На лекции в институт ходил один Ваня. Он строго отмечал мое присутствие в журналах. Весь курс сочувствовал нам и помогал скрывать прогулы. С рождением ребенка мы с Ваней поменялись ролями. Теперь он стал моим педагогом. Таким же, как я была для него первые три курса.
Теперь он авторитетным тоном излагал мне, кормящей ребенка или занятой неотложными домашними делами, то, что узнавал на лекциях. Использовалась каждая минута среди домашних и служебных дел.
День в казарме начинался в шесть часов утра с громогласного крика дневального солдата: «Подъём!» Иван быстро одевался, бежал проводить ежедневный утренний осмотр всего личного состава, затем в столовую проверять продукты, пробовать и разрешать завтрак, там же сам завтракал и, доложив дежурному по части офицеру обстановку, уезжал в институт.
Надо сказать, что Ваня обладал неизъяснимым обаянием. Он никогда не нарушал золотого правила, не имеющего исключений: «Относись к людям так же, как хотел бы, чтобы они относились к тебе». Командование не только ценило своего «доктора», но и относилось к нему по-отечески. Солдаты — молодые парни — уважали и любили его, как старшего брата, внимательного и заботливого, всегда готового защитить и оказать помощь. Никаких внеуставных отношений между солдатами в то время вообще не существовало. Жили «нерушимой дружною семьей». Дружба, братство, товарищеская взаимопомощь были не отвлеченными понятиями. Мне, прожившей с ними бок о бок два года в казарме, в самой солдатской гуще, неизвестен ни один серьезный негативный эпизод.
В то время антибиотики еще не появились, сульфамидные препараты имели скудный ассортимент. Стрептококки и стафилококки свирепствовали вовсю. Солдаты очень страдали от гнойных заболеваний и осложнений. Иногда парни, не стесняясь, плакали, ища Ваниной помощи. При стандартных медикаментах его отношение к больным творило чудеса. Он старался всеми силами помочь, казалось, в мелочах. Так, по его записке кладовщик выдавал идущему на перевязку солдату смену чистого белья, чтобы надеть его после процедуры. Личная и казарменная гигиена стояла в части на высоком уровне. Каждые десять дней солдаты строем ходили в го-
родскую баню. Постельное и нательное белье было белым, исключительно хлопчатобумажным, стираемым мощной городской прачечной. Записка доктора дисциплинировала солдата и повышала в его глазах важность проводимых мероприятий. Получая новые знания в институте, Ваня немедленно использовал их в казарме.
Командование воинской части предоставило нам через год большую, светлую комнату в новом доме со всеми удобствами на центральном проспекте подмосковного города.
ДИПЛОМ С ОТЛИЧИЕМ
В 1952 году мы успешно окончили лечебный факультет 2-го Московского медицинского института имени Н.И.Пирогова.
К двадцати четырем годам жизни мне посчастливилось не только получить врачебный диплом со специализацией по неврологии, но и стать женой геройского парня, с первого до последнего дня Великой Отечественной войны сражавшегося на ее фронтах. Он имел звание капитана медицинской службы и правительственные награды. Муж находился на действительной военной службе в воинской части, расквартированной на окраине одного из подмосковных городов. Учитывая этот факт, государственная комиссия по распределению новоиспеченных врачей направила меня на работу не в необъятные просторы нашей Родины, а в городскую больницу по месту жительства.
Центральная городская больница располагалась вблизи загруженной автострады, позади жилых кварталов, в поле. От воинской части через огороды и пустыри можно было дойти до нее за пятнадцать минут.
Недавно построенное современное здание больницы было рассчитано на размещение нескольких сотен больных. Это медицинское учреждение пользовалось в округе широкой известностью и славой. Больница была многопрофильной, скоропомощной,
хорошо и современно оборудованной. Местные доктора работали по своим специальностям десятками лет. В отделе кадров больницы и в дирекции обратили внимание на мой «Диплом с отличием».
