Клюфту хоть и было двадцать, но выглядел он старше своих лет. Высокий, стройный, с темными волнистыми волосами, зачесанными назад. Голубые глаза и немного выдвинутые скулы придавали его образу некую мужественную романтичность. А быстро отрастающая щетина добавляла его лицу мужской шарм и делала его старше лет на пять.

Павел нравился женщинам. Многие сотрудницы редакции бросали на него томные взгляды. Но Клюфт дал себе зарок – никаких любовных романов на работе. Да и была в его жизни женщина, которая все потуги местных красоток сводила «на нет».

Клюфт присел пару раз и, откусив от намокшей папиросы кусочек гильзы, сплюнул его на пол. Павел собирался вернуться и продолжить печатать, но неожиданно открылась дверь, и в проеме показался силуэт грузной и высокой женщины, одетой в фуфайку. Это была корректор газеты Вера Сергеевна Пончикова. Она с презрением и каким-то злорадным любопытством смотрела на Клюфта.

Тот замер и почувствовал внутренний дискомфорт, словно его застали за чем-то постыдным и преступным.

Вера пялилась маленькими глазками молча, оценивая обстановку. Хмыкнула и басовито молвила:

– Ну что, спортсмен-ударник, иди к главному! Вызывает! Сейчас взбучку получишь!

Клюфт виновато улыбнулся. Он знал: Пончикова готова его выжить из коллектива газеты. Она не любила Павла. За что, он так и не понял. Но он знал: эту толстую тетку нужно опасаться. Тем более что она – комсорг газеты.

Пончикова покосилась на стол, на котором стояла машинка. Скривив мерзкую улыбку, больше похожую на оскал, язвительно добавила:

– А вот курить так тоже нельзя! Окурки-то, небось, в щели пихаешь? А?

Клюфт пожал плечами и виновато ответил:

– Вера Сергеевна! Что вы? Я всегда за собой убираю. Всегда!

– А статью-то, небось, так еще и не написал! А ведь завтра ее в номер сдавать! – словно не слыша ответа Павла, радостно пробубнила Пончикова.

– Да нет! Уже почти готова! – соврал Павел.

– Ну-ну… Завтра посмотрим! И почему такому вот неопытному такие важные для нынешнего момента страны темы дают?! Нет! Надо этот вопрос на очередном заседании нашей комсомольской ячейки поставить! – рявкнула Пончикова и, развернувшись, растворилась в полумраке коридора.

Клюфт тяжело вздохнул. Печально посмотрел на одинокий листочек бумаги, торчавший в печатной машинке. Затушил окурок папиросы о каблук и, засунув «бычок» в одну из щелей дверного косяка, направился в кабинет к «главному».

Идя по коридору, он предчувствовал: разговор будет тяжелый. В такой поздний час в редакции уже никого не было. Свет в коридоре горел лишь рядом с приемной редактора. Маленькая тусклая лампочка под потолком с трудом боролась с мраком. Павел открыл тяжелую резную дверь приемной и остановился. Темнота в помещении немного напугала. Стол секретарши, заваленный бумагами и газетами, казался зловещим сказочным существом. То ли драконом, то ли крокодилом-мутантом. Клюфт сжал кулаки и шагнул в темноту. На ощупь нашел ручку двери кабинета редактора. Прежде чем постучать, Павел погладил ладонью по оббитой дерматином поверхности. Она была совсем холодной. Клюфт тяжело вздохнул и дернул ручку на себя, в последний момент, вспомнив, что нужно было все-таки постучать. Но было поздно. Петли предательски скрипнули.

Кабинет показался огромным залом царского дворца. Красная ковровая дорожка. Тяжелые толстые шторы на окнах и огромный дубовый стол в углу. За ним сидел главный редактор. Его лицо освещалось зеленым светом, от абажура настольной лампы, обрамленной бронзовым кольцом. В углу тикали огромные напольные часы. Бронзовый маятник поблескивал за резным стеклом. Черный резной шкаф из бука, наверняка сделанный еще при старом режиме, возвышался, словно сказочный великан.

Главного редактора звали Петр Ильич Смирнов. Это был толстенький человек очень низкого роста. На его лысой голове поблескивали капельки пота. В кабинете было жарко. Лицо у редактора выглядело немного противным. Толстые губы. Нос картошкой. Маленькие глазки и круглые очки, скрывавшие истинный взгляд. Петр Ильич был одет в темно-зеленый полувоенный френч с карманами и клапанами на груди. Он больше напоминал отставного полковника, нежели журналиста. В коллективе поговаривали, что Смирнова прислали в газету из «органов». Но это были лишь разговоры. Откуда взялся этот маленький и противный на вид человек, никто, толком так и не знал.

