На губах Ли-Ши медленно появилась улыбка.

— Мне нравится, что ты не лжешь, Сет. Из вас, северных варваров совершенно никудышные лжецы. Но до заката еще далеко. Будешь сидеть здесь, и тянуть вино, или предпочтешь подняться со мной наверх?

— В какой-то момент я подумал, что мне туда путь заказан, — осторожно сказал я.

— Не говори глупостей, — она рассмеялась. — Как может слабая и одинокая женщина сопротивляться страшному, распаленному похотью Ичче?

Я подавил в себе глупое желание скорчить зверскую рожу. С анчинами никогда не поймешь, говорят они серьезно или нет.

Подхватив Ли-Ши на руки, я быстро поднялся на второй этаж заведения, пересек коридор, толкнул ногой прекрасно знакомую дверь и вошел в личные апартаменты анчинки. Внутри струился дым от сжигаемых палочек с благовониями, и жарко рдела углями бронзовая жаровня. Под потолком висели гирлянды хитрых анчинских бумажных фонариков, излучая мягкий неяркий свет. Убранство комнаты каким-то хитрым образом сочетало утонченную и экзотическую анчинскую роскошь и привычные уранийские вещи вроде банкетки, огромного зеркала перед кроватью и еще пары небольших зеркал в разных углах.

Прикрыв за спиной дверь, я шагнул, было, к кровати, но тут же остановился, смущенный некстати пришедшей в голову мыслью.

— Ши, у меня… есть просьба.

— Да, Ичче-Сет.

Во влажных и темных раскосых глазах анчинки уже разгоралась прекрасно знакомое мне безумное пламя.

— Боюсь, сегодня-завтра мне придется общаться с созданиями, которые очень неровно реагируют на запах крови…

— И?

— Твои коготки, Ши, — чувствуя себя идиотом, сказал я. — Ты не могла бы не выпускать их сегодня наружу? Я не хочу ходить среди вампиров с разодранной спиной и чувствовать себя, точно жареный поросенок на празднике обжор. Они очень… чуткие.

— Ты глупый северный варвар, Сет! — она ударила меня по руке. — Как я могу думать о твоей спине, когда не владею собой? Хотя… там возле зеркала есть шелковый шарф. Видишь?

— Ммм…

Я затоптался, продолжая держать ее на руках и пытаясь сообразить, под каким из трех, установленных в комнате зеркал лежит пресловутый шарф. И как он поможет мне уберечься от когтей Ли-Ши. Спину, что ли бинтовать будем?

— Что ты на него смотришь, глупый. Свяжи меня!

Общение живых с теми, кто уже умер, но не захотел успокоиться, накладывает на обе стороны серьезные обязательства. Первым надо регулярно доказывать собеседнику, что ты — вовсе даже не добыча, как бы соблазнительно не выглядел. Вторым — найти в себе силы с подобными доказательствами смириться.

Конечно, наличие серебряных Скрижалей в груди носферату в известной степени облегчает диалог, но не следует забывать, что вампиры умеют убивать не только укусом в шею. Многие после перерождения обретают чудовищную силу — вполне достаточную, например, чтобы вырвать заживо из человека ту или иную конечность. И не одну, если потребуется. А проделать это при нужде им не помешает никакая Скрижаль.

Кроме того, следует помнить, что сверхъестественная сила носферату сочетается — очень неудачно для их потенциальных жертв — с невероятным проворством и дьявольской живучестью (мертвых вообще сложно урезонить). Одним словом, смертному крайне нелегко соблюсти свою часть озвученных выше обязательств.

Таким, как я несколько легче. Носители Древней Крови тоже отличаются большей физической силой, нежели люди их роста и телосложения, а мне посчастливилось уродиться, быть может, самым крепким из всех ныне здравствующих Выродков. Однако же даже я, Сет Ублюдок Слотер, предпочитаю общаться с вампирами, держа под рукой пистолет, свежеструганный кол или, на худой конец, простой кинжал.

На всякий случай.

Выходя из дома, я не потрудился навьючить себя дополнительным арсеналом, так что придется довольствоваться тем, что принес в «Шелковую девочку» на себе. Сказать по правде, и этого добра итак будет достаточно, чтобы вооружить небольшой отряд наемников. Племянник Джад любит потешаться над моей манией вешать на себя огромное количество колюще-режуще-стреляющих вещей. Но ведь ему не приходится регулярно засовывать голову в пасть самых тошнотворных и клыкастых бестий, какие только можно сыскать в Блистательном и Проклятом!

Обнаженный, сидя на низком резном стульчике возле туалетного столика Ли-Ши, я придирчиво разбирал оружие, в тысячный раз повторяя обязательный, как сон и чистка зубов, ритуал: щелкал курками пистолетов, стучал в их стволах шомполами, сыпал порох, проверял, как ходят в ножнах клинки, изучал заклепки и узлы на перевязи и ремнях боевой сбруи… если доверяешь оружию свою жизнь, потрудись удостовериться, что у него будет возможность оправдать доверие.

Один за другим я выложил на столик четыре пистолета. Придирчиво осмотрел, смазал и перезарядил каждый. Два из них, «громобои», выглядели настоящими чудовищами: толстые и тяжелые даже на вид, с шестигранными спаренными стволами. Настоящие ручные мортиры. Их огневая мощь превосходила иные мушкеты, а с отдачей мог справиться, держа пистолет на вытянутой руке, пожалуй, только я. Их, собственно и делали по моему индивидуальному заказу. Вручая мне оба, оружейных дел мастер только качал головой: при испытании пистолей у него треснули козлы, с которых делались пробные выстрелы.

Угодив в шею, пуля из «громобоя» запросто могла оторвать человеку голову. И не только человеку, что, учитывая мой род занятий очень даже кстати.

Два других пистолета выглядели более привычно человеческому глазу. Вдоль их длинных одинарных стволов (отсюда и название, «единороги»), сообщавших выстрелу неплохую точность, даже тянулась гравировка. Оба «единорога» я носил закрепленными в специальных подсумках за спиной. Пистолет под правую руку всегда заряжался кусочком сандала из четок, при жизни принадлежавших одному излишне набожному монаху, жившему лет двести назад. В пистолет под левую руку я загонял серебряную пулю, заклятую храмовниками Черной церкви.

После пистолетов пришел черед клинков.

Я ношу на поясе шпагу и регулярно упражняюсь в фехтовании, но всегда готов признать, что есть в Уре мастера клинка, до которых мне далеко. Огромный рост, мощная мускулатура и солидная масса, незаменимые, когда дело доходит до кулачного мордобоя, имеют свои недостатки. Мне не достает гибкости и пластичности, отличающих истинных фехтовальщиков, составляющих со шпагой единое целой. На кое-какие финты меня, конечно, хватит, но когда становится жарко, я предпочитаю сойтись на расстояние удара кулаком. Влепить смачный удар в челюсть или отвесить грязного пинка тяжеленным ботинком, подкованным медными гвоздями, у меня получается куда лучше, нежели плясать, меняя стойки и выделывать всевозможные батманы и рипосты.

Тем не менее, без шпаги в Уре ходят только простолюдины, поэтому клинок всегда со мной. Шпагу я выбирал подстать внешности — длинная, массивная, с широким и жестким трехгранным клинком, позволявшим наносить рубящие удары. Не шпага, скорее эспадрон. По ее клинку ветвились старые, полузатертые оселком руны, ибо у шпаги имелось свое прошлое.

Некогда она принадлежала человеку, спасшему Ур от одной из самых больших трагедий в его истории — последнего Бунта Нечисти. Его имя — Тор Ваннаген, хотя куда больше народа знает его как Тора-Бесоборца, величайшего героя Ура, ныне канонизированного Строгой церковью, как святого.

Оружие легендарного воителя досталось мне, понятно, не по наследству. Как и в случае с сандаловыми четками, пригодились таланты моего племянника Джада Слотера, совсем не из пустого бахвальства именующего себя Принцем Воров…

За шпагой последовала дага — длинный тонкий кинжал, для левой руки, напоминающей старинные клинки-мизерикорды, какими добивали поверженных рыцарей. Ничего необычного в ней не было. Разве только клеймо создателя. Две буквы, G и Y перевитые, точно спаривающиеся змеи, обозначали Гагниуса Йеху, лучшего мастера-оружейника в Уре, а, следовательно, и в целом свете. Его даже называют Отцом (а иногда и совсем уж нескромно — Богом) Мечей.