Только кузнечики весь день

на жаре со мной краснокрылые

Русская женщина Наташа

и июль

здесь же рядом имя Юлии

и ласковое сочетание букв

моего месяца

Мягкое сочетание

этих букв

Написал я накануне своего дня рождения.

Стихами своими я был окрылен, и все мне казалось нипочем. А потом мне было все же за что порадоваться, – в самом конце июня я выпустил-таки свой первый сборник стихов. Очень небольшим тиражом. Но это был мой собственный сборник. Первый. Я его весь раздарил знакомым, друзьям.

………….

«Но ничего, ничего, – говорил я себе, – защитишь диссертацию, – и все образумится».

Диссертацию я давно защитил успешно. Диплом получил я в начале марта 2013-го года. Не скажу, что все образумилось и кардинально изменилось. Да, появилась официальная работа, которая приносит очень недурные деньги, жаловаться, в общем, мне грешно будет. Должна выйти моя книга. Вышел за это время ряд наших сборников. В стихах я достиг, безусловно, определенной высоты, с которой стали считаться многие. Теперь меня периодически приглашают на всякие «пати» (не люблю это слово), на которые я нехотя, чаще всего, прихожу, отчитываю длинный сэт стихов, или два, получаю за это лавэ от очередного модного любителя новых всяких веяний и течений.

Присутствующие телки на таких мероприятиях смотрят на меня чаще всего недоумевающим взглядом: «Типа, стихи чувак читает, гы, прикольно…»

Я же делаю то, что мне нравится. Читаю стихи, например. У меня это хорошо получается. Очень.

– Давайте жить по капитализму, а хули, – я согласен! Я вам стихи, а вы мне – деньги. Я вам, своего рода развлекуху даю, а вы – мне своих сисястых телок в купальниках. Я согласен.

Во второй половине июля, начальник участка, казах Азамат, поставил меня на погрузку опалубок. Это такая временная форма для бетона и подобных материалов. Штука тяжелая. Работал я в паре с Артуром – веселым армянином, таким типичным – очень загорелым, с носом, с черными глазами.

Мы цепляли скобой опалубку, накидывали стропы, и закидывали ее в прицеп. Точнее закидывал ее туда кран. Крановой. По строительному этикету, кстати, не говорят слово – «крановщик», надо говорить – «крановой». Почему так – я понятия не имею. Ни у кого не спрашивал.

Артур, узнав, что я по образованию историк, стал меня доставать, очевидно, своей излюбленной и больной темой: противостоянием армян и азербайджанцев. Как показывает жизнь – это тема самая излюбленная у всех армян. А когда я ему сказал, что моя тетя, сестра отца, замужем за армянином, дядей Андреем, он просто засиял от счастья. Спрашивал, ходили ли мы с ним на рыбалку, куда ездили, и все в таком роде. Я честно ответил, что да, в детстве мы виделись и дружили.

Догрузив опалубки, мы сели перекурить с Артуром. Прибежал Палыч.

– Садитесь в машину, – езжайте за листами!

– Какими листами? – возмутился я. – Куда ехать?

– Садитесь, сейчас все скажут!

Машина стояла рядом с краном, и уже тарахтела. Мы, схватив бутылку с водой, прыгнули в кабину ГАЗели.

Поехали в Советский район, по Электролесовской улице на какую-то «промку». Долго там колесили, в конце концов, нашли по накладным нужный адрес и цех. Нам отсчитали положенные наши не то шестьдесят, не то восемьдесят листов железа. Грузили мы их в кузов ГАЗели с Артуром около часа. Тонкий металл резал руки даже через грубую ткань рукавиц.

Когда вернулись назад – на объект, также долго вдвоем выгружали, подложив ряд кирпичей и досок.

Июль, солнце высоко стоит до самого захода. Пыльно. Всюду прыгает саранча. Пахнет сваркой. На самой верхотуре – маленький, но толстый монтажник Володя, похожий на известного персонажа Астрид Линдгрен, что-то кричит вниз.

Приближается вечер пятницы.

Пятнадцатого июля меня отпустил начальник участка пораньше. У нас сложились с ними доверительные отношения. В тот день я только и делал, что носил плитку с улицы вниз, в подвал. Брал упаковку, на нее ставил вторую и нес. Если не сильно уставал, хватал и третью. И так весь день. Однообразно, хорошо, мысли в голове приходят в нужный монотонный ритм. Можно думать о стихотворениях, о женщинах, об основах мироздания. Да, хороший, правильный задается ритм. Тренируются руки. Ноги тоже все время в движении – никаких ступенек вниз еще нет, поэтому по земляной насыпи аккуратно ступаешь, ставишь ногу в выдолбленные самодельные ступени. Ногам внутри рабочих ботинок жарко. Однако это лучше чем разгуливать по стройке в кедах или кроссовках – обязательно попадет песок, земля, быстро испачкаются, наступишь на гвоздь, торчащий из деревянной опалубки. В детстве я уже наступал на гвоздь голой ступней. Когда наступаешь на торчащий гвоздь в ботинках, подошва все же защищает. Носы у ботинок со стальным стаканом. Отличная обувь.

Первые дни я ходил в кроссовках, но довольно быстро сменил их на «ЧТЗ» – рабочие ботинки, их мне подогнал отец. «ЧТЗ» – челябинский тракторный завод. Такие ботинки носят рабочие заводов по всей стране, отсюда и привязка к такому названию.

Плитку уже было некуда класть в подвале, а ее все привозили и привозили, сгружая на улице, у восточного входа объекта.

После обеда на помощь мне прибыл Андрей, студент, подрабатывающий в стройотряде. Шустрый, умный деревенский парень, живший где-то за Краснослободском. Их у матери шестеро детей, – рассказывал мне Андрей. Он самый старший. Надо работать и учиться.

– Давай скажем, что у тебя день рождения сегодня, – сориентировался помощник, – нас и отпустят пораньше в честь такого дела!

– Давай, – без особенного энтузиазма сказал я. Мне было все равно. Отмечать мне было не с кем. Никого видеть не хотелось. Настроение тоже было крайне аскетично направленным. Все мысли внутрь себя.

– Сколько тебе сегодня исполнилось?

– Двадцать пять.

– Круто-круто, – порадовался Андрей.

– Круто, когда пизда надута, – сказал я гадость. – Пошли на брусья сходим, отожмемся.

– Пошли.

Во дворе объекта стояли одни единственные брусья. Кривые. Трактор еще не успел их смять.

– Да, не тот, не тот ты уже, – подколол меня Андрей, видя, как я с трудом делаю четвертый подход.

– Ну, так, а что ты хотел, – скалился я, – мне ж сегодня двадцать пять стукнуло! Вот тебе сколько?

– Девятнадцать. Двадцать будет…

– Вот видишь, доживи как я, спортсмен.

Мы одновременно заржали.

Вернулись вниз, в подвал, там прохладно; сели на упаковки с плиткой, хлебнули из баклажек воды, и достали по сигарете.

…Самая жесть заключалась в том, когда приходилось заливать бетон. На лебедке висит такой огромный бак, раскачивается у вас над головой, и вы лопатами всю эту жижу гребете вниз, в приготовленные поддоны, ведра. Все это надо быстро залить в деревянные опалубки, добавив щебня и колотого кирпича, и прировнять шпателем. Делать надо все быстро. Высота – третий этаж, примерно. Ерунда, конечно. Но без страховки на открытом пространстве все это чревато.

Орудовали мы с Андреем и с Бирюком Пашей. Палыч нас подгонял. Но, надо отдать ему должное, когда видел, что мы не успеваем, – помогал сам. Там как раз он мне и сказал, при заливке бетона:

– «Э-эх, не можешь подсчитать, сколько кубов залили, а еще с бородой!»

На что я ответил, что это не мое дело считать, да и калькулятора под рукой нету. Могу сбегать.

– Не надо, – краснел Палыч, – я в уме могу подсчитать, в отличие от вас.

– Давно бы подсчитал тогда.

– Ну, уж ты! – не всерьез злился Палыч.

С верхушки объекта открывался отличный вид на некоторые части города, как я для себя отметил. Так, с другой стороны, – как бы с обратной, – я увидел Планетарий. А ведь интереснейшее здание. Честно, мне оно напоминает древнюю лабораторию гномов или двемеров из вселенной «Морровинд». Кто играл если, тот понимает, о чем я. Особенно зеленится в жару под лучами солнца облицовка купола. Основного и обсерватории.