Клюфт тихо вошел и встал посредине кабинета. Смирнов, склонившись, что-то читал. На его столе была навалена куча бумаг. Павел, затаив дыхание, боялся прервать эту, немного таинственную процедуру просмотра корреспонденции. Неожиданно Смирнов поднял голову и посмотрел на Клюфта, зловеще блеснув очками. Редактор, встал из-за стола и медленно направился к Павлу. У того забилось сердце от страха. Но Смирнов ласково сказал:

– Ну что, Паша, что стоишь и молчишь? Боишься, что ли?

И не дождавшись ответа, добавил:

– Не надо меня бояться. Я не кусаюсь. Или все-таки тебе есть из-за чего бояться? А? – Смирнов противно заглянул снизу вверх в глаза Павла.

Тот, испуганно улыбнулся и пожал плечами:

– Да нет, просто мне вот Пончикова сказала, что вы собираетесь разнос устроить.

Смирнов тоже улыбнулся в ответ. Похлопал Клюфта по плечу и легонько подтолкнул:

– Ты иди вон на стул сядь. Чаю хочешь? Небось, голодный?

Клюфт послушно сел на один из стульев, стоящих вдоль стены. Смирнов подошел к маленькому столику возле окна. На нем стоял фарфоровый чайник и вазочка с печеньем. Петр Ильич налил в стакан чая, и взяв вазочку, направился к Клюфту. Сев рядом, он протянул Павлу чашку:

– Пей!

Павел послушно отглотнул почти холодный чай.

– На вот, печенье бери.

Клюфт взял печенюшку и принялся жевать.

Смирнов поставил вазочку на ковровую дорожку. Отклонившись на стуле, редактор вытянул ноги, одетые в яловые сапоги. Теперь он вообще стал напоминать уставшего офицера. Так они сидели, молча несколько минут. Смирнов, закрыв глаза, гладил лоб. Павел мелкими глотками допил холодный чай, не решаясь нарушить тишину. Наконец Петр Ильич спросил:

– Ну, как съездил в Минусинск?

– Хм, вроде нормально.

– Это не ответ, – слегка грубовато ответил Смирнов.

Павел не знал, куда деть пустую чашку. Он так и держал ее в руке, крепко сжимая пальцами.

– Когда будет статья? Завтра? – Петр Ильич спрашивал, не открывая глаз.

– Да, Петр Ильич, завтра готова будет. Стараюсь.

– Много написал?

– Почти половину, – Клюфт немного расслабился и ответил спокойно.

– Хм, а в чем заминка?

– Понимаете, мне там немного непонятно кое-что.

Смирнов вздрогнул. Он открыл глаза и внимательно посмотрел на Павла:

– А что там может быть непонятного? Там все яснее пареной репы! Я же тебе и так все разжевал, отправляя в Минусинск!

Клюфт осмелел. Он поставил чашку на стул рядом с собой и вызывающе посмотрел в глаза главного редактора:

– Понимаете, есть там одно «но»!

– Одно «но»? Какое еще «но»? Банда право-троцкистов совершала вредительства! Ее настигла кара нашего советского правосудия! Что тут непонятного?!

Павел кивнул головой. Улыбнувшись, посмотрел на часы в углу кабинета. Они показывали без пяти час ночи.

– Понимаете, Петр Ильич, все это выглядело очень уж как-то постановочно. Ну вот, например, как там его называли: озлобленный на партию и советскую власть некий прораб Лепиков. За что ему было озлобляться?! Ведь он сам из крестьянской бедной семьи! Да и что он говорил?! Он сам себя оговаривал! Понимаете! Я это чувствовал! Он говорил, мол, чтобы нанести хозяйству большой ущерб, мол, давал распоряжения так строить коровники, чтобы якобы обваливались потолки и возникали пожары! Но как это возможно?! Крыша если бы рухнула, так рухнула бы сразу! А пожар сам возникнуть не может! Надо поджечь! Ерунда полная! Мне вообще показалось, что он оговаривает себя и говорит то, чему его научили!

Смирнов подпрыгнул как леопард. Он вскочил и, склонившись над Павлом, схватил его за грудки. Главный редактор зашипел, словно компрессор. Слова вырывались под таким давлением, что у Клюфта зашевелились волосы: