— Да, — почти беззвучно ответил Тэви.

— Ктар, я знаю… вы поймете… не сейчас. Все плохо… и мир, и война. Но все хуже… если по — прежнему… к гибели. Одну катастрофу… мы ее уже пережили… вторая? Или опять развал… одичание… третий цикл? Пусть они!

— А если нет? — спросил Хэлан. — Если они хуже?

— Не верю… и вы не верите… ваше дело… надо осторожно… очень. Ктар, это страшно… хочется… хоть немного надежды… воздуха!

Он не сказал — прохрипел это слово, рот приоткрылся, напряглась в последнем безнадежном вздохе грудь, дернулись и заскребли по одеялу пальцы, будто старались удержать убегающую жизнь.

А потом он как — то сразу успокоился, вытянулся, и лицо его стало торжественным и почти красивым. Человек, который не оставил долгов.

И Хэлан сразу почувствовал себя лишним. Встал, осторожно прикоснулся к еще теплой руке и тихо сказал:

— Спасибо.

А потом кивнул Майху и они ушли.

Посадку Хэлан проспал. Послушался Майха и принял часика за три снотворное — можно сказать, без сладкого остался. Правда, он не горевал, ему этих радостей и в полете хватало. Считай, семь дней из амортизаторов не вылезали. Вот тут Хэлан и прочувствовал, что за штука околофаранельская навигация. Только вылез из ящика — перегрузка размазывает тебя по полу, только в рот что — то взял — невесомость выворачивает кишки. Хэлан даже как — то отупел от этой свистопляски: ничего не хотел, ни о чем не думал — просто ждал, когда это кончится.

А когда кончилось, он даже не обрадовался. Живы, — ну и что? Тоже мне дорожка — из тупика в тупик.

Почему — то они даже не включили обзорный экран. Поели — за семь дней в первый раз по — человечески — и уселись в размонтированной рубке.

— Надо выйти, — сказал Майх.

— Успеется.

— Ничего, Хэл! Последняя пересадка.

Было что — то неправдоподобное в обыкновенности их прибытия. Как во сне, когда ничего не удивляет. Хэлан и не собирался ничему удивляться. Прибыли — так прибыли, Намрон — так Намрон, проиграл — так проиграл.

Тускло и серо было на душе, но когда сдвинулась плита люка, он чуть не вскрикнул от ужаса и какого — то боязливого восторга. Этот мир ничуть не походил на Ктен. Ктен был страшен, Намрон — устрашающе красив. На Ктене Фаранел властвовал, здесь он заполнял собой все. Грузно — прозрачным золотисто — розовым полушарием воздвигался на полнеба, гася звезды, затмевая немощное солнце. Он один владел этим миром: розоватым светом оживлял его ледяные пустыни, рыжим золотом окрашивал острия его скал, и в обманчивой теплоте его лучей Намрон казался еще мертвее — до того мертвый, что душа зябла.

Он взглянул на Майха и увидел за стеклом шлема его застывшее лицо.

— Что, здорово?

— Даже страшно. Ладно, пошли.

Станция была не то далеко, не то совсем близко — тут тоже было неладно с масштабами. Только отошли от корабля — и он исчез; они остались только вдвоем посреди сверкающей пустоты. Выскакивали и исчезали скалы, острые и тонкие, как иглы изморози; дробилось в ледяных гранях радужное сияние, и все ниже склонялся Фаранел, раздувшийся и сытый после того, как высосал жизнь из этого мира.

А потом они пришли. Очень черная башенка отмечала вход в станцию, и Майх долго с чем — то возился, пока золотисто — розовый пласт льда не поехал в сторону.

Тесный шлюз, мутный красный свет, исцарапанные стены. Вот тут — то ему и стало страшно. Хэлан всегда боялся болезней. Не боли, не смерти — того, как тебя предает тело. Только раз такое испытал — когда получил свою пулю — а бояться научился.

Внутренняя дверь уползла вбок, открывая тусклый коридор. Очень трудно было сделать первый шаг. Второй уже легче.

Молча они шли закругляющимся коридором, и невесомая беловатая пыль вспархивала из — под ног.

Майх не стал заходить в жилые отсеки. Лаборатория, мастерская, отсек жизнеобеспечения, какие — то комнатушки, забитые приборами. Ни к чему не прикасался, ничего не включал — просто смотрел, словно в жизни такого не видел.

