254

трет: холод он переносит легче итальянца. Я разбираю два его слова: «капо» и «уй» — «да».

— Анри согласен. Потом он считает, что нам надо как-то попасть в разные цехи и встречаться только во время перерыва на обед. Я разделяю его мнение,— замечает Джованни.

Спускаемся на дно каменоломни. Не останавливаясь, следуем мимо двухтысячного строя команды «Штайнбрух», огибаем заиндевелый холм и входим в ворота предприятия. Во дворе, окруженном колючей проволокой, нас встречают командофюрер и какой-то гражданский мастер с красной повязкой на рукаве пальто. Проверка заканчивается в две минуты, и вот мы в просторном, теплом и светлом цехе.

Мастер, сняв пальто, шляпу и оставшись в темном халате с такой же красной нарукавной повязкой, подходит к нам ближе— -мы стоим полукругом. Зумпф, щелкнув каблуками, называет свою должность и фамилию. Мастер говорит:

— Я обер-м*астер Флинк,— и делает еще шаг нам навстречу.— Кто это, французы или поляки?—быстро спрашивает он Зумпфа, конфузливо улыбаясь и встряхивая ярко-рыжими кудрями.

— И французы, и поляки, и итальянцы, и русские — кто угодно,— радостно отвечает капо.

— Как же я буду с ними объясняться?

— Они почти все хорошо понимают по-немецки.

Флинк смотрит на нас в замешательстве и вдруг дергает плечом.

— Через несколько дней мы с вами начнем собирать детали самолетов, а пока будем устанавливать оборудование,— говорит он, продолжая улыбаться. У него большой рот и редкие желтые зубы.

Мы молчим. Обер-мастер снова спрашивает Зумпфа, понимаем ли мы его. Капо утвердительно кивает головой и, желая, вероятно, объяснить, почему у нас угрюмый вид, заявляет, что мы голодны. Флинк широко открывает рот: «Вот оно что!» — и опять дергает плечом.

— Наша фирма будет давать вам приличный суп, а по четвергам вдобавок гуляш.

— Гуляш? Настоящий гуляш? — с живостью переспрашивает капо.

— Да, то есть немного картофеля, мяса и подливки.

Зумпф мечтательно полузакрывает глаза и глотает слюну — острый кадык его совершает движение вверх и вниз.

— Гуляш,—шепчет он.— Я восемь лет не ел настоящего мяса.

255

Флинк, дернув плечом, отходит в сторону, потом возвращается, смотрит на часы и говорит Зумпфу:

— Через пятнадцать минут прибудет первый состав с оборудованием. Отправьте половину команды к железной дороге, там их будут ждать грузовики и трейлер. Остальные пусть останутся здесь. У вас есть помощник?

Капо указывает на Петренко. Тот вытягивается.

— Прекрасно,— произносит Флинк.— Пусть он и поведет людей к составу, а мы здесь займемся приемкой грузов.

Я прошу Петренко, как это мне было поручено, рекомендовать Зумпфу Джованни и Анри: возможно, ему потребуются новые помощники. Петро обещает сделать все возможное и вскоре подводит к капо француза и итальянца.

Я отправляюсь с группой Петренко в северо-восточный угол котлована. Здесь второй железнодорожный выезд из каменоломни. В ожидании состава рассматриваем большие трехосные автомашины, стоящие подле каменного перрона, широкую низкую платформу на резиновых колесах — трейлер, высокий автокран. Через полчаса мы нагружаем автомашины столами и тяжелыми запечатанными ящиками, автокран переносит на трейлер три клепальных станка; гражданские мастера, приехавшие на поезде, садятся в кабины грузовиков, и мы можем идти обратно.

— Пойдем в обход,— говорит Петренко.— Спешить нам некуда.

Он подает команду строиться и поднимает воротник пиджака. Многие следуют его примеру. Трогаемся по привычке в ногу — раздается гулкий стук деревяшек по замерзшей земле.

Когда приближаемся к огромной овальной яме, где работают штрафники, Петро дергает меня за рукав.

— Глянь наверх, на выступ, туда, выше!

