– Как думаешь, какая она из себя, эта Катарина? – вполголоса спросила Магдалена у Симона.

По его вздохам и редким движениям она поняла, что ему тоже не спится.

Муж недовольно забурчал:

– Если она хоть немного похожа на Бартоломея, то это, наверное, настоящая дракониха. Хотя она неплохо впишется в нашу семью.

Магдалена легонько ткнула его в бок.

– Хочешь сказать, все Куизли – вспыльчивые грубияны?

– Ну, если посмотреть на твоего отца, на его брата и на Георга, то именно такой вывод и напрашивается. Во всяком случае, Георг за эти два года из маленького братца превратился в настоящего мужлана. Остается только надеяться, что из тебя…

– Поговори у меня! – Магдалена пыталась говорить строго, но не удержалась и хихикнула. – В любом случае я сделаю все, чтобы наши дети не выросли неотесанными палачами.

– С Паулем возникнут определенные трудности. Ему прямо не терпится отрубить кому-нибудь голову. Петер совсем другой, гораздо добрее, почти как…

Симон замолчал, но Магдалена закончила за него:

– Как девочка, хотел ты сказать. Как девочка, которую Господь забрал у нас.

Она повернулась на бок и замолчала. Симон ласково погладил ее по плечу.

– Она была слишком слабой, Магдалена, – пытался он утешить ее. – Даже… даже к лучшему, что все случилось так скоро. Представь, если бы она прожила дольше, каково было бы наше горе! Уверен, Господь пошлет нам еще…

– Прекрати!

Магдалена возвысила голос, и с детских кроватей послышалось сонное бормотание. Лишь через некоторое время снова стало тихо. Женщина чувствовала, как Симон за ее спиной подыскивает правильные слова. К глазам вдруг подступили слезы, и она содрогнулась в беззвучном плаче. Анна-Мария была ее третьим ребенком. Два года минуло с тех пор, как девочка появилась на свет. Мать Магдалены умерла всего за несколько месяцев до этого – в честь нее и назвали малютку. Разумеется, Магдалена любила своих мальчиков, но так замечательно было держать на руках девочку, замотанную в белое полотно, с глазами голубыми, как небо… Якоб вырезал для внучки колыбель. Ворчливый медведь при виде Мари превращался в любящего деда. Симон тоже стал больше времени проводить с детьми. Он был в то время внимательным мужем, отложил свои книги и вместо пациентов выхаживал ослабленную после тяжелых родов жену. Мари стала средоточием их жизни.

А потом Господь забрал ее у них.

Ее убила та самая хворь, что бушевала время от времени в Шонгау. Поражала она в первую очередь стариков и детей. В отчаянных попытках победить болезнь Симон испробовал и обертывание голеней, и полынь с ромашкой, но девочка таяла на глазах, как снег на солнце. Спустя всего несколько дней после ее первого дня рождения маленькую Мари похоронили. Рана в душе Магдалены еще не затянулась и временами воспалялась.

Вот как теперь.

Симон, вероятно, чувствовал, что лучше ничего не говорить. Он мягко поглаживал жену и ждал, пока она выплачется. Наконец Магдалена снова прижалась к нему и постаралась забыться.

– Мне кажется, дядя не такой уж мужлан, за какого себя выдает, – произнесла она через некоторое время. – Да, он такой же хмурый, как отец, но есть в его глазах что-то доброе, печальное. Может, все дело в его кривой ноге? Между ними, наверное, что-нибудь произошло в прошлом. Возможно, отец дразнил младшего брата… Калекам всегда приходится терпеть насмешки.

– Твой отец вообще ничего не рассказывал про Бартоломея? – спросил Симон с любопытством. Он явно был рад сменить тему.

Магдалена покачала головой:

– Ничего. Словно у него вовсе не было брата. Должно быть, Бартоломей покинул Шонгау после того, как отец юнцом отправился на войну. В то время он, видимо, побывал разок в Бамберге. И только когда Георгу пришлось покинуть Шонгау и устраиваться где-то подмастерьем, они снова начали переписываться.

– А к чему бы эти постоянные намеки – мол, палачу в Бамберге живется особенно хорошо? – заметил Симон задумчиво. – И намек, что Бартоломей знает что-то насчет заброшенных домов… Черт, ну почему вам, Куизлям, из всего нужно тайну делать!

