— То-то и оно-то, — засмеялся я, — что тут можно понимать двояко. Как мы намучились с этим словом! Тут ведь сколько хочешь синонимов: франт, пижон, модник, стиляга, ферт, щёголь, форсун, петиметр.
— Я не знаю, как все это переводить, — с отчаяньем взмолился Иван, не желавший терять престижа перед своим президентом.
— Скажи: петиметр, ведь это французское слово, — я рукой махнул. — А ещё лучше: денди, президент поймёт, это вообще интернационально.
— Виктор говорит, что Дамере — это денди, — сказал Иван на французском языке.
— Денди? — задумчиво переспросил Поль Батист. — Помнится, я говорил вам, что у моего покойного кузена была такая же кличка, но это английское слово, во французском языке его нет.
— Разумеется, мсье де Ла Гранж, я помню об этом. Так что вопрос пока остаётся открытым: кличка это или фамилия? Как видите, кое-что мы всё-таки успели. Может, вы возьмёте с собой для поисков и эту схему?
— Не могу оставлять вас без вещественных доказательств, — улыбнулся Поль Батист, пряча синюю тетрадь в тёмную глубь портфеля. — Вы проделали колоссальную работу, пусть главные доказательства остаются у вас. Нет, нет, спасибо, мсье Шульга, — это уже Ивану. — Ни единого глоточка, я ведь за рулём. И к тому же спешу. Но мы ещё встретимся, я вам буду звонить. Завтра мы поедем к ветеранам в Спа и устроим вам торжественные проводы.
Мы прошли до машины. Зашуршал мотор, и президент Поль Батист растворился, взметнув за собой пыльную дымку. Визит продолжался не более двадцати пяти минут, он был стремителен, как налёт. Даже на тетрадь Поль Батист затратил меньше десяти минут, но все узрел и, кажется, мы успели обсудить все вопросы. Я вспомнил, что так и не показал фотографию двух братьев Ронсо, а ему тоже было невдомёк спросить об этом.
Где же Николь? Мы вернулись в комнату, я решительно снял трубку.
— Звони к Сюзанне!
Перед домом затормозила машина.
— Это Антуан, — сообщил Шульга, заслышав знакомый гудок.
Дверь отворилась, Тереза первой появилась в комнате.
— Виктор, спасите меня, — почти выкрикнула она по-немецки, протягивая ко мне руки. — Возьмите меня в Прагу…
— Здравствуй, Тереза, — ответил я по-русски, все равно я был в лётной форме и при медали, устал я от этих комедий, сам себя обвожу вокруг пальца и так далее и тому подобное.
— Разве вы не из Праги? — недоумевала Тереза, и в глазах её вспыхнул испуг, как тогда, когда она увидела нож с монограммой. — Николь сказала мне, что вы её брат и послезавтра едете домой. Я не требую от вас никаких обязательств, только увезите меня…
— По-какому она говорит? — удивился по-русски Иван. — Я не умею это перевести.
Тереза встревожилась ещё больше, услышав Ивана, и посмотрела на дверь.
— Ах, Тереза, — ответил я по-немецки, — разве не все равно, кто я, если ты просишь спасти тебя?
— Виктор — мой брат, я не обманула тебя, — Николь вбежала в комнату и звонко поцеловала Терезу.
— Как же так, Николь? — упрекнул я её. — Разве ты не сказала Терезе, что я Виктор Маслов, советский лётчик? Вот возьми и почитай, — я достал из папки газету и протянул Терезе.
— О мсье, — продолжала она с мольбой, а глаза у неё такие, что в них смотреть невозможно. — Спасите меня, умоляю вас!
— Виктор, я обещала ей, ты должен, — Николь подбежала ко мне.
Я встал.
— Ени бени рес, квинтер минтер жес, — сурово произнёс я, подняв ладонь над головой Терезы. — Ты спасена, Тереза!
— Он сказал что-то такое, что я не знаю перевода… Но ты уже спасена, — с готовностью сообщил Иван.
— В этом доме тебе ничто не угрожает, — сказал я по-немецки. — Садись, сейчас мы все тебе объясним. Где Антуан?
— Я здесь, — ответил Антуан. — Ставил машину на дворе.
— Вот видишь, я же говорила, что так и будет, — Николь бросилась ко мне. — Я слышала, как мадам Ронсо говорила с кем-то по телефону, кто-то хочет улететь за границу. Тереза шарман, я её полюбила, — жарко шептала она в моё ухо.
