– Господь всемогущий!

По лицу стражника легко было прочесть, что его ожидало, навлеки он на себя гнев епископа.

– Проходите же скорее! И что этот еврей забывает снадобья, – проворчал он вполголоса.

Но Симон уже прошел мимо него и шагнул в тенистый двор замка. Он чувствовал, как другие стражники буравят его недоверчивыми взглядами, и потому, вскинув голову, уверенно направился к каменной арке, ведущей, как ему показалось, в дальнюю часть замка.

Шагнув через проход, Симон замер, точно ослепленный. Он оказался на краю обширного, окаймленного рекой парка, пронизанного симметричными рядами живых изгородей. Некоторые кусты были острижены в форме животных, другие образовывали волнистые линии или оканчивались пышными кронами. Между ними росли клумбы с розами всевозможных видов, большинство из которых уже отцвели. Посреди парка находился фонтан с изящными статуями и бронзовым оленем, из рогов которого била вода. В расположенных неподалеку вольерах щебетали пестрые экзотические птицы, рядом лоснились в теплицах сочно-зеленые цитрусы. После грязи и зловония улиц эти декорации были столь необычны, что Симон не знал, видит ли все это наяву.

В конце концов к действительности его вернул громкий крик:

– Симон! Бог мой, Симон! Неужели и вправду ты!

С галереи, ведущей в замок, к нему спускался высокий мужчина. В остроконечной шляпе и с распростертыми руками, он походил на волшебника. Мужчина подошел ближе, и только тогда, разглядев приветливое лицо с крючковатым носом и густыми бровями, Симон узнал своего старого друга Самуила. Волосы у него чуть поредели, вокруг глаз добавилось несколько морщин, но в целом он, казалось, нисколько не изменился.

– Самуил! – со смехом отозвался Симон.

Друзья обнялись, и на мгновение оказались забыты и парк с его фонтаном, живыми изгородями и экзотическими птицами, и даже замок Гейерсвёрт.

– Отправил бы хоть посыльного, чтоб сообщить о своем приезде, – упрекнул его Самуил, шутливо погрозив пальцем. – Я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего-нибудь в дороге.

Симон вздохнул:

– Боюсь, ты переоцениваешь мои финансовые возможности, Самуил. Я лишь простой цирюльник и не могу позволить себе посыльного… – Он взглянул, отчасти с одобрением и отчасти с завистью, на стены замка. – А вот ты, похоже, с князем-епископом на короткой ноге.

– Да, ставлю толстяку клизмы, – рассмеялся в ответ Самуил и отмахнулся: – Жизнь видного доктора не так радужна, как все представляют. Ты ведь знаешь: чем богаче пациент, тем он сложнее. Сейчас я выхаживаю не столько его преосвященство, сколько одну из его любовниц…

– Которая подхватила французскую болезнь, знаю, – перебил его Симон.

Самуил осклабился:

– А ты, я смотрю, ничуть не изменился. Хитрый и любопытный, как старый еврей… Даже знать не хочу, как ты раздобыл эти секретные сведения. И как ты проник в летнюю резиденцию епископа – тоже, – добавил он с нарочитой строгостью.

– Скажем так, одно последовало из другого, – сказал Симон с улыбкой. Но потом по лицу его пролегла тень. – Страшная зараза эта французская болезнь. Помню, как отец несколько раз занимался такими случаями, все со смертельным исходом. Заразилась только девушка или епископа тоже угораздило? – Он понизал голос и огляделся в поисках соглядатаев.

Самуил покачал головой:

– Видимо, нет. Хотя теперь для Филиппа Ринека это, конечно, главная забота. Я обтер девицу ртутью, чтобы уничтожить заразу. Она визжит как резаная. Если не сифилис, так лечение наверняка сведет ее с ума. Но что ж мне остается делать? Лучшего средства я не знаю… – Он тяжело вздохнул. – По этой же причине пациентку поместили в Гейерсвёрте, а не при дворе в Менгерсдорфе, где епископ живет в холодные месяцы. – Самуил тонко улыбнулся. – Должно быть, крики напоминают его преосвященству, что и он не вечен… Ну, сегодня он хоть сподобился проведать ее. Все-таки она была до недавних пор его любовницей.

– А ты не пробовал отвар из гваякового дерева? – спросил Симон. – Я прочитал про него всего пару месяцев назад. Великий гуманист Ульрих фон Гуттен испробовал его на себе…

Самуил рассмеялся:

– Я смотрю, ты и в этом отношении остался прежним. Вечно в поисках новейших методов лечения. Может, ты и прав, я…

Он замолчал на полуслове. Со стороны арки к ним приближались двое изящно одетых мужчин в сопровождении стражников. Самуил со вздохом снял шляпу и жестом велел Симону сделать то же.

– Вот досада-то! – пробормотал лекарь, ввернув пару слов на идише. – Епископ, а с ним викарий… Не щадит меня сегодня судьба! Только бы этим двоим пиявок ставить не приспичило. Иначе я и к утру домой не вернусь.

Он низко поклонился, и Симон в нерешительности последовал его примеру.

– А, дорогой мой Самуил! – Один из сановников приветствовал медика низким, звучным голосом.

Он был могучего сложения, с длинными седыми волосами, завитыми по нынешней моде, и такой же седой бородкой. Одежда на нем была дворянская, и только по клобуку на голове Симон догадался, что перед ним, вероятно, сам князь-епископ Бамберга. На вид ему было лет пятьдесят.

– Ну, как продвигается лечение моей милой Франчески? – участливо спросил Филипп Ринек. – Когда я навещал ее утром, бедняжка была не в себе. Даже меня, своего любимого исповедника, и то не узнала… – Казалось, епископ только теперь заметил Симона и сощурил глаза: – Вы что же, посвятили в нашу маленькую тайну одного из своих слуг?

Самуил возмущенно замотал головой:

– Нет, конечно! Это ученый доктор Симон Фронвизер. Мой друг по университетской скамье и видный врач из окрестностей Мюнхена. Мы как раз обсуждали другие методы лечения, не такие мучительные, как ртуть.

Епископ, казалось, задумался и наконец кивнул:

– Ладно, пусть так, все лучше, чем эти вопли. Они прямо до костей пробирают. Только уясните одно. – Он строго взглянул на Симона: – Вы обязаны хранить врачебную тайну! Иначе в скором времени слух мой будут услаждать ваши крики. Господин… Как там ваше имя?

– Фронвизер, – подсказал ему Симон хриплым голосом. – Симон Фронвизер.

К нему еще не вернулся дар речи после того, как Самуил наглой ложью повысил его до дипломированного врача.

– Можете… можете на меня положиться.

– Вот и славно. Вижу, мы поняли друг друга.

Князь-епископ улыбнулся и показал на своего пожилого спутника, одетого не менее изысканно. Это, очевидно, и был викарий. В то время как Филипп Валентин Войт фон Ринек представлял в Бамберге власть как духовную, так и мирскую, викарий ведал лишь церковными делами. На макушке у него была выстрижена тонзура, а взгляд, казалось, пронизывал Симона насквозь.

– Что ж, добрый мой Самуил, – продолжил Филипп Ринек, обращаясь к врачу, и лицо его омрачилось. – Плохие новости. Викарий Себастьян Харзее только что рассказал мне об очередной ужасной находке. Благонамеренный союзник в рядах городской стражи доложил об этом его преподобию. Очевидно, в лесу нашлась рука пропавшего советника Шварцконца. Ужасно, не правда ли? – Епископ поежился. – Ведь старый советник всегда был надежным столпом в доме Божьем.

– Этот самый Бог его и забрал, – ответил Самуил. – Вероятно, беднягу разорвали дикие звери.

– Или что-то другое, – вставил викарий Харзее.

Его трескучий голос напомнил Симону скрип старых досок.

Самуил взглянул на викария с недоумением.

– Что-то другое? Что вы хотите сказать этим, ваше преподобие?

– Как намекнули его сиятельство, это не первая найденная конечность, – съязвил в ответ Харзее. – И люди продолжают пропадать. Судя по всему, теперь пропала и супруга аптекаря. Но и это еще не все… – Он перешел на шепот: – Как я узнал недавно, прошлой ночью в городе обнаружили лохматое существо. Величиной с человека, с длинными острыми зубами, передвигавшееся на задних ногах.

– Лохматое… существо с длинными зубами? – У Самуила от изумления отвисла челюсть. – Но…

– Один из стражников видел его, еще утром он мне обо всем доложил, – перебил его Харзее. – Сомнений быть не может.