Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Те, кто избирал второе — исконно русская буржуазия, — были духовными родичами не секуляризированных предпринимателей ранней эпохи современной Европы, но ее мессианских городских проповедников — Вальдо, Савонаролы и Уинстенли. Но в отличие от этих западных проповедников старообрядцы сумели с наступлением новых времен не только уцелеть, но и процвести. Их укрывали огромные просторы и укрепляла вера в то, что они защищают не синтетически воссозданное благочестие первых христиан, но истинную традицию, которая еще вновь победит. Взывая скорее к инстинкту, нежели разуму, к общинному достоинству, нежели интеллекту отдельной личности, старообрядцы обрели поддержку в народе, которая оказалась более прочной и длительной, чем почти у всех «возрожденческих» пророков Запада.

Старообрядцы отвергали название «раскольники» и относили его к новой синодальной Церкви. Тем не менее слово «раскол» с его физиологическим нюансом разламывания, помимо теологического значения «схизма», указывает на историческое воздействие этого движения на русскую жизнь. Раны, которые он нанес государству, полностью так и не зажили. Он ослабил Россию политически и придал утопический апокалиптический привкус внутренним спорам, которые препятствовали гармоничному развитию стабильной национальной культуры.

Вот лишь несколько разделений, начало которым положили раскольники. В первую очередь, их собственная изоляция не только от религиозной, но и от гражданской жизни России. Старообрядцы даже использовали различные коды, сеть осведомителей и минимум два особых языка Для сношений между собой[633]. Больше того, они отгородились от истории, веруя, что земная история приближается к концу и что все разговоры об историческом величии империи являются лишь туманом, который напускает Антихрист, как того и следовало ожидать. И между собой раскольники вскоре разделились на бесчисленные, продолжавшие делиться толки — федосеевщину, филипповцев, странников, бегунов и так далее, причем каждый толк претендовал на то, что именно он — Истинная Церковь первых мучеников-старообрядцев. Наконец, есть нечто шизофреническое в отношении всех этих старообрядцев к окружающему миру. Крайне суровые, аскетичные и практичные в обыденной жизни, они тем не менее в искусстве и религии были склонны к пышности, напыщенности и обрядовости. Молено даже сказать, что преданность Древней Московии одновременно иконе и топору, формализованному идеализму и земной жестокости оставалась живой благодаря старообрядцам. С ходом времени их влияние возрастало и углублялось. В шестидесятых годах XVIII столетия некоторые наиболее суровые ограничения начала века были отменены. Вскоре после этого общины как «поповцев», так и «беспоповцев» возникают, что характерно, в Москве, а не в Санкт-Петербурге[634]. Они стали пионерами в призрении стариков, больных и сирот среди московской бедноты. Постепенно старообрядцы, вопреки собственным стремлениям, начали обзаводиться сочувствующими и сентиментальными поклонниками, становясь влиятельной силой в складывании новой культуры.

Вторая традиция консервативного протеста против нового мира Санкт-Петербурга — крестьянские восстания, возглавляемые казаками, — во многих отношениях сходна с протестом старообрядцев. Обе традиции восходят к религиозному возрождению «Смутного времени» и обрели своих величайших мучеников в дни великих перемен при Алексее. Стенька Разин стал для юга России таким же полулегендарным героем, как Аввакум и монахи Соловецкого монастыря для ее севера. Однако точно так же, как старообрядческая традиция полностью оформилась только в реакции на петровские реформы, традиция крестьянских восстаний во многих отношениях утвердилась только с восстанием Булавина против правления Петра в 1707–1708 гг.[635]. Купцы, возглавлявшие движение старообрядцев, протестовали против отмены центральным правительством былых городских вольностей; казаки, возглавлявшие восставших, также протестовали против утеснения их прежде свободного образа жизни тяжелыми обязанностями, которые налагало государство. Точно так же, как старообрядцы сумели уцелеть благодаря отдаленности их селений и пользе от их коммерческой деятельности, так и казакам удавалось сохранять свои традиции благодаря удаленности их южных селений от центра императорской власти и важности их как боевой силы для военной мощи империи.

Временами традиция восстаний сливалась с традицией старообрядчества — особенно на Нижней Волге. Однако способы сопротивления абсолютизму и общественные идеалы были абсолютно разными. Старообрядцы в своем сопротивлении новому режиму были преимущественно пассивны, веруя в скорое вмешательство Бога и искупительную силу незаслуженных страданий. Крестьяне-бунтари были необузданно, почти фанатично активными и стремились подвергнуть страданиям те символы бюрократической власти, которые оказывались под рукой. Идеальный порядок старообрядцы видели в органичной религиозной цивилизации великорусского христианства, объединенного традиционными обрядами и общинной деятельностью. Бунтари подчинялись чисто негативному стремлению уничтожить существующий порядок — стремлению, которое они старались разделить не только с христианскими толками на многонациональной юго-восточной границе России, но и с мусульманами, и с язычниками.

Разумеется, крестьяне-бунтари протестовали против куда более унизительной и высасывающей силы формы угнетения, чем та, которой подвергались купцы-старообрядцы Севера. После того как в середине XVII в. крестьян окончательно и пожизненно закрепостили, а в начале XVIII в. срок обязательной военной службы был продлен до двадцати пяти лет, они (за редкими исключениями), по сути, были обращены в рабство. Ярость крестьянских восстаний в определенной мере объяснялась непрекращающимися набегами татар и постоянной мобилизацией для обороны незащищенной южной степи. Юг Украины и Крым были окончательно вырваны из рук татар и турок только в последние годы царствования Екатерины II, много лет спустя после подавления последнего великого восстания.

При всей их неорганизованной свирепости, крестьянские восстания тем не менее воодушевлялись одной вновь и вновь возрождающейся политической идеей — верой в «истинного царя». С одной точки зрения, это была революционная идея, призыв к государственному перевороту, основанный на убеждении, что возглавляющий восстание самозванец — законный наследник престола. Однако в своей сущности идея эта была глубоко консервативной — даже более консервативной, чем идея старообрядцев. Ведь вера в истинного царя подразумевала убеждение, что только верховный глава системы может явиться единственным возможным спасителем. Надо просто уничтожить политическую и административную систему новой империи, и Россия вернется к милому сердцу патернализму Московии. Таким образом, «истинный царь» казацкого и крестьянского фольклора представлял собой сочетание доброго дедушки и мессианского избавителя — «батюшки» и «спасителя». Он был свой, мужицкий, истинный благодетель своим «детушкам», который вызволит их из всех несчастий, если уничтожить окружающих его стеной администраторов и бюрократов. В то же время «истинный царь» в глазах крестьянских масс обретал божественное право, поскольку наделялся ими генеалогией, позволявшей проследить его происхождение по прямой линии от Владимира, Константина Великого или даже Рюрика и Пруса.

Первые слухи в народе об «истинном царе», видимо, возникли при Иване IV, который был во многом ответственен и за учреждение, и за нарушение прямой линии наследования[636]. Лжедмитрий, первый самозванец в русской истории и единственный сумевший взойти на престол, искусно играл на желании народа поверить в чудом спасенного наследника москвитянской династии. Хотя католичество Дмитрия заставило быстро в нем разочароваться, многие русские в «Смутное время» уверовали, что лишь царь из старой покровительствуемой Богом династии способен спасти Россию от смут и хаоса. Убеждение, что «истинный царь» где-то существует, овладело крестьянскими массами, участвовавшими в неорганизованных восстаниях, последовавших за убийством Лжедмитрия. Одни встали на сторону второго поддерживаемого поляками претендента, но большинство пошло за Болотниковым (в прошлом — крепостным, казаком и турецким пленником), которого молва сделала племянником истинного Дмитрия и сыном Федора. Возглавленный Болотниковым хаотичный бунт 1606–1607 гг. чуть было не завершился захватом Москвы и по праву считается первым из общенациональных крестьянских восстаний[637]. Таким образом, крестьянские мятежи представляются возвращением к старой москвитянской идеологии — истинный крестьянский царь рисовался как лидер органичной религиозной цивилизации. В самом начале также бытовала идея, что царь этот должен через Ивана Грозного происходить от старой династии, но вскоре было уже достаточно объявить, что права претендента более древние и прямые, чем у занимающего престол. Большое значение придавалось тому, что вождь восстания и самозваный претендент на престол будет святым царем (то есть единственным в мире), а не просто каким-то там королем или императором, которые кишмя кишат на растленном Западе. Мятежные крестьяне часто придерживались утверждений старообрядцев, что титул «император» даруется «сатанинским» Папой, что паспорта — выдумка Антихриста, что эмблема двуглавого орла — это эмблема самого дьявола (потому что «о двух головах бывает только дьявол») и что особое клеймо с крестом, выжигавшееся на левой руке беглого солдата, — это поругание святого креста и печать Антихриста[638].