Хэлан тащился следом и тоже помалкивал. Приглядывался и прятал вопросы про запас. Не складывается что — то картинка. Ну, представь: эпидемия. Десять человек больны, преданы, обречены на смерть. А тут порядочек. Все на местах, приборы чехлами накрыты. Уборку они, что ли, закатили перед тем, как умереть?

В центральном отсеке тоже был порядок. Все, как на Ктене, только раза в два меньше: и комната, и стол, и даже полукруглые диванчики вдоль стен.

— Смотри! — выдохнул Майх и схватил за руку.

— Вижу, — ответил он почему — то шепотом. С первого взгляда заметил, едва вошли. На столе ровная стопочка журналов и кассет, припорошенных пылью. Приготовили.

Было в этом что — то жуткое, нечеловеческое даже. Словно те десять не из жизни ушли, а просто покинули станцию, приготовив все для смены.

— Пойдем отсюда, — тихо сказал Майх. — Пожалуйста!

…Дезинфекцию они закатили на славу. Добрый час обрабатывали скафандры всем, чем могли, хоть толку — то…

Впрочем, Хэлан не слишком переживал. Успокоил его как — то порядок на станции. Просто, как хлеб: в Мире давным — давно не умирают от заразных болезней. Много от чего умирают, но только не от заразы. Не привыкли мы к этому. Смелый или трус — а голову потеряешь. Другое дело, если что — то знакомое, тут уже можно поднатужиться, да с достоинством помереть…

— О чем ты думаешь, Хэл? — тихо спросил Майх, и Хэлан поглядел на него. Странный у него был голос… боится?

— А что?

Они уже снова были в рубке — в привычном запахе пластика и металла, среди привычных вещей. Привычка — хорошая штука, вот уже и эта клетка домом кажется.

— Я думаю… боюсь, что станцией придется заняться тебе.

— Вот как?

— Понимаешь… я вовсе не хотел бы, чтоб ты… но время…

— Какое время?

— У меня очень много работы, Хэл, и ты мне в ней не помощник. Пойми: мне быстрей самому, чем объяснить, что надо сделать. Извини…

— Короче. Что надо?

— Надо разобраться со станцией. Пока… дня три… я могу работать здесь. Потом мне нужна мастерская. У меня ведь, в сущности, только схемы. Два — три блока… а остальное здесь.

— Значит, ты на станцию рассчитывал?

— Да. Здесь есть все, что мне надо. Только… знаешь, Хэл, боюсь!

— Чего? Ты ж меня сам убеждал, что это не зараза.

— А если Лийо неправ? Как мы тогда можем на корабль? Права не имеем!

— Все верно, малыш, — сказал Хэлан. — Не имеем. «Никогда этому не научусь, — подумал он. — Уже не научусь. Жаль».

— Понимаешь, если зараза, они могли принести ее только с поверхности.

— Предположим.

— Болезнь ведь не сразу началась. Где — то на второй или на третий сезон. Пока что два варианта: зараза или излучение. Кто — то чаще бывал на поверхности, кто — то реже…

— Неглупо. Если зараза — это все равно, а если облучились…

— Вот именно, Хэл! Если узнать, кто заболел первым…

— Ну что же, попробовать можно.

— Только осторожней. Ладно, Хэл?

Следующий день они тоже начали с экскурсии. Отправились смотреть корабли. Дежурное чудо Намрона: до первого оказалось рукой подать, а увидели только, когда подошли вплотную.

Майх даже не остановился — глянул и пошел дальше, а Хэлан еле удержался, чтоб не подойти и не потрогать. Такой он был родной на этой радужной равнине, такой будничный и обшарпанный — прямо сердце радовалось.

Зато у второго корабля Майх встал, как вкопанный, хоть там уж точно не на что было смотреть. Чуть не вдвое меньше и до того грязный и мятый…

— Хэл, видишь?

— Что?

— Корабль в первой стартовой позиции!

Хэлан пожал плечами: что это ему говорило?

— Смотри, — терпеливо сказал Майх, — нет посадочного кольца — дюзы открыты. И стартовые предохранители наполовину спущены.

— Ну и что?

— Здесь были только ученые, Хэл!

— Ну да, — со змеиной кротостью отозвался Хэлан, — где уж им! Если кто вашу вшивую школу не кончил, ему сроду ни в какой жестянке не разобраться!

— Дело не в школе, Хэл! Если бы я три года с Лийо не ходил… да я бы подумать не смел, что смогу отсюда выбраться. Это система Фаранела, понимаешь?