– Скотина, – она держалась рукой за немеющую щеку, – пьяная скотина.

– Да, я скотина, – он выламывал ей плечи с такой силой, что она вскрикнула:

– Мне больно!

– Больно? Ах, тебе больно? – хищно оскалился он и засмеялся. – Ты еще не поняла – как тебе сейчас будет больно, прекрасная и гордая Катрин… Ты ведь гордая? Тогда ты заткнешься, и будешь терпеть. А впрочем, можешь орать – все равно тебя никто не услышит.

Как ни печально, но Катрин знала, что он прав. Кричать бесполезно – отец Антона давным-давно отгородился от шумной компании сына идеальной звукоизоляцией, угробив на нее уйму денег. Витражная дверь кухни – единственная брешь в этом бастионе, но с учетом остальных преград практически бесполезная. Катрин чуть не расплакалась. Плохи ее дела. Но возможно, ей удастся образумить его?

– Андрей, давай поговорим, – дрожащим голоском произнесла она, но он ее не слышал. Орлов был занят. Его рука оказалась у нее под платьем, и он опять злобно ухмыльнулся.

– Ого, принцесса! Что у тебя здесь? Для кого ты это нацепила? – он начал сдирать с нее чулок.

– Пусти! – Катрин попыталась лягнуть его ногой, но неудачно. Тончайшая паутинка неслышно упала на мрамор. Потом туда же полетело и ее белье.

– Так-то лучше! Ближе к твоей сути… И кто же здесь, с позволения сказать – про-сти-тут-ка? – последнее слово он произнес с видимым удовольствием, отчеканив его по слогам прямо ей в лицо. – Быстро, Катрин, ноги раздвинь. У тебя это хорошо получается.

– Да как ты смеешь! – оскорбилась Катрин, все еще пытаясь отпихнуть его. – Я уж и чулки надеть не имею права без того, чтобы меня обозвали шлюхой?!

– О правах ты хорошо помнишь. А как насчет обязанностей? Ты собираешься выполнять обязанности? Обслужила Кортеса? Теперь моя очередь.

– Андрей, что ты говоришь, ради бога! – взмолилась Катрин. Наконец до нее дошло, что в стремлении отплатить ему она явно перестаралась. У Орлова, похоже, помутился рассудок. Грубость любовника не просто удивляла, Катрин по-настоящему испугалась. Она не знала его таким. Ироничный и язвительный, он никогда не был жестоким, словно революционный матрос. Его взгляд, неподвижный и ледяной, в котором вообще отсутствовали какие-либо чувства, приводил Катрин в ужас.

– Не надо… – прошептала она без всякой надежды, что он ее услышит. Но он услышал и натянуто рассмеялся.

– Не надо? То есть как? Ну ты и лицемерка, Катрин! Весь вечер вела себя, как течная кошка – так сейчас ты у меня получишь!

– Тебе следует поучиться хорошим манерам, – процедила она. – Мне осточертело твое хамство.

– Неужели?..

Тут он ударил Катрин в грудь и опрокинул ее на холодную мраморную столешницу – прямо обнаженной спиной, грубо задирая на ней платье. Что-то с грохотом упало на пол и разбилось. Ее колье, намотанное на руку, порвалось, и жемчуг фонтаном разлетелся по кухне, щелкая по мрамору и рикошетя от всего подряд, словно пулеметная очередь. Несколько жемчужин хрустнули под его ногами.

– Пусти меня, – вновь рванулась она, но он держал ее крепко, будто в тисках.

– Не дергайся, – прохрипел Орлов. – Может, еще на помощь позовешь, устроишь представление для всей компании? Ну, давай зови! Они прибегут и спасут тебя… Мне надают по физиономии. Не-ет, не прибегут. Никто тебя не услышит.

Катрин отчаянно пыталась освободиться из его рук, понимая – он унижает ее намеренно и безжалостно.

– Ты только бесишь меня, идиотка, – тихо сказал Орлов, зажимая Катрин так, что она с трудом могла дышать. – Я же тебе сказал – не дергайся. Тогда, может, будет не так больно…

От его холодных слов Катрин стало совсем страшно. Но к страху примешалось гадливое ощущение постороннего присутствия. Ей удалось немного повернуть голову, и сфокусировать мутный взгляд на двери. Жаркая волна стыда затопила Катрин, когда она различила неясный силуэт, замерший в темноте за полупрозрачным пейзажем в кухонной двери. Кто-то осмелился наблюдать за тем, как Орлов мучает ее. «Помоги-и…» – с губ сорвался невнятный крик, и тут же был впечатан в ее рот железной рукой.

