Потом устремился туда, куда ушли остальные. Но двигался уже неспешно, расслабленной, ленивой походкой.
А тот, что все это время следил за ним, пошел в сторону от российского лагеря и пропал за машинами.
Артиста крепко держали двое. В лицо ударил, ослепив, луч яркого фонаря. Он уже понял — угодил в руки туркменской службы безопасности.
— Ай-яй-яй, как нехорошо! — прозвучал рядом укоризненный голос с сильным акцентом. — Совсем нехорошо. Такой молодой, такой красивый… — Вы не имеете права! — возмутился Артист. — Я российский журналист! Вот мои документы. Пожалуйста, убедитесь!
— Какой российский журналист, почему российский журналист? Все журналисты вон там, в лагере. А это зачем? — Рука говорившего постучала по биноклю.
Ослепленный лучом фонаря, Артист слышал только голос. Его трясло от досады и нетерпения. В любую секунду там, внизу, все могло измениться. «Вот вляпался,думал он. — Хотя по-своему они, конечно, правы. Не придерешься».
Выкручиваться надо было как можно скорей и без международных инцидентов.
Тем более что «зажигалка» в кармане рубашки раз за разом оживала и начинала трепетать.
— Сейчас все объясню, — лихорадочно импровизировал Семен. — Мы тут жили, когда я был мальчишкой, в Красноводске. Двадцать лет не был здесь, понимаете? А на рассвете выезжать. Когда еще окажусь? Решил пройтись немного, найти свой дом… — На улице какой жил? — спросил из-за спины один из тех, что заломили ему руки.
— На улице Ленина, — без запинки отрапортовал Семен. — Улица Ленина, дом три… — Вот интересно! — воскликнул человек. — Дом три. А я жил — дом пять. Только не помню тебя.
— Какое там помнить, — махнул рукой Семен. — Мы же мальчишками были. Да и жили мы тут недолго.
— В школу какую ходил?
— Какая школа, мне пять лет было, — удивился Семен. — Ну и пошел посмотреть…продолжил он.
— А зачем ночью?
— Так днем некогда было, работал. Никто же не сказал, что ночью нельзя…Семен улыбнулся, постаравшись вложить в улыбку все свое обаяние. — Туркмены добрый народ, — сказал он с легким укором, — так у меня с детства в памяти отложилось. Столько лет мечтал сюда попасть, вот и попал… Ладно, ведите меня куда хотите! Будет скандал, кончится плохо для вас, не для меня. Ваш мудрый президент, великий и славный туркмен-баши, ведет свободный Туркменистан дорогой мира и сотрудничества. Так неужели вы хотите помешать своему президенту?
— Хи-итрый… — засмеялся человек.
— Нет, я не хитрый, — с пафосом воскликнул Семен. — Меня незаслуженно оскорбили и обидели. Я шел по улице, и на меня напали! Ну что же, что же вы не ведете меня? Ведите!
Но они почему-то не двигались, заговорили по-туркменски.
«Хороший знак… — подумал Семен. — Советский человек остается советским. И ничего с этим не поделаешь».
— Вы лучше приезжайте ко мне в Москву, — сказал Семен, — посидим как друзья, над этим случаем посмеемся. Закон, конечно, есть закон. Я понимаю вас прекрасно.
Чтоб вы были спокойны, надо разобраться… Он все-таки знал таких людей. Везде и всюду они мыслили одинаковоповиновение гасило их рвение. Покорный им вызывал лишь скуку.
— В Москву — хорошо… — сказал один из них и вздохнул.
— Вот, пожалуйста, — Семен достал и протянул паспорт, — записывайте адрес.
Но адрес они переписывать не стали. Или просто не успели: внизу, в лагере, вдруг хлопнул выстрел и со всех сторон послышался разноголосый собачий лай.
— Слышишь? — сказал старший. Он поднес к губам рацию, отдал какой-то приказ по-туркменски и снова повернулся к Семену. — Стреляют! Кто стрелял? Зачем стрелял? Не знаешь, да? Слушай — зачем адрес? Мы сейчас другое запишем,засмеялся он, — почему ты в райкоме партии жил? Как мальчик в райкоме жил? Вот объяснишь — и проводим тебя в ваш лагерь, как дорогого гостя… «Эх… — подумал Артист. — Кажется, влип-таки я с этой проклятой улицей Ленина!»
— Ну ладно, ладно, шучу… — ласково сказал старший. — Может, я забыл? Может, не райком был? А?
Они привели его к лагерю. Конечно, больше всего на свете Семену сейчас не хотелось, чтобы вызволять «Аркадия Белецкого» подняли среди ночи Леонида Павловича Добрынина.
Но всемилостивый Аллах смягчил сердца своих верных сыновей.
— Беги! — сказал старший. — Ты же не стрелял? Ты гулял, да? Только ночью больше не ходи. Людей много, люди разные… Беги… Все это заняло минут десять. И вот, благословляя великого туркмен-баши и гостеприимство Востока, Артист уже торопливо пробирался между машинами.
«Только бы успеть», — думал он, понимая, что времени прошло слишком много.
Оттуда, с той кровли, он отлично видел, где и как стояла родная техничка, под которой залег неизвестный с таинственным пакетом. Но сказалось только что пережитое волнение: минуты две он не мог сориентироваться, чтобы сразу найти ее ночью в темном стаде машин. Семен напряг память, пространственное воображение, немного попетлял и вышел в расположение россиян.
Рядом с «техничкой» стояли и негромко озабоченно разговаривали несколько человек, среди которых он без труда узнал сопредседателя оргкомитета господина Добрынина. Даже приблизиться к ним нечего было и пытаться.
Злотников понял, что опоздал… У «лендровера» никого не было, но Семен ждал Михаила недолго. Тот появился минут через пять:
— Не успел?
— Как видишь.
— Вижу. Ты куда пропал? Семен объяснил..
— Н-да, накладка… Первый блин — комом, — сказал Михаил. — Не горюй. Мы выяснили главное. Топливо здесь. Его ищут. Кто-то наверняка знает, где оно. Он нас к нему и приведет.
— Значит, до следующей стоянки?
— Как получится. Может, на трассе, может, на стоянке… Поглядим.
— Ну а ты что делал? — спросил Семен.
— Будь спокоен, времени не терял. А разве вы не видели меня? Я ведь тоже шел за ними.
— То есть как? — не понял Семен.
— А вот так! — И Михаил извлек из-под полы куртки маленькую видеокамеру.
— Неужели взяла в такой темноте? — восхитился Семен.
— Куда она денется… — Губы Михаила тронула легкая улыбка. — Игрушка не простая, а золотая. Хотя на вид — заурядная «сонька».
— Ладно, подполковник, не томите. — Семен коснулся корпуса видеокамеры.Показывайте, как сказал Горби, «кто есть ху». — И зарычал, точь-в-точь, как Высоцкий в роли Хлопуши:
