Наркотики были с самого начала одной из движущих сил нового движения:
Сердце остановилось,
Еще раз закуриваю
Думаю о Дилане Томасе,
Джоне Китсе, Марио Ланца, других
сумасшедших.
Глотаю травяной дым.
Погружаюсь в видения.
Вижу Лик Божий.
Умираю.
Попробуйте как-нибудь
сделать это…
"Я люблю сумасшедших, тех, кто неистово хотят жить, говорить, спастись, кто хотят иметь все сразу, кто никогда не зевают и не говорят пошлостей, а всегда горят, горят, горят", — говорит герой Керуака.
"Буддизм, практика медитации, психоделики, открытые формы стиха… Это был поиск более открытого сознания, исследование его границ. Керуак «горел» искусством и пил. Берроуз экспериментировал с морфием и вскоре, к несчастью, втянулся. Мы все курили марихуану, года с 45-го", — вспоминает Гинзберг.
Битники взяли слишком высокой «аккорд», их протестующие голоса были так громки, так надрывны, что, в конце концов, сорвались на фальцет. Они смогли предложить своему поколению только один способ борьбы с обществом, из которого они "выкинули себя за шиворот", — уход от него, уход от себя, в "другие сферы", в дзен-буддизм, в "радостную преступность" (Керуак), в вызывающе-нарочитую гомосексуальность и наркотики (Берроуз, провозгласивший, что "лучший Выход это Вход")…
Символично название романа Керуака — "В дороге". Дорога (вспоминаются фильмы Вендерса и Антониони) — это бесконечный и бессмысленный побег от благополучия буржуазного быта, от пуританства и ханжества "общественной морали", от традиций цивилизации потребительства, побег куда угодно, в никуда…
Времена были развеселые. Уже взорвали атомную бомбу. Уже вовсю свирепствовала «холодная» война и сенатор Маккарти со товарищи, клеймившие и изничтожавшие вовсю "коммунистическую чуму" и "красную заразу" (к таковым были причислены наркотики, гомосексуализм, а позднее и рок-н-ролл). А тут как раз, очень вовремя и, кстати, Кен Кизи, будущий автор "Полета над гнездом кукушки", открыл возможность немедикаментозного применения сильного галлюциногена ЛСД, ранее применявшегося в психиатрии для лечения маниакальных психозов. Именно на этих "таблетках от жизни", воспетых «Битлз» в песне "Люси в небесах с алмазами", и вырос причудливый рахитичный уродец — американское авангардное искусство… Америке предстояла война во Вьетнаме и студенческая революция (и та, и другая закончились поражением)…
Романтика Керуака была с восторгом принята первыми хиппи, которые довели ее до абсурда. Худосочные «цветы», длинноволосые «непротивленцы», любвеобильные пацифисты с их "Маке Love Not War!", адепты "свободной любви" — все они основательно потоптали американские дороги с рюкзаками за спиной, понаписали килограммы стихов, понаделали кучи любви, насовершали "странных и неожиданных поступков"… (Спустя десятилетие "рюкзачная революция" глухим эхом отозвалась и в Советском Союзе — те же рюкзаки, те же дороги, почти такой же «комсомольский» задор, такие же убогие КаЭсПэшные песенки, палатки, костры и привалы. Вот только гомосексуализм, наркотики и рок-н-ролл были чуть позже!)
Дурная кровь накапливалась слишком долго, она должна была найти себе выход. Джими Хендрикс, Дженис Джоплин, Джим Моррисон и многие другие гениальные музыканты Америки нашли этот выход и сами вылетели в него вместе с той грязью, разрушительной и агрессивной энергией, «чернухой», которые были сконцентрированы в их безумном наркотическом творчестве. В литературе должен был появиться кто-то, кто мог бы сделать тоже самое. И прежде, чем тупое американское кино полностью профанировало керуаковскую "Идею Дороги", сделав ее сюжетом бесконечных голливудских поделок, в литературу ввалился грязный и отвратительный Уильям Берроуз.
