- На то они и есть трактора. Не на себе ж таскать сено-то.
- Трактора в пять раз дороже сена!
- Мало ли что. В ином деле себя не бережешь. А то трактора. - Мой возница был неуязвим, сидел бочком, вполоборота и смотрел куда-то в сторону.
Эта странная отрешенность, уклонение от существа дела озадачила меня и в разговоре с директором Проскуряковым. Он также глядел куда-то в сторону, морщил лоб и сводил брови с тем выражением, которое передается вопросом: "Что вы, собственно, от меня хотите?"
- Как же это, в лесной глухомани, вдали от лугов создали откормочный совхоз? - спрашивал я директора.
- Очень просто. Был колхоз, перевели его в совхоз.
- Зачем же?
- Потому что слабый был колхоз... нерентабельный.
- А совхоз крепкий?
- И совхоз слабый.
- Чего же добились? Неужели вы считаете разумным гонять трактора в эдакую даль за сеном?
- А ближе нет его, сена-то.
Логическая фигура замыкалась, и выйти из этого заколдованного круга не было никакой возможности.
Мы сидели в бухгалтерии. На столе у бухгалтера лежал список. Трактористы и возчики, одетые в полушубки, ватные брюки, входили по очереди, расписывались, потом шумно дули на руки - с мороза пришли - и получали по три рубля на ночевку, для сугреву.
- На сколько же хватает горючки, привезенной из Пугасова? - спросил я "директора.
- На один рейс.
- А потом?
- Все повторяем... Те идут за сеном, эти в Пугасово.
- Весело живете. А Ступин ездит за сеном?
- Сейчас - нет... - ответил директор, помолчав.
- Почему?
Директор провел ладонью по лбу и поморщился:
- Он свою долю привез летом.
Я вышел на улицу, отпустил возницу в лесничество, а сам пошел искать Ступина. Возле колодца с журавлем я спросил старуху:
- Скажите, где Ступин живет?
- Какой Ступин? У нас, в Еремееве, полсела Ступиных.
- Который машины изобретает... Петр Александрович.
- А-а, Петька Барин! Ступай в конец села. Там стоит на отшибе новый дом под зеленой крышей. Увидишь. А нет - спросишь, где, мол, Барин живет.
Я сразу угадал дом Петьки Барина, - он стоял на высоком берегу Петравки, в окружении старых лип и заломанной чахлой сирени, чуть вынесенный из общего порядка улицы. Дом большой, обшитый свежим тесом, назамшелом фундаменте из дикого камня. И крыша зеленая, и вертлюги на крыше.
Хозяин встретил меня на улице; он обносил забором эти раскоряченные липы, да выщербленную сирень, да кое-где уцелевшие изуродованные яблони - жалкие остатки от большого сада. Хозяин был видный мужчина, широкоплечий, рослый, с лицом народного артиста, полный собственного достоинства. На нем была черная стеганка, открывавшая его мощную, кирпичного цвета шею, высокие, за колено, валенки и серая армейская шапка. Мы поздоровались. Я назвал себя, сказал, что приехал из газеты, что наслышан о нем и хотел бы написать... Словом, обычное приставание газетчика, когда хочешь понравиться человеку и выудить из него нужный "материал". Ступин вел себя не то чтобы просто, а величаво: протянул свою необъятную железную ладонь, чуть прикрыл большие сонные глаза и представился:
- Петр Александрович.
- Давно здесь поселились?
Он вскинул веки, повел крючковатым носом, как пробудившийся орел, и застыл в ожидании. "Чего ради спрашиваете?" - было написано на его крупном суровом лице.
- Поместье старое, а дом новый, - сказал я, кивая на черные липы.
Он поджал губы и насупился, видимо, уловил намек на его прозвище - Барин.
- Здесь жили братья Потаповы, мельницу на Петравке держали. Вон там. Видите, железо торчит из камня? Была плотина. А под берегом... вон, где лозняк, питомник держали. Фруктовые деревья разводили... Торговали.
- А где же они?
- Сослали в тридцатом году.
Он пошел к изгороди, неторопливо сложил в деревянный ящик свой нехитрый инструмент и сказал коротко:
- Проходите в избу.
