Корабли одного возраста, даже одной серии, но «Каролина» всегда была в добрых руках, можно сказать, бабенка в соку, ей летать и летать, а «Вайоминг» — просто летающий лом. На месяц раньше вышел, на неделю позже пришел, дошлепал до Амбалора и стал на ремонт.

Тут и выяснилось, что то ли Федерация не так просила, то ли Управление не так поняло. Им для десанта были нужны транспорты, а «Каролина» больше двадцати человек не берет: грузоподъемность 200 тысяч, да трюма грузовые, их под людей никак не переделаешь. Так что разгрузились, взяли сколько влезло, и поплелись на Новый Амбалор — в самую кашу.

А там война в разгаре, чуть не перестреляли нас, когда увидели сколько народу привезли. Хотели даже экипаж располовинить. Ну, Перри мы отстояли, а ребят не смогли. Правда, тут и их вина была — сами по молодости и по глупости в драку лезли.

Так мы и мотались месяц. Почти без передышки: загрузились — ушли, разгрузились — ушли. Ребят, конечно, не видели, так, слухи доходили, что они в джунглях, в штурмовом отряде. Мы с Полом об этом даже как — то и не говорили. Глянем друг на друга и глаза отведем.

Ладно, помотались, самое время чему — то разладится. За Джо, конечно, дело не стало — он в своей работе артист. Потеря синхронности в генераторах, еле плюхнулись на Новый Амбалор. Неполадка серьезная, и мы не при чем — генераторы на такой режим не рассчитаны.

Мы с Полом места себе не находили, все ждали, когда Он придет. Оба пришли. Посмуглевшие такие, в пятнистых комбинезонах. Бластеры под рукой, пистолетные кобуры не застегнуты.

Сначала ничего. Посидели хорошо, Перри бутылочку добыл из своих запасов. Потолковали о том — другом, потом Джо работать пошел. Я было с ним, а тут один из ребят (они, черти, опять нашивки опознавательные посрывали) меня останавливает:

— Погоди, Алек, — говорит, — пожалуйста.

Опять мы с Полом друг на друга глянули и головы повесили.

— Капитан, — спрашивает другой, — вы знаете, что здесь творится?

— Догадываюсь, — отвечает Пол.

— И вас это не удивляет?

— Нет. Все это не ново, Джек. Пять сотен лет назад мои предки истребили индейцев — ради их земли. Сто лет назад предки Перри истребили манарцев — ради их земли. Сегодня чьи — то предки истребляют амбалорцев ради их земли.

— И вас это не возмущает?

— А кто я такой, чтобы возмущаться? Оружие, что на вас, привезли сюда мы. Вы, как штурман, подписывали грузовую декларацию. Вас это не возмутило?

Те переглянулись и опять уставились на Пола. И знаете, Генри, я прямо — таки шкурно обрадовался, что они не за меня взялись. Повзрослели мальчики, ощетинились. Сейчас, конечно, и из меня перья полетят, но пусть уж на минуту позже.

А они как угадали, повернулись ко мне и спрашивают (говорили — то они по очереди, а все равно выходило, будто вместе):

— А вы, Алек?

— Ребята, — говорю, — не за тех вы взялись. Мы из себя героев не корчим. Да, знали, куда идем. Сумели бы — не пошли, чтобы, значит, не соваться в эту грязь. Но грязь, птенчики мои, все равно бы замесили — есть кому.

— Но лишь бы не вы?

— У меня одна шкура, — говорю, — и та дырявая. Кому — нибудь я б за такое морду набил, а с целым человечеством драться — увольте!

Пол поглядел на меня и головой покачал:

— Бросьте, ребята. В чем вы нас упрекаете?

— Вас? Ни в чем. Но кто — то ведь виноват?

— Да, — говорит Пол. — Мы все. А тот, кто делает, и тот, кто молчит. Что вас, собственно, возмущает? То, что делается, или то, как?

Усмехнулись. Одинаковые такие угрюмые усмешки.

— Пожалуй, как.

— А я вам скажу: то, что происходит на Амбалоре, еще милосердно. На Терулене не воевали. Просто сломали образ жизни туземцев, дали им вымереть от пьянства, нищеты и наших болезней.

— Поэтому вы и сказали, что люди не стоят жертв?

Пол посмотрел на меня, будто помощи просил, но чем я мог ему помочь? Покачал головой и ответил:

— Наверное, я был не прав. Боюсь, люди еще заплатят за это… той же монетой.

Опять они усмехнулись.

— Это очень убедительно звучит, капитан. Особенно здесь. А вот когда посмотришь собственными глазами…

— Парни, — говорю, — а ну на пол деления назад! Вас что, уговаривали лезть в это дерьмо? Да я мозоли на языке набил…

— Хватит, Алек, — говорит Пол. — Нам легко быть благоразумными.

А меня уже понесло — от стыда больше:

— Своими глазами, говорите? А что, могу! Отпустите, кэп?

— Не делайте глупостей, Алек, — говорит Пол. — Опять попадете в историю.

— Да мы в ней по уши, — нам уже терять нечего!

Нового Амбалора вы не видели и не увидите, слава богу. Сборные домики, три локаторные башни, проволока под током и минные поля.

Ну, настроение, конечно, боевое — в поселке. Закатанные рукава, расстегнутые комбинезоны, друг друга по спинам хлопают. Мои парни среди этих домашних вояк бойцами смотрелись. Привели меня к старшему: мол, друг — приятель с «Каролины».

Тот — морда красная, лапы волосатые, бластер на брюхе — эдак снисходительно: стрелять мол умеете?

— Умею, — говорю. — Дай бог вам так уметь.

Стою: руки в карманы, глаза прищурил, ухмыляюсь краем рта — они, вояки колониальные, такую повадку любят.

Ну и всей проверки. Через час мы с парнями уже по лесу шагали. Природа… Ладно, она мне уже до чертиков надоела, эта природа. Как кончилась заминированная вырубка, сразу пошли джунгли. Под ногами грязь, по бокам стена. Вонь, мошкара, шорохи. Идешь — ушки на макушке, руки на бластере, а спина будто голая — все тянет обернутся.

— Алек, — спрашивает один, — а вы не боитесь?

— Чего бояться, птенчики? — отвечаю, — мы это уже изучали.

Свернули на боковую тропку, я только глянул… Вы уже поняли, наверное, биография у меня пестрая. Пришлось и повоевать — на Салинаре. Полгода в лесах, такие штуки сразу усекаю. Прежняя тропа естественная была, видно, еще туземцы ходили, наши только подправили слегка. А эту лучеметами прожгли. Судя по полосе захвата, ИСБ—12. Так что я знал уже чего ждать, не удивлялся, когда к пепелищу вышли.

Много я потом таких картинок видел и эту не забыл, только расписывать ее ни к чему. Ясно что врасплох напали, на безоружных. Наверное было мирное селенье, туземцы сами не дрались и беды не ждали. Где им знать, что раз пошло дело, так тут уж вина не обязательна. Это и я сквозь зубы понимаю, а нормальному человеку совсем не понять.

Гнусная была картинка, Генри! Трупы зверье уже прибрало, одни кости россыпью, а так, на глаз, человек двести полегло… больших и малых.

Гляжу на парней: жесткие стоят, угрюмые, а мне все равно хуже. Что их стыд против моего, если я знаю, _к_т_о_ это сейчас видит?

— Что, — спрашиваю, — и без вас не обошлось?

Кивнули.

— И дров наломали?

Усмехнулись, объясняют:

— Мир не без добрых людей, Алек. Командир штурмового отряда нас в карауле оставил. А потом… после бойни… еще и утешил — говорит: Вы, ребята, еще наивные. Думаете если кто похож на человека — значит, человек. А они, говорит, макаки, им верить нельзя. Если их не перебить нам здесь жизни не будет.

Слушаю, как они говорят — вроде бы спокойно, ленивенько даже, только зубы из — под верхней губы посверкивают — и на душе мороз. Я, Генри, такую ненависть знаю, она не враз завязывается, да потом уж не выкорчуешь ее ничем — ни местью, ни кровью, ни стыдом — как шрам внутри на всю жизнь.

— Ребята, — говорю, — тошно, конечно, а кое в чем он прав. Зря вы Дальний Космос земной меркой мерите — тут все другое.

— Что другое? Люди? Законы?

— Вот именно. На Земле все отмерено да расписано. А кому тесно, у кого шило в заднице — тех сюда выплеснуло, все здесь — и помои, и герои.

— А нас на помойку?

— Ребята, — прошу, — придержите себя! Тут не помойка — тут гадюшник. Дай нам бог выбраться отсюда! Вы мне _э_т_о_, — спрашиваю, — хотели показать? Видывал, парни. Еще и по хуже видывал. Только там люди были, там я знал, на какую сторону встать.

— А здесь макаки?