"Он был в очках, фетровой шляпе, поношенном костюме, худой, сдержанный и немногословный… Он был настоящим учителем, — Керуак с трепетом описывает Старого Буйвола Ли. — Он проволок свое длинное тощее тело по всем Соединенным Штатам, а в свое время — по большей части Европы и Северной Африки, и все для того, чтобы посмотреть, что там творится. В тридцатых годах он женился в Югославии на русской белоэмигрантской графине, чтобы спасти ее от нацистов. Есть фотографии, где он снят среди интернациональной кокаиновой команды тридцатых: разбойничьи рожи и растрепанные волосы, все опираются друг на друга… На других снимках он, нацепив панаму, обозревает улицы Алжира. Русскую графиню он с тех пор ни разу не видел. Он был истребителем крыс в Чикаго, буфетчиком в Нью-Йорке, разносчиком судебных повесток в Ньюарке. В Париже он сидел за столиком кафе, глядя на мелькающие мимо угрюмые лица французов. В Африке он, по своему обыкновению, разглядывал тех, кого называли самыми безобразными людьми на свете…"
На фотографиях тех лет, как и на современных фото, Берроуз похож на заурядного зануду-клерка, добропорядочного представителя миддл-класса в неизменном строгом костюме (даже на пляже!). Тертый дядька с грустными выразительными глазами, видавший виды пронафталиненный старик, которому суждено было перевернуть американскую литературу. "За обликом серого, неприметного малого скрывался настоящий канзасский священник, в исступлении вершащий свои необыкновенные экзотические таинства" (Керуак).
Уильям Сьюард Берроуз родился 5 февраля 1914 года в городе Сент-Луис (штат Миссури). В 1936 году закончил Гарвардский университет, после чего изучал медицину в Вене. Позже, в 50-е годы, говоря языком идеологических штампов советского литературоведения, "стал вести образ жизни, не совместимый с моралью общества, за что был отвергнут родными. Это выразилось в громогласном афишировании своих гомосексуальных наклонностей и пристрастии к гашишу и ЛСД". В 1953 году под псевдонимом "Уильям Ли" Берроуз опубликовал свою первую книгу "Джанки. Исповедь неисправимого наркомана" — оригинальный наркотический авторепортаж, имевший небольшой коммерческий успех и даже замеченный критикой. В том же году в студенческом журнале "Чикаго Ревю" был напечатан "Голый завтрак", отдельное издание которого вышло в 1959 году в Париже.
"А теперь я, Уильям Сьюард, выпущу на волю полчища слов… Благосклонный читатель, Слово набросится на тебя. Выпустив железные когти человека-леопарда, оно отгрызет тебе пальцы рук и ног, словно не брезгующий ничем сухопутный краб, оно повесит тебя и, подобно постижимому псу, будет ловить ртом твою сперму, оно огромной ядовитой змеей обовьется вокруг твоих бедер и впрыснет тебе дозу протухшей эктоплазмы… Благосклонный читатель, мы зрим Бога сквозь наши задние проходы в фотовспышке оргазма… С помощью этих отверстий преображай свое грешное тело… Лучший Выход — это Вход…"
Так уж повелось, что история американской литературы делалась где угодно, только не в Америке. Впервые изданный в Париже и опубликованный в США в 1962 году, "Голый завтрак" попал под обстрел критиков, что и спровоцировало запрещение книги. (Что делать, если Америка всегда была озабочена судьбой «чужих» непризнанных гениев куда больше, чем своих собственных?!) Скандал вокруг книги, естественно, возымел обратное действие, добавил ей значительности, взорвав "общественное мнение" и заинтересовав "Голым завтраком", Берроузом и остальными битниками такое количество читателей, какое наверняка не смогла бы привлечь никакая реклама.
Литературный обозреватель "Вестерн Ревю", не без восторга сообщивший читателям в 1959 году, что "всего несколько лет назад было принято жаловаться на дух конформизма в американской литературе. Теперь положение изменилось, и в нашей литературе вновь появилось "бунтарское течение", — явно недооценивал положение. Если битники в целом были готовы изменить американскую литературу, уничтожив в ней «дух» конформизма и, отвоевав себе почетные звания бунтарей-революционеров, нонконформистов-преобразователей, осесть на профессорских ставках в престижных университетах страны, то Старый Буйвол Ли был опасен по-настоящему, социально опасен. Автор "Голого завтрака", наркоман, гомосексуалист (извращенец!), сменивший немало профессий, много чего испытавший и повидавший, своим романом подвел жирную черту под историей классической американской литературы. Что-то в ней сломалось (скорее всего, хребет)…