Шеф сверхсекретного бюро прошел вперед и сел за стол следователя. Положив перед собой портфель, он нажал кнопку электрического звонка и, когда в дверях появился подобострастно улыбающийся письмоводитель, скомандовал:

– Срочно доставить в кабинет на допрос задержанного Коровкина.

Письмоводитель скрылся.

Пановский достал из папки протоколы и отчеты, которые вчера к ночи принесли ему агенты, посетившие еще вчера, вместе с ним, уже ближе к вечеру, Востряковых. Шеф сверхсекретного бюро сам тщательно осмотрел дурацкую витрину и, в первую очередь, корзину, колыбель... Поиски в витрине – ее с заметным нежеланием открыл мрачный управляющий, помрачневший еще больше, когда Пановскии уронил во время осмотра ослика на колыбель, – результатов не дали. Агентов Пановский оставил там для более пристрастного опроса управляющего ширхановской булочной, его жены и прислуги. Утром, в своей конторе, Пановский внимательно изучил отчеты агентов – никаких противоречий в показаниях он не нашел. Но не мешало еще раз свежим оком взглянуть на бумаги перед допросом доктора.

Клим Кириллович, проведший в кутузке полицейского участка новогоднюю ночь, в сопровождении полицейского вошел в кабинет Вирхова. Следователь стоял у окна с безучастным видом.

– Ну что, милостивый государь, – сказал Пановский, упиваясь своей властью, – одумались? Небось в своей чистой постели ночевать-то лучше, чем здесь? Очень советую чистосердечно признаться. Сами видите, дело серьезное,

– Я готов помочь следствию, если вы утверждаете, что это дело государственной важности, но я совершенно не понимаю, о чем идет речь. Вы ищете медальон? Медальона на шее ребенка не было, в пеленке я тоже его не видел.

– Если вы взяли то, что было вместе с ребенком, вы прекрасно представляете, о чем речь.

– А вы уверены, что эта вещь там была?

– С большой вероятностью, – неуверенно сказал Пановский, вспомнив про ненайденный тайник в кабинете князя Ордынского, и повторил, – с очень большой вероятностью.

– Послушайте, – как можно миролюбивее заговорил Клим Кириллович, – я не знаю, как вас убедить в своей невиновности. Но ведь то, что вы ищете, могло и закатиться под спину младенца, медальон, например, или записка... Я ведь не вытряхивал пеленку, я только произвел внешний осмотр ребенка, попытался прослушать сердце.

Пановский выжидательно смотрел на доктора, постукивая толстыми короткими пальцами по столешнице.

– Вполне возможно, – голос Клима Кирилловича стал более уверенным, – то, что вы ищете, так и продолжает находиться вместе с ребенком. В пеленке. В морге.

Пановский прекратил барабанить пальцами по столу и взглянул на следователя Вирхова.

– Эту версию мы тоже проверим, – задумчиво протянул он и после минутного молчания сложил бумаги в портфель, встал из-за стола и распорядился: – Господин следователь, измените подозреваемому меру пресечения на домашний арест. Или нет, такая мера, пожалуй, повредит его профессиональной репутации. Пусть напишет обязательство явиться в участок по первому требованию.

Карл Иваныч пододвинул доктору лист чистой бумаги. Клим Кириллович написал требуемое, отвесил всем общий поклон и молча вышел за дверь.

– А теперь, уважаемый Карл Иваныч, напомните мне, в морге какой больницы пребывает тело мертвого младенца?

– Господин Пановский, – замялся следователь, – это уже не имеет значения...

– Да яснее же выражайтесь, черт возьми, – вспылил опять Пановский, – я сам решу, что имеет значение.

– Вот, взгляните, «Санкт-Петербургские ведомости» напечатали сообщение.

Он ткнул пальцем в малюсенькую блеклую заметочку в несколько строк внизу газетной полосы. Господин Пановский достал очки и прочел вслух:

«Два дня назад труп несчастного младенца мужского пола, подброшенный в рождественскую ночь в витрину булочной Ширханова, что на углу Н-ского проспекта и Большой Вельможной улицы, забранный из морга Обуховской больницы сердобольным монахом, был предан земле у ограды Волкова кладбища».

Пановский повертел в руках газету, потом перевернул страницы и с досадой констатировал:

– Так, газета-то вышла в свет 29 декабря. Что ж вы молчали до сих пор?

– Вы же искали не ребенка, а что-то другое, да и сам я лишь сегодня утром наткнулся на эту заметочку.

