- Быть может, ротмистр Цыбуля обращается деликатнее? - спросил я язвительно.

- Да, Цыбуля - деликатный! C'est un chevalier, un ami a toute epreuve [Он рыцарь, он испытанный друг(франц.)]. Он никогда не обратится к порядочной женщине, как к какой-нибудь drolesse! [потаскушке(франц.)]

- Еще бы! Мужчина четырнадцати вершков росту!

- Pardon! II me semble que vous oubliez... [Довольно! мне кажется, вы забываетесь... (франц.)]

- Послушайте! неужели вы, однако, не видите, что я, наконец, измучен?

Это восклицание, по-видимому, польстило ей. Ведь эти авторши разных apercus de morale et de politique - в сущности, самые кровожадные, тигровые натуры. Ничто не доставляет им такого наслаждения, как уверенность, что пущенная в человека стрела не только вонзилась в него, но еще ковыряет его рану. В ее глазах блеснула даже нежность.

- Voyons, asseyons-nous et tachons de parler raison! [Сядем и попробуем поговорить здраво! (франц.)] - сказала она ласково.

Я опустился на диван возле нее. Опять начались поцелуи; опять одна рука ее крепко сжимала мою руку, а другая покоилась на моей голове и перебирала мои волосы. И вдруг меня словно ожгло: я вспомнил, что все это по вторникам, четвергам и субботам проделывает m-me Pasca на сцене Михайловского театра.

- И вы называете это "parler raison"? [поговорить здраво? (франц.)] - почти закричал я.

- Mon ami! au nom du ciel! [Друг мой! бога ради! (франц.)]

- А! это на вашем языке называется "parler raison"! Eh bien, je ne veux pas parler raison, moi! Je veux extravaguer, je veux... [Но я не хочу говорить здраво. Мне хочется сумасбродствовать, хочется... (франц.)]

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я вел себя глупо; кажется даже, я мальтретировал ее. Но эта женщина - змея в полном смысле этого слова! Она скользит, вьется... Через четверть часа я сидел в своей дурацкой квартире, кусал ногти и рвал на себе волосы...

К довершению всего, по дороге мне встретился Цыбуля и словно угадал, что со мною произошло.

- А ну-те, хвендрик! - сказал он, - добрые люди в гости, а он из гостей бежит! Может, гарбуз получил?

И, говоря это, глупейшим образом улыбался... скотина!

Прощай, я слишком озлоблен, чтоб продолжать. Пиши ко мне, пиши чаще, но, ради бога, без меланхолий.

С. Проказнин.

P. S. Лиходеева опять залучила Федьку, дала ему полтинник и сказала, что на днях исправник уезжает в уезд "выбивать недоимки". Кроме того, спросила: есть ли у меня шуба?.. уж не хочет ли она подарить мне шубу своего покойного мужа... cette naivete! [что за простодушие! (франц.)] Каждый день она проводит час или полтора на балконе, и я без церемоний осматриваю ее в бинокль. Положительно она недурна, а сложена даже великолепно!"

* * *

"Все кончено. И там, и тут. Везде, во всем мире кончено.

В тот же день, как я отправил тебе последнее письмо, я, по обыкновению, пошел обедать к полковнику... Ах, maman! Вероятно, я тогда сделал что-нибудь такое, в чем и сам не отдавал себе отчета!..

Когда я вошел в гостиную, я сейчас же заметил, что ее не было... Полковник что-то рассказывал, но при моем появлении вдруг все смолкло. Ничего не понимая, я подошел к хозяину, но он не только не подал мне руки, но даже заложил обе свои руки назад.

- Господин субалтерн-офицер! - сказал он мне, возвысив голос как на ученье, - вы вели себя как ямщицки!

Мне ничего другого не оставалось, как повернуть налево кругом и исчезнуть.

После обеда я отправился, однако, в городской сад. Мне было так скверно, так тоскливо, что я был готов придраться к первому встречному; но товарищи, завидев меня, скрывались. Я слышал только, что при моем появлении произносилось слово "шуба".

На другой день все объяснилось. Ах, какая это адская интрига! И с каким коварством она пущена в ход, чтобы забрызгать грязью одного меня и выгородить все остальное!.. Утром я сидел дома, обдумывая свое положение, как ко мне приехал один из наших офицеров. Он назвал себя депутатом и от имени всех товарищей пригласил меня оставить полк.

