- А вот мы сейчас посмотрим, какое оно доброе, - заговорщицки сказал Пьер и подмигнул. Филипп смущённо заулыбался. А может, зря я его подозреваю, с сожалением подумал Пьер. Просто... таким милым и услужливым людям редко удаётся избежать участи марионеток. - Начнём сегодня с того, на чём вчера остановились.

- А я знал, что вы это скажете! Лабрен уже здесь, - радостно сообщил Филипп.

Настроение Пьера мигом упало на несколько порядков. Предсказуемость - последнее качество, которое стоит ценить в комиссаре Конвента... Впрочем, разве не очевидно было предположить, что он предпочтёт сразу закончить начатое накануне дело?

"Полно, старик, ты дёргаешься только потому, что хотел послать за Лабреном вовсе не из-за этого", - сказал себе Пьер и вздохнул. Верно, не из-за этого. Но откуда об этом знать добряку Филиппу? Вот и успокойся, а то вызовешь уже вполне обоснованные подозрения.

"Я рассуждаю, как сподвижник контры", - подумал Пьер. В самом деле... Что ж, а вот это уже действительно нужное умение.

- Ну, так чего мы ждём? - сказал он и улыбнулся той самой улыбкой, от которой холодели пальцы у арестантов. Для сотрудников трибунала эта улыбка комиссара Ванеля означала лишь то, что работа началась.

В кабинет ввели Лабрена. Он казался несколько помятым: волосы взъерошены, одежда в беспорядке.

- Вас снова вытащили из постели любовницы, гражданин? - без улыбки спросил Пьер, игнорируя свежий синяк, расплывавшийся на изящно очерченной скуле арестанта.

- Даже не любовника, комиссар, - так же серьёзно ответил Лабрен. - Ваши шавки оказались удивительно устойчивы в вопросах того самого порока, которым вы меня давеча пугали.

- Я вас не пугал. Я констатировал очевидное. Сержант, - обратился Пьер к одному из приставов, - по чьему приказу избивали арестованного?

- Он позволял себе омерзительные высказывания, гражданин комиссар, - щёлкнув каблуками, отрапортовал тот. - Кроме того, он пытался...

- Я не спрашивал, что он сделал, - прервал его Пьер. - Я спросил, кто выдал санкцию на применение к подозреваемому грубой физической силы.

- Гражданин комиссар, - толстая шея сержанта начала медленно наливаться кровью, - я взял на себя смелость...

- Филипп, - Пьер повернулся к навострившемуся секретарю, - подготовьте рапорт на сержанта Фикеля по вопросу злоупотребления служебным положением.

- Но, гражданин комиссар... - пробормотал сержант.

- Вернёмся к вчерашнему разговору, Лабрен, - перекрывая его голос, невозмутимо сказал Пьер. - Вы, кажется, утверждали, что оказались в доме терпимости мадам Лавернэ по случайному совпадению.

- Утверждал, - кивнул Лабрен, и Пьер заметил в его взгляде то, чего там не было вчера - лёгкое любопытство. - Только вы не пожелали меня слушать.

- Разве? Если бы было так, вы бы сейчас сидели в Консьержи.

Пьер сделал паузу, давая Лабрену время оценить значимость сказанного. Тот только насмешливо изогнул бровь и ничего не сказал. Пьер какое-то время рассматривал его лицо. Измождённое, с глубоко залёгшими под глазами синяками. Вряд ли этой ночью ему удалось выспаться. Пьер попытался оценить, насколько сильно его били. На свежей ссадине не было видно запёкшейся крови, значит, Лабрену позволили умыться - наверняка не из доброты душевной, а чтобы скрыть побои от комиссара. Пьер вдруг понял, что арестант одет иначе, чем вчера - взамен батистовой сорочки на нём была обычная холщовая, и коричневые брюки из грубого полотна, вместо бархатных вчерашних. Только сапоги оставили. Изодранная и окровавленная одежда Лабрена, видимо, уже давно стала кучкой пепла.

- Филипп, добавьте к рапорту на сержанта Фикеля попытку скрыть степень злоупотребления от вышестоящей инстанции.

Теперь у сержанта полыхали даже уши. Он скрежетнул зубами и рявкнул:

- Гражданин комиссар, арестант проявил преступные поползновения против чести охранников!

- Чести охранников, вы сказали? - Пьер взглянул на него тем немигающим взглядом, от которого обычно слабели ноги у допрашиваемых. - Разве подначальный вам взвод состоит из юных невинных девиц?

Второй пристав сдавленно хихикнул и потупил взгляд. Филипп усердно скрипел пером. Сержант бешено завращал глазами.

- Этой сукин сын пытался лапать конвоира, гражданин комиссар! - проревел он.