– Пшел вон, урод, – прорычал Орлов. – Я здесь мою женщину люблю…

И тень растаяла в глубине темной квартиры, не издав ни звука, словно тот, кому она принадлежала, был бестелесным призраком…

– Ты вот это называешь любовью? – прорыдала она.

– Прости, оговорился, – он с треском разорвал ее дорогое платье, а вернее – окончательно превратил его в жалкие лохмотья. – Следовало сказать – я тебя здесь… – гнусная брань завершила хамскую фразу.

Катрин оцепенела. Ее вдруг охватила апатия. Осталось одно лишь вялое тусклое желание – чтобы этот кошмар поскорее остался позади. Она закрыла глаза и постаралась выбросить из памяти всю мерзость, исторгнутую им, все оскорбления, ей нанесенные. В конце концов, она любила этого человека долгие пятнадцать лет и любит до сих пор – если только жалкий страх перед ним можно назвать любовью…

– Я умоляю тебя, Андрей, – выдавила она. – Остановись.

– Заглохни.

Он сипло дышал ей прямо в лицо, и Катрин начала задыхаться от перегара и острого запаха его пота. Еще немного и ее стошнит. Нет, она не может, не должна терпеть, ей надо избежать этого любыми средствами. Она вцепилась зубами в его плечо – как разъяренный зверь, которому уже нечего терять, кроме своей шкуры.

– Сука! – взвыл Орлов и ударил ее наотмашь. – Ты пожалеешь!

Он швырнул Катрин на черный мраморный пол, так, что она стукнулась затылком. В последней отчаянной попытке защититься она выставила перед собой руки, но безуспешно – он несколько раз ударил ее ногой, целясь в лицо. Кровь ручьем хлынула из разбитого носа. Орлов, обрушившись на Катрин, распластал ее по полу, словно бабочку, наколотую на булавку. Он выворачивал ей бедра под невозможным углом, впиваясь жестокими пальцами в ее тело и игнорируя хруст суставов. Заливаясь слезами, Катрин кусала губы и старалась сдерживать рвущийся из груди крик, когда металлическая молния его джинсов вгрызалась в нежную кожу. Чуть слышно жалобно скулила: «Не надо, пожалуйста, не надо». Это продолжалось бесконечно долго, словно он никак не мог утолить свою злобу. Наконец, тяжело переводя дыхание, Орлов скатился с нее и произнес:

– Вот так. Сама виновата…

Казалось, безумие постепенно отпускало его, как отпускает болезненная судорога. Он окинул взглядом Катрин – кровь все еще текла из носа и разбитой скулы. Дыхание хрипло срывалось с ее пересохших губ. Катрин повернулась со спины на бок, закрыла окровавленное лицо руками и со стоном сжалась на мраморных плитах. Ее объял невыносимый холод, а низ живота свело тянущей болью.

Орлову стало неуютно. Все его торжество – удалось же подчинить эту женщину, заставившую терзаться от столь оскорбительной для него ревности – все торжество улетучилось, и от мстительного чувства не осталось и следа.

Он повторял в уме все доводы в пользу совершенного им насилия, но омерзение к самому себе не отпускало.

– Послушай меня…

– Я тебя ненавижу, – он еле разобрал ее шепот.

– Неправда, – лениво возразил он. – Ты меня любишь. Просто ты шлюха.

– Я тебя ненавижу, – повторила она, и горло ее перехватил спазм.

– Ну, ну, – буркнул Орлов, поднимаясь и застегивая молнию на джинсах. Пару мгновений он брезгливо смотрел на нее, раздавленную и смятую, словно грязный клочок бумаги, а потом, взяв с барной стойки бокал, плеснул туда мартини и опрокинул в себя одним махом. Скривился – фу, гадость…

– Вставай! – приказал он.

– Я тебя ненавижу, – вновь услышал он в ответ – словно это были единственные слова, оставшиеся в ее лексиконе.

– Я сказал, вставай, – упрямо повторил Орлов, пытаясь заглушить в себе страх, поднимавшийся в груди холодной волной. Больше всего ему хотелось повернуться и бежать со всех ног из этой квартиры, но он не мог оставить ее так лежать на полу. – Поднимайся, иначе я тебя понесу.

Он потянулся к ней, но Катрин в ужасе отпрянула: – Не трогай меня!

– Тогда вставай, – уже довольно грубо велел он.