Почва города была песчаной, излюбленной для вековых сосен. Огромные старинные карьеры, заполненные ключевой водой и окруженные роскошными пляжами, были постоянным местом отдыха горожан летом и местом демонстраций разных видов зимнего спорта в холодное время года.
Параллельно берегу реки тянулась деревенька, давшая название городу. На высоком холме был поселок крупного совхоза. Там же находилось кладбище и старинная церковь.
Мы с детьми, вернувшись из ГДР без папы, который должен был продолжить службу на Дальнем Востоке, были поселены военкоматом в только что построенной кирпичной пятиэтажке на центральной улице города. Муж, продолжавший военную службу, получил одну из комнат квартиры, а подполковник, оформляющийся в отставку, две остальные.
Население города постоянно увеличивалось. Местное здравоохранение испытывало острую нужду в кадрах. Имея опыт в быстром освоении полученного жилья, буквально через несколько дней по приезде я была приглашена и принята на работу.
Новая типовая поликлиника находилась напротив нашего дома. По трудовой книжке мой рабочий стаж исчислялся восемью годами и давал мне право на должность специалиста-невропатолога. Однако по штатному расписанию в городе не был предусмотрен психиатр, поэтому меня стали именовать психоневрологом и прикрепили ко мне всех душевных больных. Я возражала, но в ответ меня освободили от работы на три рабочих дня в месяц, вменив в обязанность являться на усовершенствование в Областную психиатрическую больницу имени 8 марта в Москву. Туда я ездила с интересом и получала от них консультативную помощь. От совместительства на половину врачебной ставки мне отказаться не удалось. Коллеги и горожане относились ко мне хорошо, отказать им я не смела. В той же трудовой книжке было написано, что я работала в недавнем прошлом ординатором туберкулезного отделения Дрезденского военного госпиталя. Медицинское начальство посчитало, что с дополнительными нагрузками я справлюсь.
Таким образом мой рабочий день стал ненормированным. Но, как говорит русская пословица, «что
ни делается, все к лучшему». Тяжелая напряженная работа заглушала мою тоску о муже, подавляла панические и горестные мысли о том, что я своими руками разрушила счастливую семью, отказавшись ехать на Дальний Восток, оставила больного мужа за границей, предоставив ему самому решать судьбоносную семейную проблему.
Переехавшие ко мне родители-пенсионеры заботились о детях. Они, так же как родственники и знакомые, не понимали и осуждали меня. Невозможно было кому-то объяснить, что поступок мой — это борьба за здоровье и саму дальнейшую жизнь мужа, за счастье семьи и за сохранение детям их московской родины.
О себе я не думала, заглушая работой гнетущую тоску. Во врачебной помощи немыслимо было отказать никому и никогда, даже среди ночи. Больница в городе еще не была построена. Как-то раз «скорая» не взяла на себя риск перевозки больного и среди ночи приехала за мной. Речь шла о юноше, имеющем туберкулезную каверну в легком, которая внезапно дала сильное кровотечение. В туберкулезном кабинете поликлиники мне удалось остановить кровотечение, наложив пневмоторакс, то есть сжать легкое воздухом, введенным в плевральную полость. До утра я не отходила от больного, пока не появилась возможность осторожно перевезти его в специальный стационар.
Сама себя я называла высохшей соломенной вдовой. Оставаясь молодой, стройной да еще и носившей заграничную одежду, я привлекала к себе внимание мужчин, но абсолютно не замечала их настроения, общаясь с окружающими официально.
Работа моя часто была небезопасной: существовала опасность заразиться от больных тем же туберкулезом, пострадать от бредовых вспышек психопатов, свалиться с ног от перегрузки.
Не могу забыть молодого человека, шизофреника, рабочего совхоза, которого мне удалось вызволить из большой беды. Наверное, за это он постоянно деликатно охранял меня. Во время поликлинического приема, как правило, он сидел последним в длинной очереди в кабинет и, стараясь не попадать на глаза, зорко следил, не угрожает ли мне какая-либо опасность. Парень издали следил за мной и исчезал, убедившись, что я благополучно пришла домой. Страха перед ним не было, но меня не покидала тревога: не дай Бог, кто-то нечаянно толкнет доктора или косо взглянет.