В доме нас встретила хозяйка, удивительно похожая на самого Ступина, такая же степенная, рослая, с большим и строгим лицом.
- Проходите в залу, - сказала она.
В чистом и светлом доме было четыре комнаты, отгороженные дощатыми перегородками. В дверных проемах висели шторы из красного бархата, в комнаты вели широкие ковровые дорожки. Мы разделись и прошли в просторную залу. Петр Александрович сел за свой письменный двухтумбовый стол, а меня посадил на широкую тахту под узбекским ковром. За стенкой гомонили потревоженные моим приходом дети: мальчик и девочка, лет по десять - двенадцать. Они сидели за столом, готовили уроки.
- Внуки? - спросил я, кивая на ту комнату.
- Дети, - ответил Петр Александрович.
Я с удивлением посмотрел на его седую голову:
- Сколько же вам лет?
- Сорок четыре.
- А я думал... - я запнулся.
- Что я старше? - сказал Петр Александрович и улыбнулся. - Не стесняйтесь. Мне многие дают больше моих лет. Я еще в армии поседел... на сверхсрочной.
- И давно ушли из армии?
- На тридцатом году.
- И все здесь, в совхозе?
- Сперва в колхозе, а потом совхозом объявили нас.
- Чай, дорого стала вам постройка? - спросил я, оглядывая высокие потолки и чистого оструга сосновые стены.
- Нет... Я ведь все своими руками сделал.
- Как? И отопление?! - я указал на крашеные радиаторы, висевшие под окнами.
- И отопление. И разводку, и опрессовку - все сам делал.
- А котел?
- Котла нет. Змеевик сварил. Он в печке опрессован. Вон, хозяйка обед варит, и система работает.
На чертежной доске, лежавшей поверх книжного шкафа, был наколот большой лист ватмана с чертежным наброском.
- Это что за конструкция? - спросил я Ступина, указывая на ватман.
- Это пока в карандаше... Наброски, - нехотя ответил он.
- А что набрасываете? Простите, может быть, это секрет?
- Да ну. Какие у нас секреты! Хочу машину сделать для разливки аммиачной воды. Заводские машины очень неудобны. Пока на ней поработаешь, сам весь провоняешь. Громоздкие и для здоровья вредные.
- А что ваш разбрасыватель удобрения? Тот, против которого директор возражал?
- Вы, должно быть, письмо мое читали? На имя директора?
Мне стало так неловко под его пристальным взглядом, будто я запустил руку в чужой карман.
- Да как вам сказать... Специально не читал. Но мне суть пересказали.
- Там никаких секретов нет, - ободрил он меня. - А с разбрасывателем все в порядке.
Он достал из ящика письменного стола информационный листок с синим клише научно-исследовательского института технической информации:
- Вот, институт рекомендует его в серийное производство. И авторское свидетельство выдали.
Я развернул информационный листок; на развороте был фотоснимок трактора с навешенным на раме огромным ковшом разбрасывателя. А внизу два чертежа - тот же ковш в разрезе.
- А скажите, в чем разница вашей машины с известными заводскими образцами?
Ответил скромненько:
- Заводские разбрасыватели надо загружать либо экскаватором, либо вручную. А мой сам черпает удобрения. И производительность у моего вдвое выше.
- Где ж вы научились всем этим премудростям?
- Да какое у меня учение? Так, приблизительно. У отца в кузнице баловался.
Хозяйка принесла нам квашеную капусту, длинно и мелко порезанную, с изюмом, соленые помидоры и грибы.
- Вы что любите выпить? Покрепче или винца?
- Как вы желаете.
- Тогда вот этой помаленьку, - он достал граненый графин со светлой жидкостью, налил в стопки.
Мы выпили. Водка не водка и спиртом не назовешь. Крепкая, и пахнет приятно, и чуть сладимая.
- Что это? - спросил я.
- Кальвадос, - сказал он, довольно ухмыляясь. - По-нашему сказать - яблочная водка. В книжке прочел про это и вот - сообразил.
- А вдруг аппарат у вас заметят? Не боитесь?!
- Мой аппарат - вон кастрюля с тарелкой, да еще конфорка от самовара.
После выпивки он оживился, поглядывал веселее:
