Обвиняется Лосев в противопоставлении себя Ленину. Для Лосева Аристотель – формальный логик, а для Ленина он на подступах к материализму. «Можно себе представить, как бы Ленин отнесся к комментариям Лосева» (с. 131), – возмущается Гарбер.
Оказывается, Лосев «считает себя не то Плотином, не то Проклом наших дней» (с. 132). Обвинение замечательное и, надо сказать, к вящей славе Лосева. Да, он действительно (если угодно) и Плотин, и, что несомненно, Прокл, сосредоточивший в конце XX века всю мудрость предшествующих веков.[160]
X. Гарбера утешало одно: «буржуазия скоро покинет историческую арену», «близится момент всемирной экспроприации экспроприаторов» (любимый лозунг Ленина – «грабь награбленное!»). Вместе с буржуазией погибнет и Лосев, ибо он выражает «умонастроение самых реакционных слоев буржуазного общества» и его устами глаголют «господствующие классы былой России». Однако деятельность Лосева «не остановит всепобеждающей поступи социализма».
Как он счастливо ошибся, этот пророк, и в судьбе России, и в судьбе Лосева! Но какой у него при всем невежестве пролетарский нюх: да, Лосев действительно враг страны победившего социализма.
В итоге Лосев – «философ православия, апологет крепостничества и защитник полицейщины» (с. 144). К этому можно добавить, что в журнале «Под знаменем марксизма» (1929, ‹ 10–11, с. 12–13) в статье «О последнем выступлении механистов» (механисты – Аксельрод, Скворцов-Степанов и др.) Лосев упоминается среди «идеологических врагов марксизма-ленинизма», живущих «духовной пищей капитализма». Оказывается, «по-русски Гуссерль читается Шпет, Фрейд – скажем, Ермаков, а Бергсон – Лосев». Диалектики во главе с Дебор иным критикуют Лосева, А. Богданова, Ш. Нуцубидзе. Но это, как видно, только начало. Ругань X. Гарбера стала кульминацией, а дальше ожидается апофеоз. Бешеная ярость врагов вполне доказала, что Лосев – и один в поле воин.
А враги тем временем во главе с Комакадемией вторгались в науку, приступили к оплоту буржуазного сознания – Академии наук, требуя ее реорганизации, изменения устава, избирались академиками.[161] Мало кто из старых членов академии мог им противостоять. Разве только Иван Петрович Павлов (академик с 1907 года), проголосовавший против Бухарина. По словам А. Ф., Павлов сказал швейцару, подававшему ему шубу: «Вот ты мне уже двадцать лет подаешь пальто. Но ты не холуй. А холуи – вот где они, – и показал на потолок, – там, наверху».
Запланировали в аспирантуру в конце пятилетки принимать 95 % членов ВКП(б) (тот же сб., с. 156), рабочих не 20 %, как раньше, а все 70 %. Отныне набором аспирантов и методологическим их руководством стал заниматься Институт философии Комакадемии. Сталин провозглашался «лучшим знатоком Ленина», «самым последовательным учеником и проводником его идей» (с. 135). И это провозгласили ученые-холуи. Даже О. Ю. Шмидт, настоящий ученый,[162] в своем докладе «Проблема научных кадров» скромно признался: «Орабочить научный состав на 100 % мы, конечно, не можем». Однако «после завершения культурной революции (вот где уже встречается этот термин, якобы привилегия китайских фанатиков-коммунистов. – А. Т.-Г.)… при исчезновении грани между умственным и физическим трудом – исчезнет также грань между ученым и неученым» (с. 13). Лосев на сплаве леса как раз вполне доказал «стирание» этих граней. К тому же у нас «сняты религиозные путы», а в Европе они «сковывают науку» (с. 16). Да, путы сняли. В год «великого перелома», 1929-м, началось новое жесточайшее преследование церкви и разорение монастырей. Надеется выдающийся ученый О. Ю. Шмидт, что «предстоящий XVI партсъезд» примет ответственное решение по «вопросам революционной борьбы и социалистического строительства» (с. 14).
И XVI партийный съезд не заставил себя долго ждать. На этом съезде на утреннем заседании 28 июня 1930 года делает доклад Лазарь Моисеевич Каганович. В разделе «Обострение классовой борьбы и организация политической активности масс», задавая вопрос о недостатках в работе этой сферы, Каганович признает наличие таковых недостатков. Классовая борьба обостряется «по линии культуры, по линии литературы». За примером не надо далеко ходить. Он на виду у всех. В газете «Правда» помещены рецензии на семь книг (не поленились!)[163] «философа-мракобеса» Лосева. Главлиг разрешил к печати последнюю книгу этого «реакционера и черносотенца» (уже и черносотенец, что-то новое) «Диалектику мифа». Кстати сказать, в заключении Главлита, сделанном цензором (он же сатирик-баснописец) С. А. Басовым-Верхоянцевым,[164] значилось: автор «трактата» – «совершенно чуждый марксизму (идеалист)». Но разрешение было все-таки дано, «разве только в интересах собирания и сбережения оттенков философской мысли». Это те самые «оттенки», о которых на XVI съезде возмущенно вспомнил драматург Киршон. Автор – «наглейший классовый враг, но книга, к счастью, не увидела света».[165]
Каганович пустился приводить примеры из этого «контрреволюционного» и даже «мракобесовского» произведения. Фрагменты о дыромоляях, диамате как «вопиющей нелепости», колокольном звоне, монашестве, об отношении коммунизма к искусству, а также знаменитое «ты, дяденька, вор и разбойник» и «долбежку» о «возможности социализма в одной стране». Кто-то из специалистов подбирал примеры со знанием дела.
С места раздавались голоса заинтересованных подхалимов: «Кто выпускает? Где выпущено? Чье издание?» Вспомнили резолюцию Главлита «о некоторых оттенках» этой книги. А чуть позже возмущенный драматург Вл. Киршон в своем выступлении выкрикнул: «За такие оттенки надо ставить к стенке!» И напророчил – собственный расстрел.[166]
Ответом на слова Кагановича об «узде пролетарской диктатуры» для наглейшего врага прозвучали подхалимские возгласы из зала: «Правильно!»
Не последнюю роль в аресте Лосева сыграл также Деборин. Лосев прямо утверждал (л. 183, т. 11), что «вражда Деборина» к нему «как к философу» носила «личный характер», хотя сам Лосев с Дебориным не был знаком. Это «вражда на расстоянии». «Деборин совершенно нетерпим». «Он изгнал Аксельрод»… «так же нетерпимо он относится и ко мне». Лосев даже думал пойти к Деборину с попыткой примириться, но ему отсоветовал, указав на «безнадежность такой попытки», философ Асмус, «человек наиболее талантливый из Деборинской группы». Этот «молодой профессор-марксист» посещает Лосева, но свои посещения он «из опасения преследования, по-видимому, тщательно скрывает». Асмус пришел к Лосеву «по своей инициативе». Он знаком с трудами Лосева и хотел с ним лично познакомиться. Асмус «полностью солидарен» с философскими взглядами Лосева, к религии «относится с уважением». Возможно, что Асмус не один, но многие «боятся выявить свое отношение» к Лосеву, так как Деборин «за ними очень следит».
В результате травли, поднятой марксистами и Дебориным, уже арестованный Лосев пришел к выводу, что «чистая наука» в советской стране игнорируется, а там, за границей, его, философа-идеалиста, «знают и ценят больше».
Выступлений политического характера Лосев не делал. Он занимался античной классикой, хотя иной раз говорил резкости в своих книгах и рукописях, а однажды в ГАХНе при обсуждении доклада Алыпванга указал на общие черты (но и различия) фашизма и коммунизма. Но политику он вообще не терпит, марксизм же для него «не есть научный метод», а религия есть «социологическая реальность». К атеизму он относится «отрицательно», в «искренность атеистов не верит», а «обновленчество и вообще считает „барахлом“ и „заигрыванием с властью“» (л. 185).
