Напряженная тишина повисла в предрассветном сумраке. Плотный туман стелился над рекой бесформенным ватным одеялом.

Вся природа настороженно замерла. Даже время как будто остановилось.

Только геройское сердце в груди командира набатом отстукивало обратный отсчет.

Всё было готово к операции возмездия.

Дивизион затаился в ожидании, смешанной с сыростью утренней росы.

Разведчики засекли все огневые точки противника, корректировщики огня дивизионных батарей давно были на своих позициях.

Полевой командир последний раз посмотрел в прицел ночного видения, затем щелкнул затвором ракетницы. Затекшая налитая свинцом рука поднялась.

Сухой хлопок выстрела отозвался раскатистым эхом по мрачному ущелью. Зеленая ракета осветила его пологие склоны, и из груди вырвалось истошное: «Аллаакба-ар!!»

Через мгновение земля натужно подпрыгнула, напряглась и ушла из-под ног — громовым басом заговорили 122-миллиметровые гаубицы, которые беспощадно сотрясая основы мироздания, принялись методично распахивать укрепрайоны противника.

Озарившееся рассветом небо безнадежно заволокло черным дымом. В горло лезла пыль, гарь и копоть.

Разрывные снаряды градом сыпались на окопавшихся моджахедов.

Откуда-то сверху послышался гул тяжелых бомбардировщиков, которые отрабатывали прицельные бомбометания.

Казалось, ничто живое не пробьется сквозь океан огня, привольно раскинувшийся вдоль всего горизонта.

После массированной артподготовки, через полчаса началась наземная фаза операции.

Раненый командир осипшим голосом надрывно отдавал приказы.

Всё смешалось в один бесформенный ком огня, крови и грязи: крики женщин и детей, предсмертный вой животных.

Казалось, сама Преисподняя разверзла ненасытную пасть над целым ущельем, готовая поглотить любого, на кого укажет повелительный перст полевого командира.

Горы трупов и реки крови к полудню наполнили всё, куда доставал взор.

Смерть вступила в свои права.

Кое-где ещё слышались одиночные причитания и короткие автоматные очереди.

Наконец всё стихло.

И только ветер уныло пел свою бесконечную песню степного кипчака, разбрасывая кругом всполохи пламени и клочья сажи.

Командир приподнял над землей черное от копоти лицо и из последних сил еле слышно прохрипел:

— Во имя Пророка, саллаллаху алейхи ва саллям…

Маленький Дамир Темирханов перевел дыхание и самодовольно окинул взглядом поле недавней битвы.

На полу залы тут и там валялись кукольные части тел, искореженная игрушечная военная техника и транспорт, десятки павших солдатиков всех родов войск. На перевернутые детские шкафчики, столы и поломанные стульчики спешным порядком был наброшен протертый красный ковер. Осколки цветочных горшков хрустели под ногами. Форточка была разбита попавшей в него осколочной гранатой. В комнате стоял сизый сладкий дым серы от подожженных спичечных коробков, служивших обороне фугасными минами.

Вспоротые «гражданские» плюшевые животные, раскиданные по углам, истекая холлофайбером, безмолвно взывали о пощаде.

Мальчик привычным движением намотал на кулак предательскую соплю, вылезшую от усердия в угаре игры, сдвинул маленькие бровки и погрозил своим пальчиком всем поверженным, в оцепенении ожидающим его приговора:

— Всем неверным до отбоя не вставать. А будете бунтовать, шайтаны, головы поотрезаю!

Многовековые проблемы мироздания, хитросплетения человеческих судеб, одиночества, ревности, любви и ненависти, сострадания и верности стройно укладывались в его маленькой головке в привычные выученные чёрно-белые схемы.

Старая няня Лидия Моисеевна нежно погладила спящего мальчика по головке, проведя ладонью по волосам, влажным от детского пота. Улыбнувшись, она достала из-под одеяла его острую деревянную сабельку, не раз обагренную кровью в геройских битвах, и положила под кровать.

— Чем бы дитя не тешилось, — прошептала она и поцеловала маленького полководца, которому снились уже новые баталии и победные сражения. — Много ли ребенку для счастья надо..

Когда детский сад погрузился в сон час, она раскрыла свою книгу, и прочла: «врачуют раны народа Моего легкомысленно».

С минуту посидела, тяжело вздохнула и неслышными шагами вышла в зал, в очередной раз наводить порядок за расшалившимися маленькими сорванцами.