— И то правда, сынок, — с облегчением засуетилась она. — Давай, девка, бери ведра.

Я услыхал, как в сенях она сказала Суил:

— Я их, таких — то, до смерти боюсь! — и это было все. Я хохотал взахлеб, до слез, до удушья. Ирсал долго тупо глядел на меня и сипло спросил, наконец:

— Ты чего, колдун?

— А что, и тебя полечить?

Он дернулся от меня, и я улегся на стол.

— Ну чего ржешь? — спросил он жалобно. — Только скажи!

— О — ох! Да нет, Ирсал, не трусь. Не колдун. Кое — что умею, это так. Давай, выпей еще водички и будем о деле говорить.

— Чего тебе надо?

— Беда у нас, Ирсал. Взяли нашего связного, и он многих выдал.

— То ваша беда, не наша.

— Как сказать. Вот ты на гостью мою косишься, а она пришла меня стеречь.

— А мне… — начал и осекся: — И нашла тебя?

— Как видишь. Много ваших обо мне знают?

— Так возьми да спроси, кто надоумил! А то, гляди, сам возьмусь!

— Не спеши, Ирсал! Сперва подумай: стоит ли меня врагом иметь?

Он не то, что побледнел — позеленел от страха и все — таки пробормотал, что нечего, мол, его пугать, не таких видел.

— Врешь! Таких, как я, ты не видел. Негде тебе было таких видеть. Да не трясись ты, я с тобой еще ничего не сделал!

Он провел по лицу ладонью, хрипло выругался и устало сказал:

— Чего взбеленился? Не трону я ее, раз не велишь. У нас поищу. Не найдут тебя.

— А я что, за себя боюсь? Не так все просто.

Он усмехнулся.

— А чего тут хитрого? Ты Хозяину служишь, а у нас своя забота.

— А тебе чем тебе Охотник не подходит?

Он невольно оглянулся, услыхав запретное имя, но ответил бесстрашно и сурово:

— Сам из богатых и для богатых старается. У него все хозяева друзья — приятели. И так черному люду нет житья, а он еще пуще зажмет.

— Резонно. Тогда такой вопрос: ты понимаешь, что делается в Квайре?

Он недоуменно пожал плечами.

— Да, сейчас за власть дерутся двое: Охотник и кор Тисулар. Что будет, если победит Охотник, тебе ясно. А если победит Тисулар?

Опять он пожал плечами.

— Кор Тисулар — кеватский ставленник, кукла в руках Тибайена. Сам он, может, не верит, что будет царствовать… знаешь, мало надежды. Тибайен слишком стар, чтобы что — то откладывать — он ведь уже двадцать лет точит зубы на Квайр. Считай: как победит Тисулар, Квайру конец.

— А мы, почитай, и так под Кеватом живем. Хуже не будет!

— Да? А ты знаешь, как живут те ремесленники, что ушли в Кеват? Так вот, их по кеватским вельможам расписали, рабы они теперь.

— А ты не врешь?

— Нет. Кое — кто сумел убежать. Бессемейные.

— А, чтоб тебе!

— Смотри, Ирсал. Я сам с Охотником не во всем согласен, но он — единственный, кто может спасти Квайр. Пока страна в опасности, я с ним. Потом… посмотрим.

— А и хитер! Так подвел, ровно и впрямь на Хозяине свет клином сошелся! Ну, чего там у тебя?

— Взяли связного. Знал он, сколько ему положено, но, видно, еще кто — то заговорил.

— Народец!

— Лихо судишь. Сам — то пытки пробовал?

— Ты, что ли, отведал?

— Досыта.

Он поглядел не без почтения и покачал головой.

— Суди — не суди, дела не сладишь.

— Ирсал, — спросил я тихо, — скажи честно: вам можно верить? Я тебе верю. Но мы можем верить вам?

Он не обиделся. Потер свой длинный нос и сказал задумчиво:

— Дельный вопрос, коль по вашим судить. Я тебе так скажу: у нас молчат. Ежели кто попался, нет ему расчету говорить. От петли и так не уйдешь, значит, на себя все бери. Выдержишь — мы семью не оставим. Нет — клятвы у нас страшные.

— А семью — то за что?

— А мы к себе силком не тянем и втемную никого не берем. Всякий знает, на что идет.

Я подумал о Суил и старухе, и озноб протек по спине.

