В просторной гостинице было достаточно прохладно из-за слабо протопленного камина, на что Анна Александровна не переставала по-старчески сетовать:
- Петр, что так холодно? Подсыпь больше дров. Негоже мне краснеть перед родными, студёно слишком в гостиной!
-Матушка, - отвечал Петр, - куда уж больше? По нонешним временам дров не достать вовсе. Вон, и лавки прикрыты, сахару не раздобудешь, а дрова кончаются, всю зиму, чай, топили. Ох, горюшко, как жить-то стали. То ли еще лиха хлебнем, - ворчал Петр, подбрасывая поленья в камин.
- Сегодня можно сверх нормы, дети соберутся, чем встречать буду? Холодом? – гнула свое хозяйка дома. – Не каждый день встречаемся вместе. Пользуемся пока случаем, что заводы остановлены из-за беспорядков, министерства не работают, даже Всеволод предпочел держать сегодня зубной кабинет закрытым.
- Ну, как знаете, Анна Александровна, барское дело – палить дровишки, но завтра станет не легше. Вона, какой-то революцией пужають, и на кой она нам сдалась? - спросил Петр.
Но вопрос повис в воздухе.
Анна Александровна, облокотившись на широкий подоконник, встала у большого окна, что выходило фасадом на Английскую набережную. Взор охватывал простор застывшей Невы. Поземка мела по грязным улочкам, разгоняя порывами ветра лузгу, закручивая ее в бешеном танце в спирали. Далекие человеческие фигурки суетно перемещались в одном направлении, в сторону Сенатской площади, как будто боясь опоздать на главную мистерию жизни.
- Бегут, бегут, - проворчала Анна Александровна, - а жизнь все равно не ухватишь. Прошли беззаботные денечки, утекли, как песок сквозь пальцы. Недолго мне осталось, чувствую я. Пожила уж. Вот только детей страшно оставлять в непростые времена. Как-то сложится их жизнь? Одному Богу известно.
В назначенное время Анна Александровна, восседая в глубоком кресле, приветствовала членов своей семьи, которые съезжались к дому, чтобы держать совет. Детей отправили в детскую с горничной Фёклой, чтобы та присматривала за мальчиками и не давала им озорничать.
Прибыла и чета Розенблантов.
Мужчины горячо приветствовали друг друга, пытались держать себя бодро, но в глазах всех собравшихся застыл немой вопрос, на который каждый из присутствующих не имел определенного ответа.
Женщины все больше вздыхали и перешептывались, как будто в доме появился покойник. На красивых лицах было написано состояние тревоги.
- Дети мои, - начала Анна Александровна, - собрала я вас за тем, чтобы нам всем понять, куда катится мир и насколько опасно нам оставаться в Петрограде. Вот Клавдия Ильинична зовет нас всех в Лугу, где у нее остался просторный дом, оставшийся ей в наследство еще от родителей. Если будет опасно в Петрограде, то думаю, не помешает всем нам воспользоваться приглашением.
Анна Александровна улыбнулась и кивнула благодарно в сторону Клавдии Ильиничны – второй супруги Вильгельма, племянника Анны Александровны по мужу.
- Нет, - отозвался Всеволод Андреевич, - я уверен, что рановато бить тревогу. И, в конце концов, работа . . . От революции зубы меньше у народа болеть не станут. Я не оставлю клинику. Вот, и Ольга Федоровна со мной согласна. Куда мы потянем мальчишек? Гимназию, к тому же, за собой не перевезёшь, - отшутился он, вызвав улыбку на лице присутствующих.
- А вы, Константин Петрович, что думаете? – поинтересовалась Анна Александровна у Розенбланта.
- Я и не знаю, что делать. По мне, так собрал бы я пожитки, сгреб сбережения и направился бы в Европу переждать смутное время, а то гляди, лишишься всего. С трудом сегодня доехали до вас, Анна Александровна, все улицы наводнены людьми, страшными, возбужденными. Когда это было, чтобы в столице порядка не было? И жандармы стоят, как будто происходящее их не касается. Не нравится мне всё это. Смута никогда до добра не доводила. Нельзя императору пускать ситуацию на самотёк. Последствия могут быть ужасными.
- А я не поддерживаю Константина Петровича в плане отъезда в Европу, -- отозвался голос Сергея Андреевича. - Скитаться по чужим углам негоже. Рано или поздно, раскаяться придется. Мы – русские люди, живем и трудимся на своей земле. Нам здесь надо строить свою жизнь. Наши судьбы неотделимы от судьбы государства. Я не желаю даже думать о том, чтобы уехать.
- А я согласен с мнением Константина Петровича, - живо откликнулся Вильгельм Эдуардович. - В министерстве – чехарда, казна пуста, сколько денег было брошено на войну с Германией, а толку? Солдаты раздеты, разуты, вооружения нет. Нам ли сейчас тягаться с технической мощью империалистов? Не выиграть России этой войны. Тянем волынку уже два с половиной года, а подвижек на фронтах нет. Начнется хаос при смене царского режима, начнется дележ портфелей в Думе, не до войны будет! Образуются бреши на фронтах. И что? Сдадимся на милость врагу? Пока еще можно ноги унести, надо проложить путь к отступлению. Это выход - уехать в Европу и переждать смутные времена.
Тут все возмущенно зашумели, потому что точки зрения мужчин были понятны – а к единому мнению прийти не удалось. Женщинам не хотелось покидать Петроград, так как здесь был дом, и скитаться по чужим углам – перспектива была не из приятных. Да, оставался дом в Луге, где можно было переждать смутное время.
На том и решили, что, как только наступит лето, обязательно уедут из столицы в провинцию. Но в отношении дальнейшей жизни – сплошная брешь. Никому не было суждено заглянуть вперед, чтобы обезопасить свое семейство.