– Что бы здесь ни крылось, этот город видел лучшие времена. Да еще эти истории о кровожадном чудовище… – Магдалена вопросительно взглянула на Симона: – Ты в них веришь?

Симон фыркнул:

– Нет, конечно. Вспомни истории о так называемых ведьмах у нас в Шонгау – ничего, кроме дурацких суеверий. И все-таки…

Он помедлил и с тягостным видом посмотрел в окно. Ставни были приоткрыты, и в комнату сквозь густой туман лился бледный свет луны.

– …и все-таки мне нехорошо при мысли, что твой отец сейчас там бродит.

Магдалена тихо рассмеялась.

– Помни, что он там не один. Сразу два хмурых Куизля, я тебя умоляю!.. Будь я на месте чудовища, то поспешила бы убраться подальше.

Она прижалась к Симону и через несколько минут наконец заснула.

Не успели братья отойти от дома, как Якоб снова потерялся в тумане. Он хмуро шагал вслед за братом. Тот катил двухколесную, перепачканную кровью и грязью тележку, которую они взяли из сарая. Бартоломей, словно без всякой цели, то и дело сворачивал на перекрестках или выбирал переулки до того тесные, что едва проходила тележка. На темной улице его хромота была почти незаметна.

«Он научился уживаться с нею, – подумал Якоб. – Каких же усилий ему это стоило? Сколько насмешек пришлось стерпеть? Но, готов поклясться, он стал просто-таки матерым псом. Не ожидал я от него такого…»

– Ты, кажется, говорил, что лошадь у южного рва? – спросил он наконец; это были первые слова, произнесенные им с тех самых пор, как они вышли. – Почему мы просто не пошли от дома вдоль рва? Получилось бы короче.

– Чтобы стражники из тамошнего патруля пристали с глупыми вопросами? – Бартоломей пренебрежительно фыркнул. – Труп лежит там с самого утра, мне еще днем следовало забрать его. Но у меня были другие дела, потому я отправился за ним только сейчас.

– Ну да, чтобы стражники с утра пораньше не обнаружили тушу и не содрали с тебя крепкий штраф, – усмехнулся Куизль. – Теперь понятно… Что ж, табак того стоит.

Как и Куизль в Шонгау, Бартоломей, наряду со своим основным ремеслом, обязан был избавляться от нечистот и дохлых животных. Власти города придавали огромное значение тому, чтобы трупы вывозились как можно скорее, так как опасались эпидемий. Затем мертвые туши разделывал живодер, живший за городскими стенами. Но порою и эта грязная обязанность возлагалась на палача.

– Ты ведь не возле дома будешь с нее шкуру снимать? – поинтересовался Куизль, пока они шагали по туманным улочкам. – Во всяком случае, я не видал у тебя ни скребков, ни прочих инструментов. Да и вонь была бы страшенная.

– Советники такого не допускают. Так что придется вывезти тушу в Хауптсмоорвальд. Там у меня живодерня. Раньше неподалеку стоял роскошный охотничий дом с толпой челяди, которая всем этим и занималась. Но после войны это осталось в прошлом, и мне приходится выполнять грязную работу. Неблагодарная возня, хоть платили бы толком! – Бартоломей простонал и направил тележку по особенно узкому участку между кучами конского навоза и прочих нечистот. – Для начала отвезем лошадь ко мне в сарай, а утром посмотрим.

Некоторое время братья хранили молчание. Потом Якоб осторожно попытался растопить лед.

– Слушай, я давно хотел поблагодарить тебя, – начал он тихо. – То, что ты взял Георга в подмастерья, просто…

– Забудь, – резко перебил его Бартоломей. – Мне не нужны твои благодарности. Георг – хороший помощник. Вкалывает за троих и позднее сам станет отличным палачом. – Он обернулся на Якоба и злорадно ухмыльнулся: – Может, даже здесь, в Бамберге.

– Здесь… – Якоб вытаращил глаза на младшего брата. – Собираешься уступить ему свое место? Дьявол, так мы не договаривались! Георг нужен мне в Шонгау. Когда его ученичество подойдет к концу и ему позволят вернуться на родину, он…

– Спроси у него сам, чего он хочет, – перебил его Бартоломей. – Может статься так, что лживый отец ему осточертел.