Литмир - Электронная Библиотека

После этого реконструкция амбара прекратилась.

Сейчас мне начинает казаться, что я мог бы предсказать результат заранее. Амбарный проект содержал в себе черты всех моих предыдущих катастроф: попытка улучшить людям жизнь, попытка восстановить кусочек того, чего я лишился со смертью отца, попытка что-то создать, попытка превращения одной формы в другую. В детстве я слышал историю некоего пылкого, но совершенно бесталанного кулачного бойца; когда он умер, то его семья и соседи, как говорят, воздвигли на могиле статую, изображающую его стоящим на ринге, руки в положении к бою, и с такой надписью: "Памяти Полидама, не причинившего ни малейшего вреда своим собратьям". Понимаешь, я чувствую себя таким вот Полидамом, только наоборот. Он пытался причинять людям боль, но не преуспел. Я пытался быть хорошим более-менее всю свою жизнь, и где бы я ни шел, за мной тянулся длинный хвост мертвых и искалеченных.

Так вот, возвращаясь к нашим чудесным книгам; полагаю, в них сказано, что если один из рабов доброго земледельца покалечится, единственно разумным решением станет его продажа и покупка нового, поскольку кормежка раба, который ест по-прежнему много, а работает гораздо меньше — чистый убыток. Я этого, однако, не сделал, так что Сир, Склер, Эхр и я на четверых располагали пятью здоровыми глазами, и люди начали называть нас Грайями в честь трех ведьм из старых сказок, у которых был один глаз на всех. (Вот, кстати, типичный образчик деревенского аттического остроумия наравне с горящими ветками, привязанными к собачьим хвостам и лопате навоза, спущенной в соседский колодец). Итак, имея на руках Сира, который вообще ничего делать не мог, и Склера, пригодного только для легкой работы (врач, когда мы наконец дозвались его, предупредил, что от тяжелой он может лишиться и второго глаза), мне в итоге пришлось работать дольше и тяжелее, чтобы прокормить рабов, чем когда их у меня вообще не было.

В конце концов я нанял пару соседских ребят, чтобы снести то, что осталось от амбара, и построить на его месте новый. Это заняло у них три дня. В их исполнении это выглядело крайне просто.

— Да ты и сам мог это сделать, — сказали они, получая от меня деньги.

— Возможно, — ответил я. — Но вы сами знаете, как это бывает…

Они уставились на меня.

— Чего? — спросили они.

Я ухмыльнулся, думая о Диогене и его магическом талисмане, заставляющем людей повиноваться — серебряной монете.

— Зачем работать самому, если можно кого-нибудь нанять?

— Верно, — сказали они. — Вот как ты нанял трех мужиков и тащишь на себе всю работу. Немудрено, что ты такой знаменитый философ.

Я кивнул.

— Проваливайте с моей земли, — сказал я, — покуда я не спустил на вас змею.

Ход времени зависит от того, где ты находишься. Неделя в каком-нибудь экзотическом месте может тянуться вечность, а дома так же легко потерять год, как забывчивый человек теряет свою шляпу. Не могу сказать, что вообще замечал ход времени; кто-нибудь упоминал какое-нибудь событие, и я говорил: да, это было в тот год, когда вороны потравили ячмень.

И тут же задумывался, а когда же это было? Не в прошлом году, поскольку тогда урожай ячменя был хорош. И не в позапрошлом, потому что я нанял мальчишку Аристодема с его пращой, и через неделю он доложил мне, что перебил тридцать семь ворон. Так что это было либо в позапозапрошлом, либо годом раньше — и тут я понимал, что с тех пор прошло четыре года, которые просочились мимо моего внимания, как прелюбодей, выскальзывающий из окна, пока его подружка забалтывает мужа в прихожей.