Были ситуации, угрожающие жизни. На вызов врача при острой психической патологии я обязана была приходить в сопровождении милиционера. О месте встречи с ним мы договаривались по телефону. Как-то среди яркого летнего дня я подошла к одному из новых домов. Вход в квартиры был со двора. Я, сидя на лавочке, долго ждала участкового. Двор был наполнен детьми и людьми, которые здоровались и разговаривали со мной. Ну что может случиться, думала я, имея еще ряд неотложных дел. Поднявшись на несколько этажей, я увидела распахнутую дверь нужной мне квартиры, но не удивилась: коммуналка же. В комнатах людей не было, но из дальней слышался какой-то шум. Я направилась туда.
Увиденная картина была ужасной. Обстановка комнаты превратилась в груды мусора. В центре ее на столе стоял растрепанный детина с безумным взглядом, пытаясь молотком сбить с потолка люстру. Увидев меня, с криком: «Ааа..! Вот ты-то мне и нужна!!!» — он бросился на меня. Не помня себя, я прыгнула к двери, опередила на два шага детину, выбежала во двор, чуть не сбив с ног участкового,
ждавшего меня. Безумный, увидев милиционера, как-то обмяк, что позволило надеть на него наручники и связать ноги специальной петлей. Потом в отделении милиции, написав направление в психиатрическую больницу, я долго слушала разнос и назидания начальника, осознавая свое неправильное поведение.
Часто бывает, того, кто много и искренне работает, нагружают работой все больше и больше. Так, Городской Совет депутатов трудящихся первого созыва поручил мне общественный контроль за детскими садами и яслями. Само ожидание моего внезапного прихода заставляло персонал этих учреждений постоянно повышать рабочую дисциплину и соблюдать надлежащий порядок.
Времени не хватало. Явившись в детское учреждение, я вынуждена была действовать по-военному — энергично и быстро. Проверив сроки различных анализов персонала, я придиралась к чистоте помещения, белья, спецодежды, проверяла режим и распорядок дня. Не спрашивая ни у кого согласия, оставляла запрет (в письменной форме) на раскрашивание лица, на декоративный маникюр с длинными ногтями, на хождение на босу ногу.
Особое внимание уделяла кухне: никогда не пользовалась предлагаемой едой, но пробовала ее из всех кастрюль и сковородок. Во всех учреждениях ввела военную методику проб, когда личная ложка повара наполнялась через край из черпака.
Горсовет одобрял мои поправки. Как анекдот рассказывалось, что сестры и нянечки в туго накрахмаленных косынках и халатах во главе с заведующей и детским врачом, вооружившись разноцветными детскими сачками, бегают по помещениям, ловя злосчастных единичных мух. Со своей стороны через тот же горсовет мне удавалось помогать этим учреждениям в решении их строительных, финансовых и других серьезных проблем.
Наверное, моя бурная деятельность не всем нравилась. Может быть, не зря охранял меня внимательный шизофреник?
Родительский комитет школы, где училась моя дочь, ввел меня в свой состав. Один из родителей этого комитета был руководителем подразделения, в котором я проводила понравившуюся ему санитарно-просветительную беседу. (В то время каждый врач обязан был какое-то количество часов в месяц отдавать такой работе.) Он обратился ко мне с просьбой прочитать для учащихся лекцию о вреде курения. Я согласилась, но с условием сделать встречу медицины со школьниками неформальной. Для этого мне потребовалась секретная помощь некоторых педагогов и инициатора лекции. На самом деле лекция выглядела как театрализованное представление.
На сцене большого актового зала новой школы- десятилетки поместилась больничная кушетка и специально написанные одним из родителей, художником, крупные, несколько ироничные и слегка карикатурные плакаты человеческих органов. Например, «некурящее сердце» изображалось в виде смеющегося личика на фоне небесно-голубых летних, а «курящее сердце» плакало на фоне легких в черных кляксах. Под большим секретом я познакомилась с мальчишками-курильщиками, чтобы безошибочно узнать их среди сидящих в зале.