Я поднимаю голову — над самой ямой, наверху, где протянулся ряд заиндевелых кустов, шарахаются от обрыва трое: эсэсовец, Лизнер и еще один с ломом в руке. В ту же секунду от вершины скалы медленно отделяется выпиравшая вперед острая массивная глыба; у меня от волнения спирает дыхание — глыба отваливается и летит, таща за собой серебристый хвост пыли. Внизу, на покатой площадке, где копошатся люди, раздается крик. Глыба грохается, заглушая голоса, медленно, со скрежетом поворачивается па ребро и потом сразу, быстро, со все возрастающей скоростью катится вниз…

Мы торопливо сворачиваем влево. Петренко бледен и смотрит себе под ноги. Теперь я дергаю его за руку — от каменного холма прямо на нас катит на велосипеде главный охранник Фогель. Оп, очевидно, наблюдал за расправой над штрафниками.

256

Петро, опустив воротник, выходит из строя и начинает подсчитывать ногу, а когда эсэсовец равняется с головой колонны, выкрикивает:

— Шапки долой!

Фогель, тормозя, косится на Петренко. Тот старательно печатает шаг. Хауптшарфюрер круто разворачивается и нагоняет его.

— Что за команда? — спрашивает он. На нем тупые, с толстой подошвой альпийские башмаки и меховые перчатки.

— Команда «Рюстунг», сто двадцать хефтлингов! — рапортует Петренко, продолжая шагать.

— Стойте!

Мы останавливаемся.

— Что вы тут делаете? Прогуливаетесь?

— Мы разгружали столы и машины,— с трудом подбирая немецкие слова, отвечает Петро.

— Поляк?

Петренко молчит, потом негромко произносит:

— Украинец.

— Бери камень! Живо! — взвизгивает Фогель и, вихляя передним колесом, выводит велосипед на дорогу.

В каменоломне нет недостатка в камнях. Они всюду. Петренко, наклонившись, отдирает от земли увесистую, пуда на два, плиту. Наши взгляды встречаются. Мы оба знаем, что будет дальше… Прощай, Петро, хороший скромный товарищ, прощай и прости: я ничем не могу тебе помочь, ты это понимаешь. Опускаю глаза и слышу срывающийся, снова переходящий на визг возглас:

— Живее!

Петро выходит с камнем на дорогу. Фогель, кружась в стороне, достает маленький браунинг… Сколько людей было уже тут убито на моих глазах, но на этот раз я не могу смотреть. Я поворачиваюсь лицом к строю — люди стоят с обнаженными головами. Выстрел заглушает мою команду: «Марш!» Эхо воспроизводит выстрел.

Входим в ворота мастерских. Флинк встречает нас у двери, поглядывая на часы. Я прошу товарищей остановиться и докладываю:

— Помощник капо убит.

Обер-мастер личего не понимает.

— Как это убит? — Он дважды дергает плечом.

— Его убил главный охранник каменоломни выстрелом из револьвера.

Флинк, покраснев, отступает к двери. Мы входим в цех.

17 Ю. Пиляр

257

В центре помещения и вдоль стен люди расставляют столы, гражданские мастера возятся со станками. Я иду вслед за Флинком к Зумпфу, который стоит на пустом ящике и наблюдает за работой. Обер-мастер подходит к капо и говорит, вынимая из кармана кронциркуль:

— Господин Зумпф, мне сказали, что ваш помощник, который водил рабочих на разгрузку состава, убит.

Капо соскакивает с ящика — ящик опрокидывается.

— Его застрелил хауптшарфюрер, когда мы приближались к холму,— добавляю я.

Зумпф смотрит на меня пустыми глазами. Его толстая нижняя губа вдруг отваливается и начинает дрожать. Он переводит взгляд на дверь, на окна, отворачивается и молча уходит в соседний цех, длинный, сутулый, с втянутой в плечи головой.

— Господин обер-мастер,— обращаюсь я к Флинку,— сегодня у нас это не единственное убийство. Полчаса назад умышленно раздавлены каменной глыбой многие люди. Вы еще не знаете об этом?

— Молчать! — выкрикивает вдруг, весь побагровев, Флинк.

Я гляжу на него не мигая.

— Передайте Зумпфу, чтобы он нашел себе другого помощника и продолжал наблюдение за работой.

Все так же дергая плечом, Флинк направляется к выходу. Я вижу, что он сует кронциркуль в карман, но никак не может попасть в него.

Через некоторое время я говорю Зумпфу:

— Ты обещал Петру взять себе в помощники итальянца и француза.

Зумпф бормочет:

— Обещал, да, обещал, итальянца возьму, а против француза обер-мастер возражает: плохо владеет немецким; но это ничего, я найду ему хорошую работу… Они были товарищами Петера?