Оставшиеся в Пелле солдаты слегка разболтались. Опрятный, тщательно одетый юноша – правитель Александр – доехал на своей лоснящейся черной лошади до середины шеренги. В рядах занервничали и начали тщательно выравниваться, стараясь скрыть упущения – попытки, не возымевшие большого успеха. Нескольких человек с позором отослали в казармы. Остальных ждало тяжелое утро. Чуть позже ветераны, сперва позволявшие себе ворчать вслух, язвительно высмеивали жалобы утомленных новичков: мальчишка заставил всех попотеть, но зато правитель знает, почем фунт лиха.

– Солдаты теперь в хорошей форме, – сказал Александр Гефестиону. – А главное, знают, кто здесь командует.

Впрочем, первыми почувствовали это не солдаты.

– Дорогой, – обратилась к сыну Олимпиада, – сделай мне одно пустяковое одолжение, прежде чем твой отец вернется, – ты же знаешь, как он перечит мне во всем. Дейний оказал мне столько услуг, помогал моим друзьям, предупреждал о происках врагов. Твой отец не дает его сыну повышения просто из злобы. Дейний хотел бы, чтобы сын получил отряд под начало. Он очень полезный человек.

Александр, мысли которого наполовину были заняты учениями в горах, спросил:

– Да? Где он служит?

– Служит? Я имею в виду Дейния.

– А… Как имя его сына, кто начальник его отряда? – переспросил Александр.

Олимпиада укоризненно посмотрела на сына, но заглянула в записи.

– А, Геракс. Он хочет, чтобы Гераксу дали отряд? – удивился Александр.

– Дейний достойный человек и знает, что просит о сущем пустяке.

– Дейний знает, что сейчас самое время заявить свои права. Думаю, это Геракс просил его.

– Почему не выполнить эту просьбу? Твой отец преследует его из-за меня? – спросила царица.

– Нет, мама. Из-за меня.

Царица резко обернулась. Ее глаза пристально изучали Александра, будто она впервые видела этого опасного незнакомца.

– Я видел Геракса в бою, – продолжал Александр. – И рассказал отцу, чего он стоит. Вот почему Геракс сейчас здесь, а не во Фракии. Он упрям, он не терпит людей, которые соображают быстрее, чем он, а когда дела плохи, старается переложить вину на других. Филипп перевел его в гарнизон, вместо того чтобы понизить в должности. Я сделаю это сам.

– О! С каких это пор отец то, отец се? Я теперь для тебя ничто только потому, что он дал тебе поносить печать? Ты на его стороне? Ты против меня?

– Я принимаю сторону мужчин. Их могут убить враги, но это не повод позволять убивать их дуракам вроде Геракса. Если я дам ему отряд, мне перестанут верить.

Олимпиада вступила в битву с родившимся в нем мужчиной, ощущая одновременно любовь и ненависть. Давным-давно, при свете факелов в пещере Самофракии, когда ей было пятнадцать, она заглянула в глаза мужчине, еще не зная мужчин. Теперь она их знала.

– Ты ведешь себя нелепо. Что, по-твоему, означает эта побрякушка на твоем пальце? Ты всего лишь ученик Антипатра, Филипп оставил тебя здесь, чтобы ты смотрел на него и учился править. Что ты знаешь о мужчинах?

Царица была готова к битве, слезам и миру, купленному кровью. Александр молчал. Потом вдруг улыбнулся.

– Прекрасно, мама. Маленькие мальчики должны предоставить дела мужчинам и ни во что не вмешиваться.

Олимпиада озадаченно посмотрела на сына. Александр быстро шагнул вперед и обнял ее за талию.

– Дражайшая! Ты знаешь, что я люблю тебя. Предоставь все эти хлопоты мне. Я справлюсь. Отныне тебе ни о чем не нужно беспокоиться.

На какое-то время Олимпиада оцепенела. Потом выпалила, что он жестокий испорченный мальчишка и она не знает, что ей теперь сказать Дейнию. Но ослабла в его объятиях, и Александр знал, что мать рада почувствовать их силу.

Александр отказался от охоты, чтобы находиться рядом с Пеллой: Антипатр в его отсутствие мог принять решения самостоятельно. Лишенный привычных физических упражнений, Александр однажды в конюшне наткнулся на колесницу, приспособленную для того, чтобы пеший воин бежал с ней рядом. Он уже как-то хотел научиться этому искусству, но тогда помешал отъезд в Миезу. Двухместная колесница для пары лошадей была сделана из ореха и грушевого дерева; бронзовое кольцо, за которое держался бегун, находилось почти на нужном Александру уровне – бегом не занимались высокие мужчины. Александр запряг двух венетских лошадок, позвал царского возничего и долго упражнялся: спрыгивал с колесницы, запрыгивал на нее и бежал рядом. Мало того что это занятие требовало физического напряжения, оно еще возвращало в гомеровские времена; воин такого рода был последним наследником полубогов-героев, врывавшихся в гущу битвы, чтобы сражаться пешими. Все свободные часы Александр отдавал этому древнему искусству и вскоре весьма в нем преуспел. На складах нашлось еще несколько старых колесниц, и друзья Александра смогли составить ему компанию. Он радовался, но отказался от каких-либо состязаний. Вкус к ним он утратил сразу же, как только стал достаточно взрослым, чтобы понять: всегда найдутся люди, нарочно дающие выиграть сыну царя.

Из Пропонтиды приходили сообщения от Филиппа. Взять Перинф, как и предполагал царь, оказалось невероятно трудно. Город стоял на мысу, неприступном с моря, а со стороны суши был хорошо укреплен. Жители Перинфа, который рос и процветал на отвесных скалах, годами возводили свою крепость: четырех- и пятиэтажные дома ярусами поднимались вверх, как ряды в амфитеатре, и с каждого открывался вид на крепостные валы: теперь на крышах засели пращники и метатели дротиков, готовые отразить штурм. Чтобы обеспечить своим солдатам огневую поддержку, Филипп возвел стофутовые осадные башни и платформу для катапульт; он попытался сделать подкоп, но обнаружил за внешней стеной еще одну, образованную первым рядом домов, плотно спаянных камнями, землей и щебнем. Как он и ожидал, Бисанфа пришла на помощь его врагам; юркие триремы, команды которых прекрасно знали местные воды (у Македонии никогда не было мощного военного флота), привезли в крепость войска и охраняли пути для караванов Великого царя, который выполнил свою часть договора с Афинами.

Царь Филипп, диктовавший свои послания, излагал суть дела с блеском и проницательностью. Читая их, Александр не находил себе места, сознавая, какую великую кампанию он пропускает. Даже печать была слабым утешением.

Однажды утром на выездке Александр увидел машущего ему Гарпала. Гонец из дворца обратился к человеку, который мог безбоязненно прервать занятия наследника: дело, видимо, не терпело отлагательства. Александр спрыгнул с колесницы и пробежал рядом с ней несколько шагов, чтобы сохранить равновесие. Он был покрыт слоем пыли с ипподрома: она лежала на его ногах до самых колен, как толстые сапоги. На лице, больше похожем на маску из-за размазанного пота и грязи, сияли глаза, ярко выделявшиеся своей ослепительной бирюзой. Друзья Александра стояли поодаль, боясь запачкаться.

– Это удивительно, – пробормотал Гарпал за спиной Александра, – вы заметили, от него никогда не воняет, а любой другой на его месте смердел бы, как лисица.

– Спроси у Аристотеля, почему так получается, – посоветовал кто-то.

– Нет, я думаю, это разозлит и философа, и правителя.

Гонец сообщил, что во дворце наследника дожидается нарочный с северо-восточной границы.

Александр послал слугу за чистым хитоном, наскоро смыл грязь и пот в фонтане и появился в зале как раз в ту минуту, когда Антипатр, держа в руке нераспечатанный свиток письма, заканчивал расспрашивать посланца, которому было что рассказать. Гонец едва не лишился жизни, пробираясь в Пеллу из горных областей за Стримоном, где Македония схлестнулась с Фракией за сеть оспариваемых ущелий, гор, лесов и луговых выпасов.

Антипатр с удивлением отметил невероятную расторопность Александра, а гонец лишь с усилием поднял слипающиеся от недосыпания глаза. Спросив его имя, Александр сказал:

– Ты выглядишь смертельно усталым, сядь.

Хлопнув в ладоши, Александр приказал принести вина и, ожидая, проглядел донесение. Когда гонец утолил жажду, наследник начал задавать вопросы.