама-тренер не отходила от Светки ни на шаг, сама готовила ей контейнеры с едой и не позволяла есть ничего, кроме того, что сама ей давала. Просмотрев по диагонали всего месяц их совместной жизни, я охренел от уровня тотального контроля, которым окружила Свету её мамаша. Она решала, что ей есть, что пить, что надевать, что брать с собой, что делать в каждую отдельно взятую минуту жизни. Раз в неделю они ходили вдвоём куда-нибудь «развлекаться», за первый месяц я насчитал два музея, кинотеатр и концерт симфонической музыки. Света выносила эти развлечения с тем же выражением лица, с которым делала в двадцатый раз одно и то же на тренировке – мама сказала сделать, ей виднее, проще молча послушаться, чем нарываться на скандал.
Скандал я видел всего один, он состоял из робкой попытки Светы отпроситься в воскресенье с девочками погулять по городу. Мама-тренер полчаса объясняла дочке все ужасы и опасности прогулок по центру города в компании толпы несовершеннолетних, недисциплинированных и плохо воспитанных девочек, фатальные последствия попадания в организм алкоголя, табачного дыма и обработанных углеводов, а так же печальные перспективы остаться без вожделенных медалей в случае контакта с подростками противоположного пола. Хотя лично я никакой логики в её рассуждениях не нашёл, излагала она с жаром и уверенностью молодого Гитлера, Света печально вздыхала и соглашалась, звонила Але, говорила, что у неё много дел и она не сможет.
Сразу после того, как Светка попрощалась с подружкой и положила трубку, в комнату вошла её мама, несомненно слышавшая весь разговор до последнего слова. Подпёрла спиной дверь и хмуро сложила руки на груди:
– Свет, я не пойму, чего ты так вцепилась в эту Алину? У неё на лбу написано, что она стерва, считающая себя центром вселенной.
Света отвела глаза и поджала губы, как будто обдумывала ответ, хотя мне казалось, что она просто редактирует то, что хочет сказать, понижая уровень агрессии.
– Ма, – наконец решилась она, – давай я сама буду решать, с кем мне дружить.
– Нет ты не будешь решать! – рыкнула мама. – Ты бестолковая и доверчивая, как пятилетний ребёнок, наивно верящий, что если быть добрым и хорошим, то весь мир будет за тебя!
Света медленно вдохнула, нервно сжимая кулаки и тихо сказала:
– Ты хочешь, чтобы у меня вообще не было подруг?
– Она тебе не подруга! – хлопнула себя по лбу мама, нервно потёрла лицо и села на кровать рядом со Светой, – Ну как ты не видишь, она завидует тебе, твоей красоте, таланту и трудолюбию! Пока вы вместе тренируетесь, вы не будете подругами, никогда…
– Мы команда, – тихо перебила её Света, – мы помогаем друг другу.
– Да какая команда, протри глаза! – фыркнула мама, – Эта Аля тебя ненавидит, она всех ненавидит, но тебя и Юлю больше всего, потому что вы её прямые конкурентки. Ты говоришь, помогаете – когда? Ты ей – да, помогала, я видела. А она тебе – ни разу. Скажешь, нет?
Света медленно пожала плечами и тихо сказала:
– Мне нечему у неё учиться.
– Именно! – развела руками мама. – Ваша «дружба» выгодна только ей, а тебе от неё никакого толку.
– В дружбе и любви нет практического смысла, – тихо сказала Света, рассматривая свои пальцы. – Если есть выгода, то это не дружба и не любовь.
– Ой, девочка моя, какая же ты ещё глупая, – издевательски рассмеялась мама-тренер и потрепала дочь по плечу. – Женской дружбы не бывает, да и мужской тоже. Вся эта якобы «дружба» – просто временные партнёрские отношения, для удобства выживания в социуме или в целях банальной выгоды. Стоит возникнуть малейшему конфликту интересов – конец дружбе, и не имеет значения, сколько лет она длилась. А в вашей компании конфликт интересов стоит так остро, что дальше некуда, потому что первое место одно и по-братски его не поделишь, как бы не были вы все хороши, кто-то один всё равно будет лучше других. На данный момент ты там лучшая, это видят все и они все желают тебе чего угодно, только не успехов, потому что твой успех – это их поражение. Они могут улыбаться, могут водить тебя гулять, могут предлагать тренироваться вместе, но они всегда помнят, и ты должна помнить – первое место одно. И стоять на нём ты будешь в одиночестве, глядя на них всех сверху вниз. – Она замолчала, криво улыбнулась и как-то очень грустно сказала, – и поверь, никто, ни один человек в мире так не ненавидит золотого призёра, как серебряный призёр.
Света молчала, с тем же выражением лица, с которым делала двадцать первый идеальный раз после двадцатого идеального раза – я не думаю, что это нужно делать, но если ты так хочешь, я сделаю, потому что это проще и легче, чем пытаться что-то тебе доказать. Её мама с полным понимаем посмотрела на её выражение лица, вздохнула и криво улыбнулась:
– А о любви вообще молчи, ты ещё маленькая для того, чтобы что-то в ней понимать. В вашем возрасте надо думать об олимпиаде, а не о мальчиках, тем более что им всем нужно от вас только одно, а тебе это сейчас нужно меньше всего. Не отвлекайся на всякую ерунду и станешь чемпионкой, а я тебе помогу.
Света молча изучала ладони, с физиономией «двадцать второй раз… ну что ж, мне не сложно. Я и двадцать третий могу, и двадцать четвёртый».
Мама поцеловала её в макушку и вышла из комнаты, оставив дверь приоткрытой, Светка переплела пальцы, медленно вдохнула полную грудь и запрокинула лицо к потолку, как будто вопрошая его, что она сделала не так в прошлой жизни и как теперь это исправить.
Я потёр грудь, чувствуя внутри щемящее чувство, похожее на обречённое осознание собственной ничтожности и полной бессмысленности существования. Подумал, что я мог бы ей сказать, как утешить… не придумал. Она не нуждалась в утешении и не чувствовала себя несчастной, она просто сидела и смотрела в потолок, потихоньку смиряясь с тем, что в жизни ничего не изменилось. Её жизнь не была хорошей и не была ужасной, ей было попросту не с чем сравнивать. Я постоял рядом ещё минуту, но так ничего и не решил, тихо вышел сквозь стену и полетел обратно в Рио.