- Но за что же? - спросил я, - что я сделал такого, что не было бы согласно с принятыми в офицерском звании обычаями?

- Очень жаль, - сказал он мне, - что между нами существует на этот счет разногласие, но общество наше никак не может терпеть в среде своей офицера, который унизился до того, что принял в подарок от женщины... шубу! Затем прошу вас уволить меня от дальнейших объяснений и позвольте надеяться, что вы добровольно и как можно скорее исполните просьбу бывших ваших товарищей!

Он шаркнул и был таков.

Меня вдруг точно озарило. Я вспомнил дурацкий вопрос Лиходеевой: есть ли у меня шуба? Я бросился к Федьке - и что же узнал! что этот негодяй в каком-то кабаке хвастался, что я не только в связи с Лиходеевой, но что она подарила мне шубу!.. Какой вздор!!

Карьера моя разбита. Пойми, petite mere, что я даже не могу опровергнуть эту клевету, потому что никто не станет слушать мои объяснения. C'est un parti pris [Это подстроено (франц.)]; "шуба" тут ни при чем - это просто отвод, придуманный фон Шпеками и Цыбулей...

Когда я думаю, что об этом узнает Butor, то у меня холодеет спина. Голубушка! брось ты свою меланхолию и помирись с Butor'ом. Au fond, c'est un brave homme! [В сущности, он славный парень!(франц.)] Ведь ты сама перед ним виновата - право, виновата! Ну, что тебе стоит сделать первый шаг? Он глуп и все забудет! Не могу же я погибнуть из-за того только, что ты там какие-то меланхолии соблюдаешь!

С. Проказнин.

P. S. Пожалуйста, поскорее уломай Butor'a, потому что я уж подал в отставку. Я без копейки - пусть пришлет денег. Представь себе, даже Лиходеева перестала показываться. Сегодня утром я смотрел в окно - вдруг дверь балкона отворяется, и в ней показывается улыбающаяся рожа исправника... Стало быть, и с этой стороны все кончено".

* * *

"Bazaine s'est evade! [Базен бежал! (франц.)] Я сегодня прочла об этом в "Городских и иногородных афишах", которые доставлены сюда разом за целый месяц.

Я не могу описать тебе, мой друг, что я почувствовала, когда прочла это известие. С'etait comme une revelation [Это было словно откровение (франц.)]. Помнишь, я писала тебе, что предчувствую катастрофу... et bien, la-voici! [и вот она! (франц.)] Я заперлась в своей комнате и целый час, каждую минуту повторяла одно и то же: "Базен бежал! Базен бежал!" И потом: "Рюль... Рюль... Рюль..."

Рюль! II est brave! il est jeune! il est beau! [Он храбр! он молод! он красив! (франц.)]

И я вдруг, почти машинально, начала собираться. Мне так ясно, так отчетливо представилось, что мое место... там, a cote de се brave et beau jeune homme! [рядом с этим молодым храбрым красавцем!(франц.)]

Oui, je dois etre a mon poste! je le sens, jamais je ne l'ai senti avec autant d'irresistibilite [Да, я должна быть на своем посту! Я это чувствую, чувствую с такой неодолимостью, как никогда прежде (франц.)]. Сначала еду в Париж, чтоб повидаться с Sainte-Croix (celui qui a donne le soufflet a Gambetta) [Сент-Круа (тот, что дал пощечину Гамбетте) (франц.)], потом... потом, быть может, и совсем останусь в Париже... Ah! si tu savais, mon ami! [Ах, если бы ты знал, друг мой! (франц.)]

Но, само собою разумеется, что где бы я ни была, сердцем я всегда с тобою.

Nathalie"

* * *

"Негодяй!

Все письма твои я перечитал, а последние два даже сам лично получил.

Butor - это я-с?!

Наталья Кирилловна, твоя мать, а моя жена, вчерашнего числа в ночь бежала, предварительно унеся из моего стола (посредством подобранного ключа) две тысячи рублей. Пишет, будто бы для свидания с Базеном бежит, я же наверно знаю, что для канканов в Closerie des lilas [Сиреневой беседке (франц.)]. Но я не много о том печалюсь, а трепещу только, как бы, навешавшись в Париже досыта, опять не воротилась ко мне.