— Подожди, Николетт, начнём по порядку. Тащи вина, Иван.
— Откуда ты взялся? — удивился Шульга, схватив Антуана за рукав.
— Я увидел их на дороге, — засмеялся Антуан.
— Мы весь вечер жарили бифштексы и фри, — восторженно тараторила Николь. — К нам нагрянул автобус с голландскими туристами.
— И за это время ты только и успела сказать, что я твой брат?
— Я слушала то, что рассказывала мне Тереза, — Николь нахмурилась. — И я плакала вместе с ней.
— Вы русский? — спросила Тереза, она одна не принимала участия в нашей говорливой весёлости, присела на краешек дивана, изучающе водила глазами по комнате, я то и дело ловил на себе её затаённый взгляд. Я заранее пожалел её, потому что трудно ей сейчас придётся, а изменить уже ничего невозможно.
— Да, Тереза, я русский, — ответил я, твёрдо глядя в её тоскливые глаза, — я прилетел из Москвы.
— Будь осторожен, Виктор, — шепнул Антуан, — мне кажется, она не знает о Мишеле.
— Что же ты молчишь, Тереза? — сказал я. — Присаживайся к столу.
— О чём вы говорите на своём языке? — обиделся Шульга, ставя бутылки на стол.
— Хорошо, Иван, мы будем говорить на твоём языке. Нам нечего скрывать. Иди сюда, Тереза.
Она послушно встала и прошла к столу, надламываясь при каждом шаге и накатываясь, как волна. Я подвинул стул, она села, пытаясь натянуть на колени мини-жюп. Николь беззаботно хлопотала у стола, помогая Ивану. Антуан сел против нас, сцепил кисти рук, подставил их под подбородок.
— Значит, вы не сможете взять меня с собой? — с болью спросила Тереза. Она поникла и прятала глаза: первый непроизвольный порыв её прошёл, а чуда спасения не было. К тому же мы ещё ничего не объяснили ей. И она замкнулась, почувствовав за нашим шумным возбуждением невысказанную тревогу.
— Ты находишься среди друзей, Тереза, — начал я, чтобы успокоить её, и даже попытался под скатертью завладеть её рукой, но она тревожно отстранилась, и я благоразумно отступил на исходную позицию. — Это Антуан Форетье, бывший партизан, друг моего отца и мой друг.
— Мы уже познакомились, — весело откликнулся Антуан. — Мадемуазель сказала, что ни разу в жизни не видела живого партизана. Она их боится.
Тереза промолчала.
— Я тоже партизан, мадемуазель, — подскочил по-хозяйски Иван и сделал ножкой. — Очень приятно познакомиться, мсье Жан Шульга. Мне приходилось бывать в вашем доме.
— Не мельтеши, мсье Жан, — одёрнул я его. — Лучше сядь и переводи. Кто я такой, ты теперь тоже знаешь? Но зачем ты днём звонила ко мне? Кто тебе велел позвонить?
— Мама сказала, что я должна передать… Но я и сама хотела…
— Ах, всё-таки мама, — перебил я, и на сердце сделалось пусто. — Значит, ты рассказала ей о нашем визите?
— Я всегда и обо всём рассказываю маме. Разве это плохо?
— Твою маму зовут Мадлен Ронсо? — хотел бы я отложить такой вопрос, чтобы хоть немного пожить иллюзией, да не получилось, но зато ответ полностью развязывал мне руки.
— Да, — сказала она, и я понял, что давно знал этот ответ, с той самой минуты, как мы промчались мимо «Остеллы». На что же я мог надеяться?..
— И мама хотела узнать про нож? Да?
— Мама сказала, что я должна встретиться с вами и передать одну карточку.
И такой ответ уже не был неожиданным. Я потянулся за папкой.
— Тогда слушай, Тереза. Я виноват перед тобой, но всё же попробую оправдаться, — достал из папки нож со злополучной монограммой и положил его перед ней. — Серьёзная причина была у меня, но, похоже, я ошибся. Можешь забрать этот нож и вернуть своей мамочке.
Антуан смотрел на меня с недоумением. Тереза испуганно отодвинула нож.
— Я не хочу возвращаться домой, — просительно ответила она.
— Почему? — я удивился.
Николь подбежала сзади, взъерошила мои волосы.
— Не приставай к Терезе с глупыми вопросами. Сначала выслушай её сам. Ей сейчас очень плохо, ты должен спасти Терезу, я ей обещала, ты ведь все можешь.
— Пожалуйста, Тереза. Ты хочешь что-то рассказать?
