Я покрепче закрепляюсь на толстом суку, боковыми ногами обхватываю ствол, а прямые - свешиваю вниз.  Ими я буду болтать просто так,  для удовольствия. Липкую массу вбираю всю без остатка в боковую правую руку. Делаю это аккуратно, потому что острые секиры  выступающие на обоих запястьях и ещё недавно служившие мне для победных схваток в турнирах могут, ненароком, повредить паутину, и тогда придётся вырабатывать новую.

      Я подпираю передними прямыми руками подбородок и задумываюсь…

      Мне скоро двадцать юлианских лет. Все вокруг имеют своё гнездо, по нескольку подружек и по целой куче детишек, маленьких прелестных челлейчиков, все ездят на колесницах и по юлине и по воздуху. Никто не перемещается дедовским способом, как это делаю я -  последний из могикан. Зачем я это делаю? Назло другим?  Или мне не нравятся перемены на моей планете, которые произошли совсем недавно?

       Но их устроили мы, челлеи. Мы будто сошли с ума, увлёкшись механическими удовольствиями. А ведь совсем недавно всё было не так. Я ещё помню рассказы моего деда, последнего правителя гордых челлеев, о великих идеях нашего народа и бесстрашных подвигах, совершаемых мужчинами нашего племени  во имя этих идей. Он успел поведать мне, как его отец, Главный Вождь всех юлианцев, мог мысленно перемещаться в пространстве, а паутину употреблял только для страховки. Он хотел научить этому моего деда, но не успел. Дед не должным образом отнёсся к учёбе. Уже тогда бациллы новомодных веяний, под названием прогресс, стали овладевать умами. Стало модно летать и ездить в механических колесницах, сидеть в пищеприёмниках на креслах, болтая прямыми ногами для удовольствия (вот и я завёл эту дурную привычку), и уже никто не может теперь вырабатывать паутины, не говоря уж о том, чтобы попадать ею точно в цель.

       Вчера,  пролетая над самодвижущей коляской и легко обгоняя её, я заметил восхищённые взгляды двух молоденьких дамочек, сидевших в ней.

       Ещё не всё потеряно, обрадовался я и послал им воздушный поцелуй передними прямыми руками, а боковыми изобразил фривольное движение, будто обнимаю их. Но кучер резко дёрнул за рычаги управления, и коляска, изменив направление, умчалась прочь.

       Я предвижу для нашего народа дурное будущее, скоро станет  всё непросто.  Уже сейчас никто не хочет оставаться прежним и вести размеренную природную жизнь. Все хотят нового - весёлого, разгульного, опьяняющего, жаждут телесных удовольствий.  Смогу ли я противостоять этому веянию, заразившему наш народ, найду ли силы выстоять, или стану таким как все.

       Я переменяю позу и перелезаю на другой ствол, повыше. Раздвоенная макушка редра раскачивается на ветру. Ствол, на который я перемещаюсь, начинает скрипеть, не предвещая ничего хорошего.

       Но мне не страшно, я ничего не боюсь в этой жизни. Я рождён гордым челлеем и  живу, как мне начертано судьбой.

       Я прикладываю  прямую руку козырьком к глазам и всматриваюсь вдаль. Из-за лесистых холмов набегают тучки, норовя закрыть белёсое Солнце. Его лучи, пронзая толщу облаков, светятся разноцветными огнями. Это юлианская радуга, предвестник тёплого летнего дождя.

        Я люблю этот мир, он подарил мне жизнь и вместе с ней – ощущение радости. Пусть я ещё не постиг его смысла, но это ничего, не всё потеряно. И какой бы никчемной не казалась мне моя жизнь до сегодняшнего дня, я знаю – всё не напрасно. Я ещё поборюсь…

       Скоро турнир доблести мужчин нашего рода, как раз в день моего двадцатилетия. Я выступлю достойно и с честью постою за идеалы моих предков. Может быть, наконец, найдётся и среди самочек родственная душа, которая меня поймёт. Хотелось бы, чтобы это была Тея. Прекрасная дивная недоступная Тея. Придёт ли она посмотреть на турнир и возьмёт ли с собой призывный букет нераскрытых бутонов, и кому он будет вручён. Пока, кроме взглядов украдкой, она ничем меня не одаривала. А мне уже давно пора передать свою зелёную жидкость по наследству. Она уже давно пропиталась неимоверной жаждой жизни, которой не нужны  подпорки в виде колесниц и мягких кресел. Она насытилась моими генами и жаждет таинства соединения. Мои потомки будут летать выше и дальше всех, а паутиной стрелять точнее, чем это делаю я… Пора,  пора совершить таинство….

