Из-за двери раздались аплодисменты и я нырнул сквозь стену обратно к Светке. Она сидела на спинке кресла, со смесью раздражения и обиды наблюдая, как вторая она переступает с ноги на ногу у специального выхода для выступающих, уже с лентой в руках и в белом купальнике с кучей блестящих камешков. Вблизи было видно, что камешки складываются в серебристый рисунок из перьев, украшающих вырез под горлом и рукава – к этому купальнику пошли бы её крылья…
Света сканировала взглядом двери в коридор, нервно сжимала кулаки, её держала за плечи мама, болтливая подружка сидела на прежнем месте, скрестив пальцы и молитвенным шёпотом тараторя что-то, я разобрал по губам её любимые слова «ошибка», «забудешь» и «уронишь». Кто она такая?
– Свет, – она на меня не посмотрела, мне пришлось дотянуться и дёрнуть её за рукав, – Приём!
– А? – она с трудом оторвала взгляд от своей бледной копии и попыталась понять, что я говорю. В этот момент колонки торжественно провозгласили «Светлана Чечина, Раша» и девочка в купальнике занесла ногу над ковром…
Всё.
Воздух вздрогнул, время на часах сменилось с «двенадцать двадцать две» на «двенадцать ноль-ноль», Света медленно выдохнула и криво улыбнулась, посмотрела на меня и развела руками:
– Вот и всё. Двадцать две минуты, самые бесконечные в моей жизни… Что ты хотел?
– Кто эта девочка? – я обернулся, ища её подружку, но её не было на месте, на пустом стуле стоял рюкзак национальных цветов, на нём лежала кепка. Рядом сидела бледная Света, а с другой стороны… у меня аж дыхание перехватило от удивления и восторга. Её мама. Одна из самых красивых женщин, которых я видел в своей жизни. Они были очень похожи, но если сама по себе Света выглядела красивой, то рядом с такой мамой её можно было назвать не более чем миленькой. Тем более, что Светка ещё не до конца избавилась от подростковой нескладности, плюс типичная для гимнасток худоба…
Когда я смотрел на неё одну, то этого всего не замечал, девушка выглядела гармонично и изящно, но стоило поставить рядом такую шикарную женщину, которая похожа, но лучше… Взрослая, зрелая красавица, с королевской осанкой, с таким взглядом, как будто носит на шее самое красивое колье в мире и специально приподнимает подбородок, чтобы весь мир полюбовался и получил удовольствие. Такие же губы, как у Светы, но не скривлённые нервной дрожью, а сложенные в уверенную, спокойную улыбку. Такие же глаза, немного другого цвета, более тёмные, но умело накрашенные и смотрящие с непоколебимой верой в собственный триумф. Мягкие волны волос, такие же светло-русые, блестящие…
– Эта девочка, – с ядовитым ехидством процедила Света, – моя мама и тренер. И ей тридцать семь лет, так, для справки.
– Я имел в виду другую, её здесь сейчас нет, – я взял себя в руки и убрал с лица дебильное зачарованное выражение. – А про маму сразу понятно, вы с ней очень похожи.
– Я в курсе, – с сарказмом закатила глаза Света.
– Так что это за девочка? – я указал подбородком на пустое кресло, Светка поморщилась и тихо ответила:
– Аля, моя подружка. Она тоже гимнастка, но сегодня не выступает, просто пришла поддержать. Мы с ней завтра в командных вместе выступать будем.
– Поддержала так поддержала, – тихо фыркнул я, Света хихикнула и закатила глаза:
– Да она просто… паникёрша, переживает больше меня и совершенно не понимает слова «помолчи». У неё язык как помело, к тому же автономное и на вечном двигателе.
Она печально улыбнулась и замолчала, хотя я чувствовал, что ей ещё есть, что сказать по теме. Аля как раз появилась в дверях, прошла к своему месту и села, по пути сунув Свете и её маме по бутылке минералки. Мама тут же выхватила у Светы её бутылку, пристально осмотрела место спайки крышки с пластмассовым ободком, одобрительно кивнула и вернула.
«А свою не проверила. И похоже, зря.»
Я остановил время и наклонился, почти в упор рассматривая бутылку во второй руке тренера, кивнул сам себе – так и есть, распечатана. Обернулся, чтобы поделиться наблюдениями со Светкой, но понял, что она замерла вместе со всеми. Я что, останавливаю время и для неё? Странно, а на Беса это не действовало. Помахав рукой у неё перед лицом, я вздохнул и запустил время. Наклонился к уху красавицы-тренера и шепнул:
– И свою бутылку проверь.
Женщина немного удивлённо двинула бровями, потом осторожно бросила взгляд на бутылку… заметила. Но вообще не подала вида, я понял только по тому, как на мгновение напряглись её губы, тут же сложившись в обычную сдержанную улыбку. Она открыла воду, сделала вид, что пьёт, закрыла и поставила под кресло. На Алю даже не глянула, ни разу, продолжила рассказывать Свете что-то по поводу элементов и шагов. А Аля сверлила взглядом ковёр, на который выходила первая спортсменка, лишь изредка осторожно скашивая глаза на Светину маму. Фиг там – она больше к бутылке не прикоснулась.
– А вы давно знакомы с этой Алей? – как бы невзначай спросил я, Света пожала плечами:
– Год с копейками, с тех пор, как я переехала в Москву. Мы с ней тренируемся в одном интернате, только она там живёт, а я только на тренировки прихожу. – Она иронично закатила глаза и перекривила неизвестно кого, – мама говорит, что в интернате дисциплина ниже плинтуса и это их погубит.
– А на самом деле? – заинтересовался я.
– А на самом деле там такая зона, что спасайся кто может! – округлила глаза Света. – Режим, диета, комендантский час, сауна и две тренировки в день, – она бросила недовольный взгляд на маму-тренера и злобно фыркнула. – Правда, у меня дома ещё круче. Всё то же самое, что и в интернате, только там девочек много, а тренеров мало, а у меня один цербер на одну меня. Ни минуты покоя, тотальный контроль над всем, что я делаю и над всем, что тяну в рот.
– Холодильник на замке? – усмехнулся я.
– Холодильник пустой, – нервно хохотнула она. – Там только нулевой кефир и всякая трава, типа помидоров и капусты.
– Да ладно, – недоверчиво прищурился я, – вы же спортсмены, вы столько калорий теряете за свои две тренировки в день! Я думал, у вас должно быть пятиразовое питание, где всё посчитано – белки-жиры-углеводы, витамины-минералы…
– Ага, щазже! – издевательски рассмеялась Света. – Жиры-углеводы… где ты этого нахватался?
– Я, вообще-то, тоже в спортзал хожу, – с лёгкой обидой сложил руки на груди я. – И я сам составляю себе рацион, с определённым количеством всех элементов, которые нужны для здорового набора массы.
Она расхохоталась так заливисто, как будто я порю несусветную чушь и не краснею, я стушевался и замолчал. Света отсмеялась, отдышалась, вытерла глаза и попыталась посмотреть на меня серьёзно:
– Слава, ты себе даже не представляешь, какой ты счастливый человек. Ты вот, понимаешь, живёшь себе и знать не знаешь, что где-то есть люди, которым нельзя набирать массу, ни жировую, ни мышечную, никакую. Им надо выдавать на тренировках триста процентов отдачи, фонтанировать энергией и при этом практически ничего не есть, каждый день ещё и высиживая часами в сауне, чтобы выпарить лишний жир. Потому что это некрасиво и мешает высоко прыгать и быстро бегать.
– Не знаю насчёт бегать и прыгать, но по поводу красоты я бы поспорил, – я полуобернулся, окидывая взглядом фигурку выступающей девочки, вздохнул и посмотрел на Свету. – Я бы вас всех тут кормил и кормил.
Мои глаза против воли уставились на верхнюю часть её футболки, под которой грудь едва угадывалась, я ностальгически вздохнул, вспоминая Ксюхин роскошный четвёртый размер, который так уютно ложится в ладони…
– Глаза достань оттуда, извращенец.
– А? – я резко отвернулся, делая вид, что ничего не было. – Что? Откуда?
– Из тебя врун, как из меня сумоист, – усмехнулась Света, тяжко вздохнула, сама опустила глаза на свою грудь и иронично улыбнулась мне, – Да, тут простой выбор – или верх, или низ. У меня ещё ничего, есть девчонки вообще плоские, без всяких надежд. Там же из жира всё, а в нашем теле жир вне закона. Мы постоянно на диете, без перерыва на каникулы и выходные, потому что набрать легко, а сбросить очень тяжело… Грёбаные овощи, фрукты, разбавленный сок и прочая фигня, которую что ел, что нюхал. Набрала полкилограмма – жирная. Набрала килограмм – лучше убей себя сама. – Она печально вздохнула, посмотрела на свою маму и тихо добавила, – я уже не помню, какой шоколад на вкус. Просто по старой памяти считаю, что люблю молочный, а чёрный не люблю, а какой он, этот молочный – фиг его знает. Как воспоминание далёкого детства, когда где-то глубоко сидит яркая картинка, что тебя папа в воздух подбрасывал и что это было невероятно круто, а само ощущение давно стёрлось из памяти.
