И за все, что творил неуказного
Лютой смертью своей заплатил.
Принимали нас с честью и с ласкою,
Выходили хлеб-солью встречать,
Как в священных цепях да с опаскою
Привезли на Москву показать.
Уж по-царски уважили пыткою,
Разымали мне каждый сустав
Да крестили смолой меня жидкою,
У семи хоронили застав.
И, как вынес я муку кровавую,
Да не выдал казацкую Русь.
Так за то на расправу на правую,
Сам судьей на Москву ворочусь.
Развяжу, разсужу, не помилую,
Кто хлопы, кто попы, кто паны...
И узнаете: как пред могилою
Так пред Стенькой все люди равны.
Мне к чему царевать да насиловать:
А чтобы равен был всякому всяк...
Тут пойдут их голубчиков миловать,
Приласкают Московских собак.
Уж попомнят, как нас по Остоженке
Шельмовали для ихних утех -
Пообрубят им рученьки, ноженьки;
Пусть поползают людям на смех.
И за мною не токмо что драная
Голытьба, а казной расшибусь -
Вся великая, темная, пьяная,
Окаянная двинется Русь.
Мы устроим в стране благолепье вам, -
Как восставши из мертвых с мечем,
Три Угродника - с Гришкой Отрепьевым,
Да с Емелькой придем Пугачем.
ДМИТРИЙ ИМПЕРАТОР
1591-1613 гг.
Убиенный много и возставый,
Двадцать лет со славой правил я
Отчею Московскою державой,
И годины более кровавой
Не видала русская земля.
В Угличе, сжимая горсть орешков
Детской окровавленной рукой,
Я лежал, а мать, в сенях замешкав,
Голосила, плача надо мной.
С перерезанным наотмашь горлом
Я лежал в могиле десять лет,
И рука Господняя простерла
Над Москвой полетье лютых бед.
Голод был, какого не видали.
Хлеб пекли из кала и мезги.
Землю ели. Бабы продавали
С человечьим мясом пироги.
Проклиная царство Годунова,
Толпы толп без хлеба и без крова
Мерли у набитых закромов.
И разъялась земная утроба,
И на зов стенящих голосов
Вышел я, замученный, из гроба.
По Руси, что вихрь засвистал,
Освещал свой путь двойной луною,
Пасолнцы на небе засвечал.
Шестернею в полночь над Москвою
Мчал, бичом по маковкам хлестал.
Вихрь-витной гулял я в ратном поле,
На Московском венчанный престоле
Древним Мономаховым венцом,
С белой панной, с лебедью, с Мариной,
Я, живой и мертвый, но единый
Обручался заклятым кольцом.
Но Москва дыхнула дыхом злобным,
Мертвый я лежал на месте Лобном
В черной маске с дудкою в руке,
А кругом, вблизи и вдалеке,
Огоньки болотные горели,
Бубны били, плакали, сопели,
Песни пели бесы на реке...
Не видала Русь такого сраму!...
А когда свезли меня на яму,
И свалили в смрадную дыру,
Из могилы тело выходило
И лежало цело на яру.
И земля меня не принимала.
И вода от трупа отливала,
На куски разрезали, сожгли,
Пепл собрали, пушку зарядили,
С четырех застав Москвы палили
На четыре стороны земли.
Тут тогда меня уж стало много:
Я пошел из Польши, из Литвы,
Из Путивля, Астрахани, Пскова,
Из Оскола, Ливен, из Москвы...
Понапрасно в обличение Вора
Царь Василий, не стыдясь позора
Детский труп из Углича опять
Вез в Москву народу показать,
Чтобы я на Царском на призоре
Почивал в Архангельском Соборе,
Да сидела у могилы мать.
А Марина в Тушино бежала,
И меня живого обнимала,
И, собрав неслыханную рать,
Подступал я вновь к Москве со славой -
А потом лежал в снегу безглавый,
В городе Калуге над Окой,
Умерщвлен татарами и жмудью...
А Марина, с обнаженной грудью,
Факелы подняв над головой,
Рыскала над мерзлою рекой.
И, кружась по-над Москвой, во гневе,
Воскрешала новых мертвецов,
А меня живым несла во чреве.
И пошли на нас со всех концов.
И неслись мы парой сизых чаек
Вдоль по Волге, Каспию, на Яик,
Тут и взяли царские стрелки
Лебеденка с Лебедью в силки.
Вся Москва собралась, что к обедне,
Как младенца - шел мне третий год -
Да казнили казнию последней
Около Серпуховских ворот.
Так, смущая Русь судьбою дивной,
Четверть века мертвый, неизбывный
Правил я лихой годиной бед -
И опять приду чрез триста лет.
19 декабря 1917 г.
СВЯТАЯ РУСЬ
Суздаль и Москва не для тебя ли
По уделам землю собирали,
Да тугую золотом суму
В рундуках приданое копили,
И тебя невестою растили
В расписном да тесном терему?
Не тебе ли на речных истоках
Плотник-Царь построил дом широко,
Окнами на пять земных морей.
Из невест красой, да силой бранной
Не была ль ты самою желанной
Для заморских княжих сыновей?
Но тебе сыздетства были любы
По лесам глубоких скитов срубы,
По степям - кочевья без дорог,
Вольныя раздолья, да вериги,
Самозванцы, воры да разстриги,
Соловьиный посвист да острог.
Быть Царевой ты не захотела.
Уж такое подвернулось дело -
Враг шептал: "развей да расточи,
Ты отдай казну свою - богатым,
Власть - холопам, силу - супостатам,
Смердам - честь, изменикам - ключи".
Поддалась лихому подговору,
Отдалась разбойнику и вору,
Подожгла усадьбы и хлеба,
Разорила древнее жилище,
И пошла поруганной и нищей
И рабой последнего раба.
Я ль в тебя посмею бросить камень?
Осужу ль страстной и буйный пламень?
В грязь лицом тебе ль не поклонюсь,
След босой ноги благословляя, -
Ты, бездомная, гулящая, хмельная,
Во Христе юродивая Русь!
19 ноября 1917
ПРЕОСУЩЕСТВЛЕНИЕ
К. О. Богаевскому
"Postqvam devastationem XL. aut amplius dies Roma fuit ita desolata; ut nemo ibi hominum; nisi bestiae morareutur".
Marcellini Commentarii
В глухую ночь шестого века,
Когда был мир и Рим простерт
Перед лицом Германских орд
И Гот теснил и грабил Грека,
И грудь земли и мрамор плит
Гудели топотом копыт,
И лишь монах, писавший "Акты
Остготских королей", следил
С высот оснеженной Соракты,
Как на равнине средь могил
Бродил огонь и клубы дыма,
И конницы взметали прах
На желтых Тибрских берегах, -
В те дни все населенье Рима
Тотила приказал изгнать.
