- А сегодня вечером вы еще прекраснее.
- Кто-то идет.
В кустах сирени двое - фру Фалькенберг с приез жим инженером. Увидев, что это всего-навсего я, они как ни в чем не бывало возобновляют прерванный разговор, будто меня здесь нет. Так уж устроен ум челове ческий. Хотя я только о том и мечтал, чтобы меня оста вили в покое, теперь мне досадно, что эти двое так от кровенно мной пренебрегают. У меня уже седая голова, думается мне, неужели мои седины не заслуживают уважения?
- Да, сегодня вечером вы еще прекраснее, - по вторяет инженер.
Я поравнялся с ними, я спокойно здороваюсь и про хожу мимо.
- Я только хотела вам сказать, что все это ни к чему, - отвечает фру и тут же кричит мне вдогонку: - Вы что-то потеряли!
Потерял? На дороге лежит мой носовой платок, я нарочно уронил его; я возвращаюсь, поднимаю платок, благодарю и ухожу.
- Не отвлекайтесь из-за пустяков, - восклицает инженер. - Какой-то мужицкий платок с красными цветочками. Идемте лучше в беседку!
- Беседка по ночам заперта, - отвечает фру. - Или там кто-нибудь есть.
Остального я не слышу.
Жить я буду в комнате над людской. Единственное открытое окно моей комнаты смотрит как раз в заросли сирени. Поднявшись к себе, я слышу, что те двое все еще продолжают разговаривать в зарослях, но не слышу о чем. Почему это беседка заперта по ночам и кто завел такой порядок, - рассуждаю я про себя. Наверно, какая-нибудь продувная бестия смекнула, что, если всегда держать дверь на запоре, можно будет однажды без особого риска наведаться туда в приятном обществе, запереть за собой дверь и провести там время.
Вдали, на дороге, по которой я только что пришел, показались еще двое, это толстый капитан Братец и пожилая дама с шалью. Должно быть, они сидели где-то в роще, когда я шел мимо, и я мучительно стараюсь вспомнить, не разговаривал ли я на ходу сам с собой.
Вдруг я вижу, как инженер выскакивает из-за кустов и стремглав бросается к беседке. Дверь заперта, он наваливается плечом и высаживает ее. Слышен треск.
- Идите сюда, здесь никого нет! - кричит он.
Фру Фалькенберг встает и говорит очень сердито:
- Что вы вытворяете, безумный вы человек!
Однако, говоря эти сердитые слова, она покорно идет на его зов.
- Вытворяю? - переспрашивает инженер. - Любовь это не глицерин. Любовь это нитроглицерин.
Он берет ее за руку и уводит в беседку.
Пусть так.
Но тут появляется жирный капитан со своей дамой. Те двое в беседке этого, разумеется, не подозревают, а фру Фалькенберг навряд ли будет рада, если ее застанут в таком уединенном месте с посторонним мужчиной. Я обвожу глазами комнату, ищу, чем бы их предупредить, замечаю пустую бутылку, подхожу к окну и изо всех сил кидаю ее. Слышен звон, бутылка разбилась вдребезги, осколки стекла и черепицы сыплются с крыши, в беседке раздается вопль ужаса и оттуда выбегает фру Фалькенберг, инженер следует по пятам, все еще держась за ее одежды. Они застывают на месте и оглядываются по сторонам. «Братец! Братец! - восклицает вдруг фру Фалькенберг и мчится сквозь заросли. - Не ходите за мной! - приказывает она на бегу. - Не смейте ходить за мной!»
Но инженер прытко скачет за ней. На редкость мо лодой и несговорчивый субъект.
Итак появляется жирный капитан со своей дамой. Они ведут волнующий разговор о том, будто в мире нет ничего, что могло бы сравниться с любовью. Жир ному наверняка лет под шестьдесят, даме не меньше сорока; презабавно наблюдать их нежности.
Капитан говорит:
- До нынешнего вечера я еще мог как-то терпеть, но сейчас это выше сил человеческих. Вы окончательно свели меня с ума, мадам.
- Ах, я не думала, что это так серьезно, - отвечает она и хочет отвлечь его, направить его мысли по дру гому руслу.
- Очень серьезно, - говорит он. - Пора положить этому конец, понимаете? Мы вышли из леса; там я думал, что смогу вытерпеть еще одну ночь, и поэтому ничего вам не сказал. Но теперь я умоляю вас вернуться со мной в лес.
Она качает головой:
- Нет, я, конечно, готова помочь вам... сделать все, что вы...
- Благодарю! - выпаливает он.
Он обхватывает ее руками тут же, посреди дороги и прижимает свой шарообразный живот к ее животу. Издали кажется, будто они рвутся прочь друг от друга. Ну и ловкач этот капитан.
- Отпустите меня! - молит она.
Он слегка разнимает руки, потом опять стискивает свою даму. И опять это выглядит издали так, будто они дерутся.
- Давайте вернемся в лес, - твердит он.
- Ах, это невозможно, - отвечает она. - И к тому же выпала роса.
Но слова любви распирают капитана, он открывает шлюзы.
- Было время, когда я не обращал внимания на цвет женских глаз. Голубые глаза - подумаешь! Серые глаза - подумаешь! Взгляд любой силы, глаза любого цвета - подумаешь! Но вот явились вы с карими гла зами.
- Да, глаза у меня карие, - подтверждает и дама.
- Вы опалили меня своими глазами! Ваши глаза сжигают меня.
- Не вы первый хвалите мои глаза, - отвечает да ма. - Мой муж, к примеру...
- Не о нем речь... Могу вам сказать одно: если бы я встретил вас двадцать лет назад, я не поручился бы за свой рассудок. Идем же, в лесу не так уж много росы.
- Пошли лучше в дом, - предлагает она.
- В дом! Да там нет ни одного уголка, где мы мог ли бы уединиться.
- Уж один-то найдется!
- Ладно, но сегодня вечером этому надо положить конец, - говорит капитан.
И они уходят.
Я спрашиваю себя, а точно ли я бросил бутылку затем, чтобы кого-то предостеречь.
На рассвете в три часа я слышу, как батрак встает и выходит кормить лошадей. В четыре он стучит мне сни зу. Я не хочу огорчать его, пусть себе думает, что встал первым, хотя при желании я мог бы разбудить его в лю бой час ночи, я совсем не спал. Когда воздух так чист и свеж, ничего не стоит провести без сна ночь, а то и две - воздух разгоняет сон.
Сегодня батрак вывел в поле новую упряжку. Он внимательно осмотрел чужих лошадей и выбрал пару, принадлежащую Элисабет. Это добрые крестьян ские коняги с сильными ногами.
II
Все больше и больше гостей съезжается в Эвребё, веселью не видно конца. Мы, батраки, вносим удобре ния, пашем и сеем, в полях уже проглянули кой-где мо лодые всходы. Любо смотреть на их зелень.
