Теперь ребята уже почти не шевелились — движение пробегало по цепочке, только когда передавали друг другу солдатский бушлат. Переходя из рук в руки, бушлат двигался по кругу, не давая ребятам впадать в забытьё. Казалось, у каждого из них теперь появилась цель: дождаться бушлата, закутаться в него, передать дальше…

А Макаров напряжённо вслушивался; он всё ещё надеялся с минуты на минуту услышать скрип снега под лыжами или отдалённое тарахтенье мотора. Но вокруг по-прежнему было тихо.

Потом ему вдруг стало казаться, будто он сидит возле костра, он даже видел колеблющиеся языки пламени и чувствовал, как тело его обдаёт теплом…

Макаров очнулся от шума мотора.

Он весь напрягся, стараясь сообразить, откуда доносится этот гул.

Затем он попытался подняться, но тут же снова сел — ноги закоченели и не слушались его. И все тело казалось чужим, оно отказывалось подчиняться его воле.

И всё-таки он заставил себя встать и на этот раз удержался на ногах.

Ребята кто поднялся, кто продолжал сидеть, но все услышали медленно нарастающий гул.

— Ура! Ура! — закричал кто-то, — кажется, Генка Смелковский.

Он и ещё двое мальчишек кинулись вверх по склону сопки. Они карабкались, проваливаясь в снег. Макаров едва различал на смутно белевшем снегу их фигуры. Наверно, им казалось, что оттуда, сверху, они скорее разглядят машину.

— Стойте! — крикнул Макаров, но голоса у него почти не было. — Стойте! — Он думал сейчас об одном: только бы в этот последний момент, когда помощь уже рядом, не растерять ребят. — Стойте! — хрипло крикнул он ещё раз.

Но они не слышали его. На негнущихся ногах он принялся карабкаться вверх вслед за ними.

— Да стойте же!

Но они, падая, упорно лезли вверх. Надеялись, что ли, что на белом склоне их быстрее заметят? Макаров с трудом догнал их, заставил вернуться.

А впереди, в распадке между сопками, уже расплывался жёлтый свет фар.

— Ура! — в несколько голосов закричали ребята.

Гул мотора нарастал. Он был уже совсем близко, и ребята ринулись навстречу ему. Быстрее! Быстрее! Они словно опасались, что машина может пройти мимо или вдруг повернуть обратно. Теперь уже не имело смысла их удерживать.

Чёрные круги плыли перед глазами Макарова.

Армейский вездеход с кузовом, крытым брезентом, возник из темноты, резко затормозил. Солдаты подхватывали ребят на руки, усаживали в кузов, закутывали в тулупы.

— Допутешествовались! — кричал лейтенант, сердясь и радуясь одновременно.

Последним в вездеход забрался медлительный Дима Иванов. Он и теперь не изменил своей привычке всегда оставаться последним.

И только тут ребята спохватились, что самого Макарова нигде нет.

— А где Станислав Михайлович? — заволновались они. — Станислав Михайлович! Ста-ас!

Его отыскали быстро. Макаров лежал в нескольких шагах от вездехода, уткнувшись лицом в снег. Он был без сознания.

Солдаты подняли его, и тогда он открыл глаза и сказал тихо, но отчётливо:

— Я сам. Я сам.

Его уложили в вездеход и бережно укрыли тулупом. Взревел мотор, ребят тряхнуло, вездеход тронулся. И вдруг Борька Терёхин вскочил со своего места.

— Стойте! Стойте! Да погодите же! Стойте! — отчаянно закричал он.

И едва машина затормозила, выпрыгнул наружу, на снег. Его фигурка мгновенно исчезла в сумерках.

Через минуту он появился снова. В руках он что-то держал, только ребята не смогли разглядеть что. И только когда Борька приблизился, они увидели: он бежал, прижимая к груди солдатский бушлат. Видно, в суматохе, в волнении кто-то сбросил бушлат, да так и забыл на снегу.

Борька подбежал к вездеходу, и сразу несколько рук протянулись ему навстречу.