В нее не входит даже эстетика, ибо эстетические категории в наше время размыты до такой многозначности, что только сама размноженность манекена - то есть та же самая публичность - делает его эталоном того, что сегодня следует считать «красивым» и что «некрасивым». Фотомодель, раздетая на миллионах обложек, поднимается на орхестру сама, по выбору фотографа, но и по добровольному согласию. В чаянии денег, славы, иногда просто из моды или от нечего делать.
Фиона Кемпбелл-Уолтер, дочь английского адмирала, была манекенщицей, прежде чем вернуться в свет женой барона Тиссена и, разойдясь с мужем-миллионером, снова вернуться к профессии манекена.
Графиня Верушка фон Лендорф, одна из самых знаменитых фотомоделей, которую в этом именно качестве - безымянном и сенсационном - снял Антониони в своем фильме «Блоу-ап» («Фотоувеличение»), теперь вместе с бывшим своим любовником снимает историю их интимных отношений и разрыва.
Сенсацию экранизируют; из нее извлекают очередной бестселлер. Но в действительности проникновение ее в сферу искусства гораздо шире и тотальнее этих отдельных случаев: тазз те(Па, а с ними и сенсация, сами становятся частью массовой культуры, они берут на себя функции искусства, заменяют его собой. Процесс «документализации» искусства все больше становится обратным процессом «дедокументализации» факта, превращения его в миф.
Сенсация перестает уже быть производным чего-то внележащего, она начинает угрожающе самовоспроизводиться, заполняя зияющий духовный вакуум, как эпиктетовский труп, освобожденный даже от самой пустейшей «душонки». «Ну что ж, пренебрегай, пренебрегай собой, душа! Ведь отнестись к себе с должным вниманием ты уже скоро не сможешь», - воскликнул что-нибудь тысячу семьсот лет назад с отчаянием, не свойственным его философскому стоицизму, Марк Аврелий.
Фиона Тиссен и Верушка фон Лендорф освещают блеском своего титула профессию манекена.
Но для безвестных девочек, десятками и сотнями стремящихся попасть на титульный лист журнала, это само по себе титул. Они еще не знают, что в образе какого-нибудь модного фотографа их 'выбирает сама судьба. Они еще не подозревают, что счастливый шанс, выпавший им на долю, быть может, первая молекула будущего рока.
Это не обязательно означает надрыв, трагедию, миф. Иногда удачный шанс оказывается прологом вполне благополучной и даже счастливой буржуазной биографии. Но, делая свой маленький выбор, весело поднимаясь на орхестру, никто не может вычислить, куда и как упавший на эту крошечную частицу человечества следящий луч отклонит ее судьбу, траекторию ее жизни.
В мае 1969 года представители международной элиты съехались на сенсационный аукцион. Шла с молотка уникальная коллекция драгоценностей Нины Дайер; ее судьба, как эхо, как отдаленный отзвук чужого рока, повторяла судьбу Мерилин Монро. Она была манекеном и первым браком вышла замуж за знаменитого плейбоя, миллионера, барона Хейни Тиссена. Брак длился несколько лет и, разойдясь с женой, Хейни Тиссен оставил ей три миллиона, не считая прочего.
Барон Тиссеи женился вторым браком на Фионе Кемпбелл-Уолтер, а Нина Дайер, уже отмеченная знаком принадлежности к миру сенсации, вышла замуж за принца Садреддин Хана. Ее хобби были драгоценности, и когда еще через пять лет она разошлась со вторым мужем, то удвоила свое состояние, а коллекция ее украшений стала одной из самых редкостных в мире.
В один прекрасный день на собственной яхте она приняла смертельную дозу снотворных таблеток, сказав, что единственное близкое ей существо - драгоценная кошка из бирюзы.
Аукцион украшений Нины Дайер, сфотографированных во всех журналах, стал местом съезда элиты, как фешенебельный курорт, как ежегодный великосветский бал или прогулка на яхте, хотя для многих эта посмертная распродажа могла бы стать хоть на минуту грозным «memento mori». Но в том-то и свойство сенсации, что привкус смерти, отзвук рока за каждой затейливой брошкой увеличивал ее и без того баснословную цену.
Я не знаю, помянул ли кто и как их прежнюю обладательницу, поднятую на орхестру сенсацией, покинувшую ее как сенсация и сопровождаемую за гробом все тем же двуликим божеством сенсации.
В августе 1969 года 250 тысяч молодежи собралось в Лондоне в Гайд-парке на концерт знаменитого почти как «Биттлы» ансамбля «Роллинг стоунз», посвященный памяти одного из бывших его членов.
Бриан Джонс был для нового поколения молодежи примерно тем же, чем за десять лет до него молодой американский киноактер Джеймс Дин, разбившийся в автомобильной катастрофе: кумиром и идолом.
Бриан Джонс не принимал специально смертельной дозы снотворного. Он утонул в бассейне во дворе своей виллы в Сассексе, двадцати семи лет, в состоянии наркотического опьянения.
Он работал по ночам, а отдыхал днем за плотно задернутыми занавесями, слушал Баха в виде поп-музыки, любил музыку страстно и не раз пытался покончить с собой. Он имел славу, деньги, виллу, любовниц, незаконных детей, но он не умел спать и не хотел жить.
Его смерть не была самоубийством, как и гибель Джеймса Дина, но была той необходимой точкой в конце, тем разрешающим аккордом, которого требует сенсация. Они оба исчерпали в себе, в своей необычной, публичной, внеличной, в своей сенсационной и типичной, трагичной судьбе протестующий порыв молодости и стали жертвой своего рока и мифом своего поколения.
Так наблюдающий луч отклоняет движение частицы. Так добровольно поднявшийся на орхестру, еще не ведая, что творит, добровольно сходит с нее - в небытие смерти и в призрачное бытие в сенсации, в мифе.
Не означает ли это тоски по утраченному бессмертию души?
1970
Постскриптум
Окончилось десятилетие, которое уже сегодня на Западе называют «безумными шестидесятыми». С ним окончилась эта книга. Это получилось скорее случайно, чем нарочно: что-то накапливается постепенно в жизни и на бумаге. Потом оказывается, что пора кончать. Вот и все.
Я не пишу послесловия - книги кончаются, жизнь продолжается дальше.
За истекшее десятилетие случилось множество событий - крупных, мелких, великих, ничтожных, несущественных, сенсационных, исторических.
Но эта книга написана не о них: она прослеживает нарастающее форте духовного кризиса «общества потребления».
Большинство ее героев будут забыты завтра, уже забыты, заслонены новыми злобами дня; немногие останутся в истории.
Взрыв информации - помощник, но и враг исторической памяти. Количество терминов, обозначающих духовный кризис, возрастает вместе с ним, в той же пропорции. Они приходят и уходят, как и герои этой книги.
Автор пытался запечатлеть на протяжении десятилетия духовный кризис «общества изобилия» как процесс - изменяющийся, усложняющийся, уходящий в прошлое, требующий разрешения в будущем.
«Слова, бывшие некогда обычными, теперь нуждаются в пояснении, - писал с горечью Марк Аврелий. - То же и с именами некогда прославленных мужей, как Камилл Цезон, Волез, Леоннат, скоро та же участь постигнет и Сципиона, и Катона, затем Августа, а потом, очевидно, и Адриана и Антонина. Все кратковечно и вскоре начинает походить на миф, а затем предается и полному забвению».
Это было написано во II веке...
1971
1 См. «Новый мир», 1965, № 3.
2 Последний фильм Тати 1968 года, «Playtime», недаром снова воскрешает тот же характер в подобных же обстоятельствах.
3 «Goldfinger» - название популярного фильма с Бондом по одноименному роману Флеминга - означает «золотой палец».
4 Ныне не только автор «Досье Джеймса Бонда», но и продолжатель дела Флеминга и автор нового романа о Бонде.
5 Кажется, Микки Спилэйн и Флеминг - два автора с наиболее широкой и устойчивой популярностью, хотя, конечно, и Агата Кристи, и Сименон, и Чендлер, и другие тоже не обижены вниманием читателей.