— Ладно, слушай. Есть писец в канцелярии Судейского приказа, Тас его зовут. С нами он не связан — просто очень любит деньги и не любит кеватцев. Выберите какой — то предлог, прошение составить или еще что — то. Денег я дам. Если убедитесь, что все чисто, намекните, что знакомый, мол, к нему обратиться надоумил. Тот, с кем он в Оружейном конце о погоде толковал. Станет отнекиваться и погоду бранить — больше ни слова. Значит, и Тас на глазу. Похвалит — отдать ему эту половинку монеты. На, держи. Спросите, для всех ли погода хороша.

— Все?

— Все.

— Ну, так я пошел, покуда тетки не воротилась, — усмехнулся, покрутил головой. — Ну, дела! А мертвых ты, часом, не воскрешаешь?

— А что, надо?

Он покосился с опаской, хмыкнул и ушел.

Ночь была неуютная, а день — непомерно длинным; я спасался только работой. Добил последние ружья, пристрелял их в сарайчике, подправил инструменты… Все. Работа кончилась, осталось ждать.

— Ты чего, Тилар? — спросила Суил. — Иль неладно что?

— Еще не знаю.

— Так почто ты с ними связался?

— С кем?

— С братцами — то Тиговыми!

— А я с ними не связывался. Меня им Огил подкинул. Отдал на хранение до весны, а вот объяснить что — нибудь забыл.

— Полно, Тилар! — сказала Суил и даже немножечко побледнела. — Быть того… и ты, впрямь, не ведаешь?

— Ничего.

Теперь она покраснела. Красные пятна выступали на скулах, глаза заблестели, губы сердито сжались.

— Я — то не путаю, да не больно много мне ведомо. Братство Тигово — оно, ой, какое страшное! Сказывают про них, что еретики, что обряды у них тайные, что будто людей они ловят, да дьявола их кровью поят. А что не одна болтовня — так мастерские иной раз жгут, дат приспешников хозяйских режут. А уж как скажут: «Во имя святого Тига» — так лучше не супротивничать, потому им ни своя, ни чужая жизнь не дорога.

— И это все?

— А тебе мало?

— Мало, птичка, — грустно ответил я. — Очень — очень мало.

Ирсал пришел перед рассветом, я чуть не проспал условленный стук.

— На, — сказал он сунул мне в руку теплую половинку монеты.

— Не ответил?

Он вздохнул, как заморенный конь, и сказал:

— Пошли потолкуем, — и я побрел за ним, одевая сатар в рукава и хрустя оглушительным снегом. Забрались в какой — то сарайчик, Ирсал заложил дверь и зажег лучину.

— Садись!

Я послушно присел на полено, а он так и торчал передо мною, как нескладная грозная тень.

— Видели Таса?

Он кивнул.

— Ну?!

— Как помянули про приятеля да Ружейный конец, сразу задергался. А молвил так: «Дом сгорел, а погода в руке божьей». Грех, мол, про то говорить. Ну и был таков.

Видимо, я все — таки переменился в лице, потому что он взялся пятерней за щеки.

— Ну? Какая еще пакость?

Я покачал головой. Ох, как паршиво! Попробуй не объясни — теперь докопаются сами. И злость на себя: допрыгался, идиот? И страх — но почти только за Суил: что с нею будет, если эти примутся за меня? И остается одно: выпутываться любой ценой. Черт с ней, с ценой…

— Ну так что? — спросил Ирсал уже мягче, и я ответил… почти спокойно:

— Этим делом занялась Церковь.

— Что?! — сказал он с трудом и покачнулся. — Что? А, будь ты проклят! — присел было и тут же опять вскочил, заметался, спотыкаясь о поленья: — а, колдун чертов!

— Сядь! Хватит дергаться.

— Командует! Будь ты проклят!

— Ладно, буду. Садись!

Он с ворчанием сел.

— Еще раз скажешь, что я — колдун… ей — богу, морду набью! Кое — что умею — так я в вонючей норе не сидел, а по свету шатался. А что пугал тебя… ладно, прости. Кто ж знал, что так повернется? Пугаешься ты красиво — приятно глянуть!

— Ах ты, сволочь!

— Уймись! — велел я ему. — Ничего петушиться, когда беда пришла.

— Ты за это еще заплатишь!

— А ты думал, тебя попрошу? Я за себя всегда сам плачу — не одалживаюсь.

Теперь он молчит. Глядит на меня, и ничего не прочтешь на длинном закопченном лице.

— Вот что, Ирсал. Забудь про ваше и наше… тут другое. Очень темное дело. Бери конец и распутывайте.

— Какой конец?