– Голову даю на отсечение, что в этой чертовой больнице не удосужились даже спросить имени монаха! – Пановский пришел в ярость. Он мерил быстрыми шагами кабинет Вирхова. – Вся страна такая разгильдяйская, дурочка благодушная. Как только дорвется до христианского умиления под водочку – так о законах, инструкциях и циркулярах и слышать не хочет. Слезами обливается, добрые дела делая...

Пановский, распаляясь все больше и больше, вскидывал взгляд на Вирхова, но Карл Иваныч с непроницаемым лицом продолжал стоять у окна.

– Ну что, – наконец остановившись, выкрикнул Пановский, – не понимаете? Не догадываетесь, что мне нужна пара-тройка ваших людей?

– Они будут предоставлены в ваше распоряжение сию же минуту. – Вирхов нажал кнопку электрического звонка и скомандовал заглянувшему письмоводителю: – Трех полицейских в распоряжение господина Пановского, срочно.

Пановский схватил шапку, портфель с бумагами и скорым шагом вышел из кабинета Вирхова. Потом постоял в приемной, глядя в пол и переминаясь с ноги на ногу, пока пред ним не предстали трое дюжих молодцов.

На улице Пановский остановил извозчика и велел ему отправляться вперед, еще не решив, куда же надо срочно мчаться. Внутренний голос подсказывал ему – на Волкове кладбище, и Пановский крикнул в спину извозчика:

– Ну что ты, дурень, плетешься? Живей, живей тебе говорят – к Волкову кладбищу!

Извозчик втянул голову в плечи, хлестнул кнутом лошадь, из-под колес брызнула вонючая грязь.

День стоял солнечный, теплый, снег на кладбище поражал необыкновенной белизной. «Только живые могут поганить естественную красоту природы, а мертвые ведут себя лучше», – подумал Пановский, энергичным шагом вступая на территорию кладбища. Полицейские шли, не отставая, за ним.

– Эй, эй, есть тут кто? – Пановский забарабанил руками и ногами в дверь дома смотрителя.

Не дождавшись ответа, он двинулся мимо маленькой церковки и немного погодя увидел согбенную спину смотрителя – тот разгребал деревянной лопатой снег на дорожке у гранитного обелиска…

Услышав шум, смотритель обернулся, выпрямился, оперся на лопату и стал разглядывать приближающихся посетителей.

– Кого ищем, люди добрые? – спросил он без всякого удивления и страха.

– Покажи-ка нам, братец, одну могилку. Детскую. На днях здесь монах предал земле труп подкидыша. Знаешь ли, где она?

– А как не знать? – ответил охотно смотритель. – Вон, если прямо идти до поворота, а там чуть-чуть вниз в овражец, там и будет эта самая могилка. Монах-то и присматривает за ней, на днях его видел со свечами, молящегося. Прямо на снегу стоял на коленях.

– Ладно, ладно, хватит болтать, – прервал разговорчивого старика Пановский, – ты бери лопату и следуй за нами.

Шеф сверхсекретного бюро в сопровождении полицейских и смотрителя быстрым шагом направился по скрипящим дорожкам, приминая черными сапогами сверкающий на солнце и немного осевший снежок. Дойдя до указанного поворота, Пановский стал спускаться по пологой стороне оснеженного овражца, ставя ступни боком, и увидел метрах в десяти слева припорошенный снегом холмик.

– Вот, вот она, ваша могилка, – подтвердил из-за спины смотритель.

Никакого монаха, конечно, здесь не было, не было и свеч, даже их остатков.

– Слушайте меня внимательно, – скомандовал Пановский. – Сейчас будем производить эксгумацию трупа. – Он повернулся к смотрителю: – Бери-ка, дружок, лопату и приступай. Мы должны поднять из могилы гроб с младенцем.

Смотритель было засомневался, но бумага с гербовой печатью, сунутая ему под нос грозным господином, подействовала. Он поплевал на руки, надел рукавицы и приступил к вскрытию могилки.

Странное чувство испытывал господин Пановский, наблюдая за работой кладбищенского смотрителя. Странно было, что деревянной лопатой, предназначенной, в общем-то, для сгребания снега, тот легко справлялся с землей – а она ведь должна быть мерзлой... Сторож вырыл уже порядочную яму в половину человеческого роста, а земля оставалась все такой же податливой. Впрочем, скоро лопата ударилась о что-то твердое, и сторож нагнулся, расчищая крышку маленького гробика, показавшегося среди комьев земли. Потом он поддел ручкой лопаты под стенку ящика и спросил, подняв голову к Пановскому: