Итак, за месяц-два до запланированного празднества единственным предметом наших бесед стало имя города. Это была всеобщая игра, и после того, как с неизбежными остротами было покончено, мы взялись за дело с удивительной серьезностью. Думаю, это был знак того, что мы наконец перестали осознавать себя македонцами, афинянами, коринфянами и даже иллирийцами или, если уж на то пошло, будинами; новости из дома уже не воспринимались, как новости из дома, а скорее как странные и малозначительные истории о знакомых когда-то городах и странах, которые с каждым новым урожаем и новой зимой уходили в пучину забвения все глубже и глубже. Иными словами, все мы начали считать себя гражданами чего-то своего, поэтому было вполне логично подыскать наконец этому чему-то подходящее название.
Тирсений, под влиянием тошнотворной сентиментальности, ставшей доминантной чертой его личности, предложил назвать город Калликсеной в честь его жены. Конечно, на ином уровне это название можно было трактовать как «Прекрасный Чужеземный Город», но все равно, никого из нас это не устраивало, ибо город давно не был для нас чужим, превратившись в дом. Основатель по имени Менипп предложил имя Апеция, что означает одновременно и «колония» и «дом вдали от дома» — изящно, однако слишком поверхностно для нас. Нам требовалось нечто простое и надежное.
Другой Основатель предложил название Эвксенополь — тройное значение: «Город, дружественный к чужестранцам», «город на Черном Море» и «Город, основанный Эвксеном», но я уговорил его снять предложение, посулив в противном случае перерезать ему глотку. Мое собственное предложение — Александрия ап Ольвия — никого, кажется, не вдохновило.
Естественно, это было вопиющим лизоблюдством как раз того уровня подхалимажа, который нравился Александру — все-таки наш торговый баланс не ухудшался, но и не становился лучше, поскольку изрядная доля серебра, вырученная от продажи зерна соседям для перепродажи на старую родину, оставалась у них в счет уплаты процентов на займы, взятые нами десять лет назад. Пожертвовав самоуважением, мы могли бы добиться от Александра выплаты некоторой части денег, обещанных его отцом, да так и не отправленных, которые позволили бы нам покрыть накладные расходы и начать сколачивать собственный стартовый капитал. Однако когда я попытался растолковать эту идею своим согражданам, те столь выразительно закатывали глаза, что мне пришлось оставить эту тему, чтобы не растерять остатки популярности.
В конце концов определились фавориты: Аполлония, поскольку наш храм был номинально посвящен Аполлону — из-за того, что у скульптора Агенора завалялась невыкупленная статуя Аполлона, которую он с радостью передал попечителям храма за символическую плату), и Антольвия («Как раз напротив Ольвии») — название, которое при всех своих очевидных недостатках обладало по крайней мере двумя достоинствами: оно соответствовало действительности и было полезно в смысле привлечения торговцев, которые может быть и хотели бы наведаться к нам, но не знали, где нас искать.
Мы остановились на Антольвии — оказалось, что другая Аполлония располагалась достаточно близко, чтобы возникли известные проблемы — и перешли к следующему этапу работ, а именно — подготовке к празднику вина.
Ясное дело, первое, что необходимо для проведения праздника вина — это вино; поэтому мы заготовили некоторое его количество — преизрядное количество, если точнее. Излишне и говорить, что мы готовили его на греческий манер, и поскольку твоему народу, судя по жиже, наполняющей стоящую сейчас передо мной чашу, надо узнать об этом благородном искусстве как можно больше, я остановлюсь на этом моменте поподробнее. Я ни на что не намекаю, но долг историка — сохранять сведения, которые могут оказаться полезными или вдохновляющими для будущих поколений, поэтому удели им внимание.