        Да, жизнь изменилась. Кардинально. Особенно круто и непоправимо с изобретением денег, с этим мерилом всего. Кто выдумал сей бред: «деньги – эквивалент всего». Ещё недавно мы довольствовались простой пищей, одинаковой для всех, и состоящей в основном из редровых шишек и целебных трав. Мы пили простую воду из родников, танцевали лихие любовные пляски и летали на паутинах не хуже птиц. Так было всегда, и веками ничто не менялось. Никто не ублажал себя излишествами, не сидел за удобными столами по целым дням, поедая обработанную огнём и кипящей водой пищу, не закрывал своё тело цветными лоскутами, якобы украшая его, а на деле, пряча изъяны, и, главное, не заставлял работать на себя других. Теперь всё не так, все жаждут иметь деньги, потому что с их дьявольской силой можно исполнить любое желание.  Имея деньги, этот подлый эквивалент  всего, можно заставить другого работать, сочинять и петь песни, плясать под твою дудку, приносить еду и уступить тебе на ночь свою даму сердца.

       Мой дед, предводитель челлеев, не знал денег, в те времена их ещё не было, но он и без них обходился. Все и так видели, что он лучше всех, и в этом никто не сомневался.  Дед был красавцем, в боях и турнирах ему не было равных. Его секиры, сверкали как молнии, и разили врагов, даже не прикасаясь к ним. А как он плясал и каким был оратором. Он был по праву вождём нашего племени, самым достойнейшим из всех.  И  это было видно без всяких денег.

  Теперь, любой из рода челлеев, не имея никаких заслуг, но накопивший денег, становился сразу на уровень моего деда, а то и выше. С виду он оставался таким же, серым и убогим, но уже самочки водили вокруг него хоровод, рассчитывая получить в подарок кусок лиловой материи. И самые красивые получали и радовались, не понимая, что по наследству передадут от него всякую дрянь.

      Но не только недалёкие дамочки, теперь и подающие надежды челлеи-юноши стали завидовать и заискивать перед имеющими эквивалент. Они не хотят больше жить как предки и делать всё сами, они жаждут денег, думая, что с их помощью возможно всё. Появилась целая группа денежных воротил, они именуют себя бандирами. Они собираются периодически на свой совет и определяют, кому и сколько иметь эквивалента. И уже неважно, что ты выглядишь хорошо, почитаешь предков, танцуешь лихие пляски и умеешь дарить любовь, если у тебя нет денег, этого подлого эквивалента, то и сам ты теперь никто.

       Отныне главный бандир решает всё, почему он главный – неясно, его не выбирали на собрании равных, выглядит он как урод, с ним мой дед за один стол бы не сел, но теперь этот бандир всем распоряжается и всем приказывает. Вокруг него вьются такие же убогие, но жадные до денег. И это всех устраивает. Всех, но не меня. Слишком простое это мерило – деньги. С их помощью не добудешь: ни счастья, ни удачи, ни радости жизни. Они не разрешили ещё ни одного вопроса, а только сильнее всё запутали.

     Новый вождь, Адум Свинт, учит, что личная корысть не является больше чем-то постыдным, наоборот, она залог благосостояния всех. Может быть, но я сомневаюсь в этой сентенции и положительно не вижу ничего хорошего в корысти, да и в благосостоянии тоже. К чему мы стремимся?   К украшениям лоскутами материи, и прогулкам на самодвижущих повозках? Или к насыщению желудка?  Так юливьи это делают быстрее и лучше нас.