Заместитель главного врача, седовласый, импозантный доктор, с моей точки зрения, «старикашка лет пятидесяти и полная развалина», опираясь на мою руку, лично привел меня в отделение терапии, где размещались пятнадцать неврологических коек. Мой начальник, популярный в районе врач-невропатолог, встретил молодого коллегу радушно. Он тоже был седым солидным человеком, но младше «старикашки» по возрасту. Оба доктора давно проживали в городе, на работу приезжали на собственных легковых машинах марки «Победа». Последнее обстоятельство было в то время большой редкостью. Пока меня знакомили с работой и что-то обсуждали, сестры накрыли в кабинете заведующего стол с бутылками водки и удалились. Я удивилась, оставшись с моими солидными коллегами одна. Однако мне объяснили, что полагается отпраздновать первый день вступления в должность. Тут только я заметила, какими странными глазами они на меня смотрят! Не показывая своего смущения и возмущения, я вежливо поблагодарила их и сказала, что никакого вина не пью совсем, что дома ждет меня ребенок и масса разных дел. Потом поклонилась, как когда-то учила меня бабушка Марфа, и ушла.
Всю дорогу до дома я плакала, не могла унять дрожь в руках и ногах. Неделю назад муж Ваня уехал, получив назначение в медицинскую службу дивизии реактивной авиации. Дочке шел третий год. Ее надо было кормить, купать. Пятнадцатилетняя сестра Вани, жившая с нами после гибели их родителей, ждала меня, сидя за учебниками. Старая бабушка также нуждалась в заботах, не говоря уже о всяких домашних проблемах. «Что делать?! — рыдала я. — Где искать работу?» Измучившись за бессонную ночь, утром решила в больницу идти, а если посмеют «приставать», пожаловаться в райком партии. Этому органу власти я доверяла, хотя была беспартийной. Успокоившись, явилась на свой первый трудовой день, притворившись дурочкой.
Шеф был удивлен моей наивностью и назвал меня Женей, но получил твердый ответ: «Зовите меня полным именем». Он сразу все понял. Отношения между нами стали рабочими. Доктор оказался хорошим педагогом. Когда он почувствовал, что я стала разбираться в практической неврологии, то взвалил на вчерашнюю студентку всех пятнадцать стационарных больных, поликлинический прием и консультации по больнице. В общем, бросил, как беспомощного котенка в омут. Может быть, выживет, а может быть, нет. У меня было впечатление, что на больных ему вообще наплевать. Он без конца оформлял себе больничные листы, на работу являлся когда хотел.
Предо мной ставились очень серьезные задачи: давать консультации по больнице, от которых зачастую зависела жизнь людей, привозимых после автомобильных аварий и травм с автострады. Мое решительное заключение требовалось при ранениях головы и различных ранах. От вызовов в нейрохирургию или ЛОР-отделение для диагностики повреждений мозга я сначала обмирала, а потом на ватных ногах шла на консультацию. Со слезами, упорно, я разыскивала своего руководителя через телефонный коммутатор города по всему району, категорически требовала его присутствия при непонятных и угрожающих жизни больных случаях. Волей-неволей, обучаясь, я перенимала его колоссальный лечебный опыт и очень быстро получила известность в городе не только из-за своей тяжелой работы, но и потому, что телефонистки волновались вместе со мной.
Наше поколение врачей было воспитано на традициях российской земской медицины. Советская медицина, базируясь на земской, внесла в нее принципы профилактики, общедоступного бесплатного лечения, патриотизма, бескорыстия и, если можно так сказать, принцип личной жертвенности врача, особенно в военные и послевоенные годы. Судя по своему мужу, товарищам и сокурсникам, мы — молодые врачи — рассматривали свою профессию не как средство обогащения, а как цель своей жизни, как служение народу и обществу. Принцип «больной всегда прав» выполнялся нами неукоснительно, свою работу мы любили, делали ее честно, с интересом и увлечением.