вернуться

633

76. Так называемый «тарабарский язык» (своего рода жаргон бродяг) и «офенский язык» (практически самостоятельный язык), как и многочисленные коды, основанные на прямой замене слов и букв (возможно, развившиеся из давно сложившейся южнославянской и русской традиций «тайнописи» — секретного письма). См.: Фармаковский. Раскол, 638–640; ПС, 1859, июль и след. Серьезного изучения этих и других разновидностей «воровского языка» практически не проводилось. См.: БЕ, XIII, 202–203.

вернуться

634

77. Мельгунов. Движения, 157–162. Эти две общины сохранились даже до наших дней и представляют собой центры двух основных ветвей современных старообрядцев: Преображенское кладбище «беспоповцсв»-фсдосеевцев и «поповское» Рогожское кладбище. Несравненное собрание из восьмисот с лишним старинных икон, все еще хранящихся в соборе и библиотеке второй общины, красноречиво свидетельствует о богатстве и верности ранним художественным образцам старообрядцев. См. издание, выпущенное этой общиной небольшим тиражом: Древние иконы старообрядческого кафедрального Покровского собора при Рогожском кладбище в Москве. — М., 1956. Употребление таких терминов, как «кладбище», «община» и «молитвенный дом», возникло из убеждения старообрядцев, что после раскола уже не может быть истинно освященных «церквей» или «соборов».

вернуться

635

78. Восстание Булавина изучалось заметно меньше, чем Разина и Пугачева, хотя и было первым глубоко крестьянским. См. ценный аналитический и библиографический обзор: А.Зимин, А. Преображенский. Изучение в советской исторической науке классовой борьбы периода феодализма в России // ВИ, 1957, № 12, особ. 149 и след. См. также общее истолкование феномена крестьянских войн, предложенное Самнером (Sumner. Survey, 161–170) и В.Мавродиным, И.Кадсоном, Н.Сергеевой и Т.Ржаниковой (ВИ, 1956, № 2, особ. 69–70); а также В. Мавродиным (Soviet Studies in History, 1962, Fall, 43–63). Прямая роль религиозных диссидентов в восстаниях до Пугачевского, видимо, была незначительной.

вернуться

636

79. Ю. Готье. Смутное время. — М., 1921, 30–31. В конце XVI столетия традицией казаков стала также поддержка претендентов на молдавский престол (см.: Н. Костомаров. Герои смутного времени. — Берлин, 1922, 62–63). Основополагающее исследование этой традиции можно найти в работах: Д. Мордовцев. Самозванцы и понизовая вольница. — СПб., 1867, в 2 т.; С. Соловьев. Заметки о самозванцах в России // РА, 1868, 265–281. Романтизированно-популяр-ный обзор дан в кн.: И. Прыжов. Двадцать шесть московских лже-пророков. — М., 1864.

вернуться

637

80. Новые материалы об этом восстании можно найти в сборнике: Восстание Болотникова: документы и материалы. — М., 1959. Многочисленные исследования И.Смирнова с истолкованиями этого движения менее убедительны, чем досоветские работы Готье и Костомарова.

вернуться

638

81. Г.Александров. Печать антихриста (с иллюстрацией) // РА, 1873, т. 2, 2068–2072, 02296; Синайский. Отношение, 299; Мельгунов. Движения, 118; Фармаковский. Раскол, 632–634; Е. Шмурло. Петр Великий в оценке современников и потомства. — СПб., 1912, I, 19–26; Н. Сахаров. Старорусская партия и раскол при императоре Петре I // Странник, 1882, № 1, 32–55; № 2, 213–231; № 3, 355–371.

73
{"b":"274169","o":1}