Пока я бесцельно плыл от урожая к урожаю, Александр Македонский шагал от победы к победе, неостановимый, как телега, несущаяся вниз по склону холма. Я могу представить тебе полный отчет о кампании с перечнем битв, но это будет всего лишь пересказ того, о чем я прочел; меня с ним не было, ты помнишь — я был в Антольвии, затем в Аттике, в которой славные достижения сына Филиппа воспринимались как нечто столь же далекое и не стоящее внимания, как Троянская Война. Как нам, в Афинах, виделось, Александр маршировал в направлении края света, и чем дальше от нас он в результате оказывался, тем лучше. Разумеется, его ненавидели и боялись гораздо меньше, чем его старика. Говоря по правде, он вообще никак нас не беспокоил, и в иные дни ты мог шататься с утра до ночи, не обнаружив ни малейших признаков македонского присутствия в Греции или последствий битвы при Херонее. Если кто-то из соседей и знал, что я бывал в Македонии и служил учителем мальчишки, он тактично не упоминал об этом. Время от времени, впрочем, что-нибудь напоминало нам о его существовании: новости об очередной блистательной победе, слухи, что он мертв («Александр мертв?» — переспросил кто-то в один из таких случаев, «Ни за что не поверю. Будь он мертв, вонь затопила бы всю землю»), или захвачен в плен врагом, или живым взят на небеса, чтобы править вместе со своим истинным отцом Зевсом; ходили слухи, что он послушался дурного совета и завел армию в бескрайнюю, безводную пустыню, где почти вся она перемерла от жажды. Говорили, что он окончательно сошел с ума и потребовал поклоняться себе, как богу. Он женился на дочери царя Персии, заключил мир и унаследовал царский трон; при штурме крепости он был ранен в грудь, и жизнь его висела на волоске; он убил лучшего друга в припадке пьяной ярости и сжег столицу империи, лишившись разума от чувства вины; он решил соединить греческий и персидский народы, и вскоре все мы будем насильно переселены в Азию, каждый из нас должен будет взять в жены хотя бы одну персиянку и под страхом смертной казни переодеться в штаны. О, слухам не было конца; разумеется, мы не обращали на них внимания или слушали вполуха, не интересуясь, правдивы они или нет — как когда читаешь о далеких землях и узнаешь, что за великими африканскими пустынями живут люди с лицами на животах и ушами такими длинными, что волочатся по земле. Ты читаешь и не испытываешь при этом ни веры, ни неверия, поскольку даже если ты доживешь до тысячи лет, крайне маловероятно, чтобы подобные вещи как-то тебя коснулись. Если все это ложь, что с того? История-то отличная. Если это правда, то доверчивость или скептицизм все равно ничего не изменят. Как ни посмотри, тот факт, что у жителей Африки вместо двух ног нормального размера одна, но зато огромная, не сделает уборку ячменя, пока его не склевали вороны, ни проще, ни сложнее, поэтому ты выкидываешь его из головы и возвращаешься к работе. Точно так же тот факт, что три четверти слухов об Александре оказались в конце концов правдивыми, не имел никакого значения. Ну и что? Да ничего, слава богам, к нам это не относится.

Вот уж точно. Полагаю, было бы прекрасно, если б так оно все и осталось.

За мной явились за два часа до рассвета, в начале осени, на восьмой год после моего возвращения домой. Накануне я приступил к подрезке, устал и крепко спал, так что не услышал, как за мной приехали. Первым, кого я увидел, проснувшись, был Эхр, трясущий меня за плечо.

— Там снаружи солдаты, — сообщил он срывающимся от ужаса шепотом.

— Что ты несешь? — пробормотал я. Он вырвал меня из хорошо знакомого сна, в котором я решаю не покидать Антольвию; забавно, что разбудил он меня как раз в тот момент, когда Феано во сне будила меня, чтобы сообщить о том, что скифы ворвались город.

— Солдаты, — повторил он. — В доспехах, верхом. Ты что, не слышишь?

Я прислушался. Кто-то пинал дверь.

— Скройся с глаз, — сказал я ему, спуская ноги с кровати и обнаруживая, что я их отлежал; ну что ж, далеко я все равно не убегу. Побег отпадал; это упрощало ситуацию. — И скажи двум другим, чтоб тоже спрятались, — добавил я, когда он поспешил прочь. — Я попробую заболтать их.

Полагаю, я был напуган; по большей же части я чувствовал сонливость и слабость. Было вполне возможно, что я нажил врагов, учитывая все, за что я нес ответственность, однако в голову не приходил никто, достаточно высокопоставленный, чтобы прислать за мной солдат. Разгадка не заставила себя ждать. Это были македонцы; говоря точнее, воины из мобильного резерва царя Александра.

96
{"b":"273988","o":1}