Так вот — на дворе ранняя осень, Арктур восходит и ягоды винограда достигают нужного размера и формы. Рекрутировав всех членов сообщества, способных ходить, но делающих это недостаточно проворно, чтобы успеть сбежать, ты отправляешься на виноградник с солидным запасом больших плетеных корзин, частой сетки и деталями винного пресса. Пока остальные в поте лица своего и с болью в спине наполняют корзины виноградом, по возможности ободряй и вдохновляй их. Сам же собери винный пресс, представляющий собой деревянное корыто с четырьмя ножками примерно два на два шага размером — при этом передние ножки чуть короче задних — и с желобом спереди, по которому будет сбегать виноградный сок. Усердные помощники извлекут виноградные грозди из корзин и загрузят их в большущий грязный мешок из сетчатой ткани, а мешок уложат в давильное корыто. Тут ты лезь в ящик и начинай давить виноград — сперва стоя на мешке коленями, а потом выпрямившись в рост и выжимая оставшийся сок ступнями ног, переступая равномерно и с силой. Сок побежит по желобу в кувшины, которые позднее погрузят в повозки, отвезут домой и опорожнят в большие бродильные чаны, где он останется по меньшей мере на шесть месяцев, когда завершатся все работы по подрезке, а Арктур будет восходить в сумерках — только тогда перельешь ты его в амфоры и запечатаешь смолой, чтобы впоследствии выпить или продать каким-нибудь излишне доверчивым людям. Этим способом получают легкое, терпкое вино, которое можно пить всю ночь, разводя пополам с водой, без риска умереть или отправиться домой в тачке.
Другой способ, которым мы иногда пользуемся, не в пример хуже, но все же превосходит ваш — это отвезти ягоды домой и выжать их в большой яме с обожженным глиняным дном, способной вместить весь урожай и по крайней мере трех человек и снабженной желобом или стоком где-то на шаг выше дна. Шкурки и косточки остаются в яме вместе с выжатым соком, яма накрывается дублеными шкурами и не тревожится шесть месяцев или около того, пока не приходит время разливать темный, густой результат ваших усилий по амфорам. Так получается крепкое красное вино, отдающее распадом и смертью, которое лучше всего пить несчастным жителям какого-нибудь отдаленного города — не разводя и с большим количеством меда и тертого сыра. Ну, мы свое вино приготовили первым способом и стали ждать, когда оно свершит свое маленькое чудо. У нас была куча работы, чтобы занять время ожидания — вспашка и боронование, посадка бобов, а затем еще перепахивание паровой земли на солнцестояние, чтобы ее хорошенько проморозило зимой. Лето клонилось к закату, стало достаточно прохладно, чтобы сидеть под полуденным солнцем, так что мы решили разобраться с судебными исками, накопившимися за страду. В тот год, насколько я припоминаю, разбиралось дело «Атакующей Дождевой Воды», которое запало мне в память исключительно по причин невероятного накала страстей, жертвой которого пали два дурака — истец и ответчик.
Исходные обстоятельства дела были вполне рациональны. Если земли вашего соседа лежат ниже ваших по склону холма и случается необыкновенно жаркое лето (как в тот год), всегда есть риск, что когда дождь наконец пойдет, бегущие с вершины потоки затопят и смоют все ваши посадки. Ответчик по делу сумел предвидеть такое развитие событий еще двенадцать лет назад, только получив эту землю в собственность, и потому прорыл водоотводный канал по склону холма и вывел его к своим амбарам, где воду можно было употребить с толком, например, поить животных. Однако в следующие десять лет не случилось ни одного наводнения, а сосед этого человека — истец — не слишком следил за своими козами, поэтому ответчик возвел вдоль нижней границы своих земель каменную стену для отражения нападений четвероногих разбойников. Эта стена перекрыла канал, на тот момент уже заброшенный; когда наконец, после долгого, жаркого лета, хлынул-таки дождь и вода побежала вниз по склонам, она, вместо того чтобы покорно струиться, плененная берегами канавы, накопилась у стены, перелилась через верх и пронеслась через луковые грядки ответчика, как спартанское войско.
Засим последовал жаркий и откровенный обмен мнениями между заинтересованными сторонами, завершившийся кулачной потасовкой и судебным иском. Дело осложнялось тем, что ответчик (иллириец) одержал в потасовке убедительную победу, вследствие чего конфликт из спора между соседями превратился в реванш вечной битвы добра и зла.
