Артист наклонился и понюхал.

— Вроде не пахнет ничем.

— Ну, займемся алхимией, — сказал Михаил и опустил в черную каплю белый кончик золотого стержня, посмотрел на часы.

Все окна в машине были тщательно закрыты спальными мешками — Муха специально выбирался наружу, чтобы проверить светомаскировку. Прошло десять секунд, пятнадцать, двадцать… Наклонившись, они, не мигая, смотрели на белый кончик пробного штыря, и сердца их колотились. Белое оставалось белым. И вдруг почти сразу сделалось ярко-красным, с минуту оставалось таким, а потом самый кончик стержня стал золотым — покрытие растворилось.

Они молчали. Да и что можно было сказать?

— Ну что? — нарушил тишину Михаил. — Исследуем содержимое второй?

Через пару минут такая же капля, только прозрачная и бесцветная, как вода, упала во вторую чашку, а увлажненный этой жидкостью стержень через положенное время позеленел.

— Я думаю, — сказал Михаил, — что Слейтон вряд ли посредник между нашими гадами и бесценным эмиром. Вероятно, наш шустрый Шурик решил сыграть со штатниками свой маленький гейм… Теперь мы поменялись ролями. Эти канистры уже ищут и будут искать всюду, не считаясь ни с чем. Нам останется только ждать, когда за ними придут. И тогда мы узнаем все. А документы наверняка у того, кто вез и канистры.

Две капли были рядом на дне плоских стеклянных чашек. Михаил понял взгляды своих товарищей.

— Ладно, — сказал он, — черт с вами! Мне самому любопытно. Рискнем.

Он втянул прозрачную каплю в стеклянную трубку и осторожно выпустил ее над чашкой с черным веществом. Два вещества соединились, капля сделалась темно-зеленой и как будто закипела.

— Пойдем до конца, — сказал Михаил. — А ну-ка подальше!

И, прижмурив глаза, поднес к кипящей капле самую малость азотной кислоты.

Коротко грохнуло, сверкнула вспышка лимонного цвета. Михаил тотчас отворил дверь «лендровера», чтобы всем им не отравиться продуктами горения.

— За это бы выпить, — сказал Артист.

— Рано, Семен, — покачал головой Михаил. — Слишком рано.

В этот момент у всех троих завибрировали их черные «зажигалки». Ничего не понимая, они уставились друг на друга, и Михаил, щелкнув крышкой, выпустил антенну.

Будьте предельно осторожны, — послышалось из «зажигалки». — Повторяю: предельно осторожны. Отдан приказ вас ликвидировать. Исполнители: Штукин, Слейтон, Харрис.

Связь закончилась.

— Что за черт! — сказал Артист.

— Слушайте! — вдруг дошло до Мухи. — Значит, тут еще у кого-то есть такая цацка! И… Все смотрели на него и ждали, что он скажет.

— Вы что, не сечете, что ли? — взорвался Муха. — Если так, он прослушивает все наши переговоры!

Артист яростно потер лоб.

— Прослушивает, точно! Но, судя по всему, он играет на нашей стороне.

— Ну и спасибо ему, — сказал Муха. — Не тот ли это добрый дух, что отвел от нас смерть еще там, в Москве?

— Он, не он, — сказал Артист, — а сигнал надо принять к сведению. А там посмотрим…

— И сколько мы тут еще проторчим, в этой каменоломне? — поинтересовался Трубач на исходе вторых суток вынужденного привала в горах. — По-моему, Аллах не помог, и они утратили веру, что мы попадемся им на вертела.

В самом деле, если в первый день небо над равниной то и дело оглашалось грохотом «вертушек», то к вечеру следующего дня оно сделалось пустынным и беззвучным, как миллионы и миллионы лет назад.

— Похоже, отсиделись, — заключил Пастух. — Наверное, сочли, что мы все-таки сумели улизнуть за границу. Логично. Времени было достаточно. Готовьтесь. Как стемнеет — в путь. За ночь надо промахнуть больше сотни километров.

— По бездорожью… Без фар… Особо не разгонишься, — заметил Боцман.

— Вот и будут тебе гонки на выживание, — не без ехидства кивнул Пастух. — И приз тут ку-уда ценней твоего дохлого «форда».

Съехать в вечерней мгле вниз оказалось не менее сложно, чем забраться на высоту, но с грехом пополам поднатужились и стащили трофейную повозку.

«Джип» катил в темноте почти по прямой. Они отмахали уже много километровскоро должен был наступить рассвет, но пока над ними еще нависало низкое ночное небо с бесчисленными чужими звездами. Было холодно и тревожно, как всегда в этот час. На коленях Пастуха под автоматом теперь лежала не только карта, полученная от Буянова, но и армейская топографическая, вроде нашей трехверстки. Боцман обнаружил ее за солнцезащитным щитком мощной быстроходной машины, и хотя названия и пометки на ней были набраны мелкой арабской вязью, карта есть карта.

Сопоставляя контуры полетной штурманской и этой, они уже безошибочно знали, где едут, какие высоты и низины откроются впереди.

Разжились и биноклем, а также отличным японским компасом со светящейся стрелкой и разметкой циферблата. Время от времени Боцман притормаживал, Сергей осторожно освещал участок карты вражеским фонариком, и вновь они двигались дальше по ночному плоскогорью.

— Нет, — покручивая жесткий руль, объявил Боцман, — что там ни говори, а все-таки разбой и грабеж неплохая штука! Одним махом — сразу столько полезных вещей! Если выскочим из этой передряги, пойду в разбойники.

— В соловьи ты пойдешь, а не в разбойники, — сказал Пастух и, обернувшись на миг, окликнул:

— Трубач! Дрыхнешь, что ли?

— Да нет, не сплю. Думаю просто… — Думает он! Чего без дела сидишь? А ну давай дуди!

— То есть как? — не понял Ухов. — В каком, так сказать, виде?

— А я почем знаю? — улыбнулся Сергей. — Как-нибудь эдак… на губах, что ли… — А что? Попробую… — улыбнулся в ответ Николай. — И что же вам продудеть, дорогие радиослушатели?

— "Караван", — сказал Док. — Что ж тут еще сейчас можно дудеть? Конечно, «Караван»… Или слабо?

— Темп немного не тот, — сказал Трубач.

— А ты ускорь, — сказал Боцман, — мы не против.

И Трубач вдруг действительно задудел, подражая своему любимому инструменту, загудел, чуть пофыркивая, знаменитую мелодию великого Эллингтона, и это было так здорово — в ночи, посреди чужой пустыни, — так похоже на настоящий живой саксофон, что они, как тогда в лесу у костра, захлопали в ладоши. Даже Боцман на пяток секунд сбросил руки с руля.