В августе 1932 года они перешли работать на «Серп и молот», а в октябре произошла новая неожиданность.

Был объявлен посвященный Максиму Горькому пятнадцатикилометровый пробег Химки - Москва. Старт - у пристани, финиш - на Тверской (позже переименованной в улицу Горького) за телеграфом. Участвовали столичные и ленинградские стайеры, а также зарубежные гости, спортсмены из немецкого рабочего клуба «Фихте».

Георгия тем летом посылали на профсоюзные соревнования от союза металлистов в Ленинград. Впервые в жизни приняв старт на 5000 метров, он, что называется, заблудился на дистанции. После первых же кругов у него словно память отшибло: сколько он пробежал, сколько еще впереди? - ничего не помнит.

Дистанция 15 километров представилась ему в три раза сложнее, и он оробел.

Серафим пытался его уговорить:

- Ведь вместе побежим - авось вдвоем не заблудимся.

Но Георгий не рискнул.

Старт давали под вечер. Бегунов собралось около сотни. Сильнейшие, по тогдашним правилам, стали в первом ряду, но Серафиму эти правила были неведомы, и он тоже протиснулся в первый ряд. Его осадили - здесь пока не твое место! Крошечный эпизод этот послужил тому, что еще на старте Серафим обратил на себя внимание как явно зеленый новичок. Побежали...

Вспоминает один из первых соперников Знаменских на беговой дорожке заслуженный мастер спорта Л. С. Либкинд:

«...И вот вижу я, тот нахальный парень опять вперед выходит. Мы цепочкой бежим, чтоб друг друга видеть, а он ни к кому не пристраивается, нашет себе в одиночку. Дорога по-осеннему грязная (асфальта, как сейчас, тогда и в помине не было), иногда так складывается, что мы за ним как за головным тянемся. Он шаги услышит и застесняется первым бежать - с твердого пути чуть ли не в лужу перейдет. Мы-то все друг друга знаем, немцы все наперечет - вон они все пятеро позади, а этот чей же?.. Пробегаем Покровское-Стрешнево, скоро город, пошла булыжная мостовая, народу по сторонам все больше, автомобили, извозчики. Саша Маляев повертел головой и прибавил ходу. За ним Миронов потянулся - наш динамовец, Прокофьев - ленинградец и я...»

Что же произошло дальше? Рассказ продолжает еще один очевидец, Б. Н. Львов:

«...Я был судьей на финише. К телеграфу, как вы знаете, улица идет под горку. Тверская тогда была уже вдвое, а то и втрое, толпа выплеснулась с тротуаров на мостовую, только узкая дорожка просматривалась. Ждем. Слышим: шум, возгласы - значит, бегут.

Главный судья взял в руки рупор, милиционеры замахали руками в белых перчатках, мы натянули ленточку. Кто же впереди? Наверное, Маляев - кому же, как не ему, чемпиону и рекордсмену, выигрывать! Видим - бежит. Что такое? Если Маляев, то майка должна быть синяя, сиреневая, а тут какой-то весь в белом, да и манера бега совсем не маляевская. Неужели кто-то из гостей-немцев? Фигура грузная, бежит вперевалку, а Маляева и рядом не видать? Кто? Кто такой? - спрашивают все вокруг. И вдруг он пропал...»

Серафим (а это был он) все же заблудился. В октябрьских сумерках и уличной суетне он перед самым финишем свернул с узкой дорожки вправо, в Газетный переулок, а пока выбирался, Маляев, который до тех пор делал отчаянные попытки его догнать, уже финишировал.

Но зрители были справедливы - их подлинным героем оказался тот, что пришел вторым, - Знаменский. Его обступили, вместе с ним двигалось кольцо народа, и он, не зная, куда идти, остановился. Размазывая пот и грязь, его хлопали по спине и говорили, что он молодец. Пять, десять, двадцать раз он ответил одно и то же: как зовут, чей - московский или приезжий - и где работает. Наконец он различил среди массы лиц одно знакомое, своего, заводского, и спросил, не видел ли тот Георгия, который обещал привезти со старта штаны и рубашку.

Подошли судьи и тоже спросили фамилию и где работает.

- Давно занимаетесь спортом?

- Да вроде бы еще не начинал.

- А сколько вам лет?..

Разговоры о пробеге в тот вечер и наутро шли по всей Москве. Очевидцы рассказывали, что «вот ведь как получилось: бежал первым и самую малость не выиграл», «а парень-то какой: ничуть не горевал, что не первый, а радовался больше самого Маляева», «раньше и не бегал вовсе, а потом на тебе...»

