— Иди ложись спать да не вылезай...

Из комнаты Гришина, где орудовали гестаповцы, послышались глухие удары и стоны.

— Где был? — допытывался один выродок.

— В командировке...

Татьяна Яковлевна глянула в открытую дверь и увидела на полу окровавленного Арсения. Он силился поднять голову, но каблук огромного сапога с размаху опустился ему на висок. Арсений снова застонал.

— Знаем мы ваши командировки... Что возил партизанам?

Гестаповец, который только что разговаривал с Татьяной, втолкнул ее в комнату Гришина и, показывая на Арсения, спросил:

— Знаешь этого человека?

— Знаю. Это же мой сосед.

— А кто ходит к нему?

— Не знаю.

Начался повальный обыск. Все дочиста перерыли в квартире. Лазили на чердак и штыками перекопали там мох и песок. Один из гестаповцев внимательно присмотрелся к столу, на котором печатали «Звязду». На столе чернели большие пятна типографской краски.

— Где типография? — допытывались гестаповцы у Арсения и били чем попало.

— Не знаю, — отвечал он.

— Не знаешь? А почему стол запачкан краской? Говори, где печатный станок?

— Могу поклясться, что не знаю никакого станка.

— Не знаешь? Когда все жилы вытянем из тебя, скажешь...

И снова сыпались удары. Арсений временами терял сознание, а когда приходил в себя, слышал одно и то же:

— Говори, большевистская морда!..

— Ничего я не знаю...

Арсения потащили в машину, а Татьяне Яковенко приказали никуда не выходить.

— Куда же я пойду от маленьких детей? Мне идти некуда.

За домом установили тщательное наблюдение. Но ни Рудзянко, ни Филипенок, ни другие агенты СД и Абвера не могли напасть на след типографии. Арестованные Ватик, Ганна Ширко и другие подпольщики, выдержав пытки, ничего не сказали на допросах.

С шумом, под завывание автомобильных сирен, открылись ворота больницы, и во двор влетело сразу несколько приземистых «черных воронов». Дверь одного из них открылась, и два гестаповца потащили к хирургическому отделению высокого бородатого человека.

Медсестра Алла Сидорович, увидев его, чуть не вскрикнула от волнения: гестаповцы тащили Сайчика. Он был бледен как снег.

Алла сразу бросилась к Клумову. Профессор после обхода больных сидел в своей комнате и что-то писал.

— Что случилось? — спокойно спросил он растерянную, взволнованную Сидорович.

За свою долгую жизнь Клумов видел столько смертей и рождений, столько горя и радости, что его уже ничто не могло удивить. Он будто застыл, окаменел.

— Беда, Евгений Владимирович, — тихо сказала Сидорович. — Привезли к нам старика, который, помните, приносил «Звязду». На ногах не стоит...

Клумов поднял глаза и посмотрел на Аллу:

— Спокойно, Алла Осиповна. Медицинским работникам нельзя волноваться даже и тогда, когда они видят раненых. Что-нибудь надо придумать. Идите, я сейчас...

Старик лежал на полу, окруженный гестаповцами.

— Где ваш доктор? — грубо спросил один из них у Аллы. — Нам некогда ждать, нужно допросить этого бандита. Перевяжите его скорей, чтобы не сдох...

— Господа, прошу отнести больного в операционный зал, — послышался за их спиной голос профессора.

Гестаповцы подхватили Сайчика под руки и потащили. На полу осталось кровавое пятно. Старик тихо стонал.

В операционной Клумов приказал:

— Раздеть больного! Положить на стол!

— Нам некогда таскаться с ним, — запротестовал гестаповец. Перевяжите бандита, и мы будем допрашивать его.

— В таком случае нечего было привозить его ко мне! Я должен осмотреть больного. Прошу всех покинуть операционный зал.

Гестаповцы нехотя вышли.

Клумов осмотрел Сайчика. Пуля навылет пронзила старику грудь, пробила легкое. Однако рана не была смертельной.

После осмотра Сайчика профессор вышел в приемный покой и заявил гестаповцам:

— Пуля засела в легких. Без операции он не сможет давать показаний. Потребуется не менее суток на подготовку. Решайте, господа... Иного выхода нет.

— Нам он нужен живой, а не куча навоза, — злобно выругался начальник группы СД. — Операцию не затягивайте. Не позже как завтра мы должны допросить его.

Оставив часового, гестаповцы уехали. А Евгений Владимирович кивнул Сидорович: нужно, мол, что-то придумать.

Когда отъехали черные приземистые машины, к Алле прибежала Витя Рубец.

— Аллочка, ты слышала, что Деда ранили?

— Не только слышала. Он у нас на втором этаже лежит.

— Нужно помочь ему убежать.

— Попробуем.

— Скажи ему, чтобы готовился...

Но как это сделать? Ведь возле палаты сидит дежурная сестра. Чтобы отвлечь ее внимание, Алла попросила:

— Ольга Ивановна, дайте, пожалуйста, закурить.

— Ты же не куришь, Алла.

— Что-то так захотелось... И Витя тоже просит. Может, у больных есть?

— Спроси. Может, у кого и есть.

Сидорович зашла в палату, где лежал Сайчик. Пристально глядя ему в глаза, спросила:

— Нет ли у вас, дедуля, закурить?

Он сразу сообразил, что не в куреве дело, и ответил слабым голосом:

— Поищи у меня под подушкой.

Она наклонилась над самым его ухом и спросила:

— Ходить можете?

Старик глазами дал понять, что может.

— Одежда внизу под лестницей. Выход во двор. В семь часов на Гарбарной ждет машина.

И потом уже вслух:

— Ничего у вас под подушкой нет.

— Значит, в одежде осталось.

После работы на квартире у Аллы Сидорович собрались Захар Галло, Витя Рубец, медсестра Мария Жлоба. Поскольку обещанная машина не прибыла, нужно было решить, как помочь Сайчику выбраться из больницы. Хорошо, если старик сам сможет выйти, когда они отвлекут внимание часового.

В половине седьмого вся группа была возле больницы. Захар остался на улице, а Мария Жлоба и Алла пошли в корпус.

— Что вам здесь нужно? — насторожился постовой.

— Да ключ от квартиры потеряла, — ответила Сидорович.

— А я к дежурной сестре, — добавила Мария Жлоба.

Постовой днем видел Аллу, поэтому не протестовал, пустил. Найдя медсестру Аню Спирину, Алла попросила:

— Пофлиртуй минут десять с часовым. Хорошо?

— Что, очень нужно?

— Очень. Прошу тебя...

Аня подошла к гестаповцу и завязала пустой, но приятный для него разговор. Фашисту импонировало, что красивая девушка сама обратила на него внимание, и он не скупился на комплименты.

А тем временем Алла вынесла Сайчикову одежду под лестницу. Ровно в семь часов старик застонал:

— Ой, живот... Не утерплю...

— Санитарку позовите, — посоветовали соседи.

— Этого не хватало. Сам доберусь. Непривычный я к санитаркам.

И заковылял, опираясь на спинки кроватей и стены. Простреленная грудь хрипела. Хотелось кашлять, но старик сдерживался. Знал: кашлять нельзя, опасно.

Пройдя коридор, по лестнице спустился вниз. Никто не обращал на него внимания. Постовой за дверью скалил зубы с медсестрой Аней. Под лестницей Сайчик отыскал свою одежду, быстренько переоделся и через черный ход вышел во двор.

Высокий забор с натянутой колючей проволокой отгораживал больницу от Гарбарной улицы. Старик снял ватник, вскинул его на проволоку и, собрав силы, подтянулся. Руки дрожали, все тело трясла лихорадка.

Еще одно усилие, еще одно — и дрожащая нога, закинутая вверх, зацепилась за проволоку. Теперь и она помогала полуживому телу взобраться на ватник, а затем перевалиться через забор.

Упал в высокую траву и замер. Долго ли так лежал — не помнил. Стемнело. Никакой машины не было. Поблизости знал одну явочную квартиру. Хорошо бы доковылять до нее. И он, таясь, обходя людные места, потащился на Красноармейскую улицу.

Хотя и трудно было найти Жана, но его нашли и сообщили, что нужно спасать Василя Сайчика. Не раздумывая ни минуты, Жан надел темные очки, насунул на самые глаза шляпу и пошел к Сайчику. Деда нельзя было узнать: борода сбрита, усы, словно у кота, — торчком, лицо желтое.