"Я так и знал", - подумал Пьер, переводя ничего не выражающий взгляд на Лабрена. Тот широко улыбался, явно забавляясь происходящим. Пьер представил себе лицо охранника - какого-нибудь забитого крестьянина из далёкой Гаскони, в промежность которому небрежным жестом легла рука парижского аристократа, и с ужасом понял, что вот-вот улыбнётся тоже. А ещё понял, что не хочет сгонять эту улыбку с губ Лабрена. Может быть, потому, что смеялся тот не над ним.

- Потрудитесь объяснить своё поведение, гражданин, - сказал Пьер голосом, от которого крови полагалось застынуть в жилах.

- Охотно, - весело отозвался Лабрен, кровь которого, в полном соответствии с нравом её обладателя, проявляла возмутительно неповиновение. - Ну я же не виноват, что в ваших казематах совсем нет женщин-охранниц. И не виноват, более того, даже рад, что не родился прелестной дамой. Всем ведь известно, что нет лучше средства выбраться на волю, чем соблазнить охранника.

Над кем же ты издеваешься, подумал Пьер. Неужели всё-таки надо мной? Тогда почему меня тоже так смешит посиневшая рожа этого дурака Фикеля, и почему я с удовольствием рассмеялся бы вместе с тобой?

- Гражданин Лабрен, - очень медленно проговорил он, - вы, конечно, не знаете, но одним из преимуществ демократического общества есть изживание всех форм порока, в том числе того, что вы, паписты, называете содомией.

- Мы, паписты, - передразнил Лабрен - очень похоже, до того, что даже Филипп вдруг поднял голову, а Пьер отпрянул от неожиданности. - Вы вроде не дурак, гражданин комиссар, и могли бы сообразить, что я, грязный содомит, вряд ли могу быть папистом.

"Ах ты, щенок, ещё шутить со мной вздумал!" - подумал Пьер, чувствуя, как приходит в ярость.

- Вы представитель упаднического класса и гнилой морали, - холодно сказал он. - Ей не будет места в новом, справедливом мире.

- Да уж вижу, что не будет, - бросив через плечо взгляд на пыхтящего Фикеля, проронил Лабрен. - Но хороша справедливость, если в вашем так называемом справделивом обществе не всякий может трахаться с тем, с кем захочет.

Произнося последние слова, он вдруг посмотрел Пьеру в глаза.

Комиссар Ванель редко терял самообладание. Вернее - и это мог бы подтвердить его секретарь - подобного не случалось ни разу. До нынешнего дня.

Поймав направленный на него взгляд Анри Лабрена и прочтя там именно то, чего опасался всё это время, Пьер схватил папку с досье и со всей силы обрушил её на крышку стола. Крышка дрогнула, бумаги, которыми был завален стол, возмущённо зашуршали, в солнечном свете взвился столб пыли. Филипп снова чихнул, потом ещё раз, шумно и потрясённо.

- Довольно этой мерзости, - сказал Пьер. - Мы отклонились от темы, гражданин Лабрен. Будьте любезны отвечать, дорога ли вам ваша голова?

- Не стану отрицать, - сказал тот. Спокойно и - Пьер ушам своим не поверил - благожелательно. Он по-прежнему улыбался, хотя уже и не так широко... и из улыбка почти совсем ушла надменность. Сейчас в ней было...

Сочувствие?

Пьеру понадобилось несколько секунд, чтобы выровнять дыхание.

- В таком случае прекратите этот балаган и изъявите готовность сотрудничать с трибуналом.

- Считайте, что изъявил.

Они обменялись взглядами - куда менее понимающими, чем хотелось бы Пьеру. Вдруг он понял, что чувствует себя неуютно в присутствии приставов и секретаря. Это открытие поразило его больше, чем все остальные вместе взятые.

- Рад слышать это, - сухо сказал Пьер и посмотрел на пристава. - Развязать. Садитесь, - сказал он Лабрену, когда приказ был выполнен. Тот не стал возражать и с видимым удовольствием плюхнулся на неудобный колченогий табурет для допрашиваемых, тут же принявшись растирать запястья - явно не с демонстративной целью. "Ему и правда досталось", - подумал Пьер, разглядывая его руки. Вчера они были скручены у арестанта за спиной, и он не мог их видеть, а теперь смотрел, и это было магнетическое зрелище. У Лабрена были длинные сильные пальцы, узкие ладони - и мозоли на их внутренней стороне. Совсем не те холёные ручки аристократа, которые ожидал увидеть Пьер. Он снова представил - теперь уже явно, словно сам находился вблизи - как эта рука, едва освободившись, властно ложится в пах конвоиру... и в панике стиснул колени под столом, отчаянно пытаясь погасить внезапно возникшую эрекцию.