Интерес возрос, когда услыхали, что есть и второй Знаменский, еще посильнее будет.

Газета «Красный спорт» подчеркнула, что Серафим Знаменский представляет собою спортивные таланты, кроющиеся в рабочем классе и что этим талантам открыта широкая дорога. И поскольку событие произошло меньше чем за месяц до пятнадцатой годовщины пролетарской революции (потому и пробег состоялся на 15 километров), то москвичи были особенно порадованы.

С тех пор интерес к Знаменским уже не пропадал никогда. Очерк этот написан, главным образом, на основе бесед с теми, кто знал их, встречался с ними или видел, как они бегали. Оказалось, людей таких множество, и все, как один, рассказывали о Знаменских с искренней симпатией. Если в наши дни выйти на улицу, где братья жили, когда учились в мединституте, часов в семь утра, то непременно встретишь бегущих мужчин в спортивных костюмах. И пожилые люди, глядя на них, говорят: «А, опять Знаменские бегут!»

В чем же причина такой поразительной популярности?

Один из их товарищей по спорту, Н. Н. Денисов, на то сказал:

«Есть спортсмены, которые появляются точно тогда, когда в них больше всего нуждается время. Время как бы их поджидает, и они не обманывают общих ожиданий. Такими спортсменами и были братья Знаменские».

Георгий родился в 1903 году, Серафим в 1906-м, а всего в семье Знаменских было четыре сына и пять дочерей. Их мать звали Анфиса Ивановна, отца - Иван Васильевич, и был он в одной из многих тысяч русских деревушек священником.

Деревня по сей день называется Зеленая, Зеленовка, а полное название Зеленая Слобода указывает на ее фабричное происхождение. В самом деле - в пяти верстах от Зеленовки, на реке Пахре, давно, еще в крепостное время, была поставлена прядильная фабрика, которая и питалась рабочей силой (женской главным образом) от окрестных деревень. В 20-е годы фабрика была названа «Имени Володарского».

От Зеленовки до Горок (теперь Горки Ленинские) десять километров, до Павелецкого вокзала в Москве - чуть больше тридцати. Вроде бы совсем рядом Москва, большой город, но жизнь в Зеленовке менялась медленно, через деревню даже ни одна дорога не проходила - глухой, одним словом, угол.

Однако была в. том глухом углу своя глушина - дом отца Знаменского.

Внешне казалось все наоборот: «Из дома в праздник музыку слыхать, попадья на пианино играет, по-французски, бабы сказывали, дочек учит» - очаг культуры! - а на самом деле любой крестьянский ребенок имел громадное преимущество перед детьми Знаменских. Какое же?

Крестьянский парнишка видел: не будешь пахать, сеять - хлеба не будет, не будешь овец, телят пасти - мяса, молока не будет.

Братья Знаменские делали ту же работу, но им внушали: труд есть наказание божие, исполнять его надо по обязанности, без ропота, со смирением. «Образование», как видим, искажало смысл труда.

Проходит время: у крестьянского парня убеждения все крепче, у Знаменских в мировоззрении разлад.

Но самое сильное потрясение испытали они, когда отец отдал их в духовную семинарию. Годы, проведец- ные в ней, были годами потерянными. Когда в 1918 году Сергей, старший брат, вернулся с гражданской войны (по болезни), он застал младших изможденными, подавленными, мало понимающими, что происходит вокруг. Революция пришлась как раз на их переломный возраст - Георгию было 14, Серафиму - 11 с лишним.

Все началось с того, что Сергей захотел помочь им вернуть то, чего уже не было у него самого, - здоровье.

Подчиняясь авторитету старшего, они по утрам, сразу же после сна, шли купаться на Пахру. Потом Сергей потребовал, чтобы расстояние до реки и обратно преодолевалось только бегом. Постепенно введено было спортивное отношение к любому виду работы - не отдыхать сразу, как почувствуешь, что устал, а работать еще и еще. Пилят дрова или косят траву - а ну, кто дольше без отдыха? Колешь дрова - подымай топор повыше. Пошел к колодцу - тащи два ведра на коромысле и в руках еще два. Сперва это было интересно, потому что необычно, а потом вошло в привычку. Заслуга Сергея Ивановича Знамейского была в том, что он привил братьям любовь ко всякого рода движению, и сделано это было как раз вовремя. Начнись занятия чуть позже, его ученики обзавелись бы иными привычками.