— Снотворное, — сказал он. — Фенобарбитал.

— По полграна, двадцать пять таблеток.

— Да? — непонимающе спросила Барбара. — И что я должна буду сделать дальше?

— Возьмешь их, а когда придешь домой, напишешь записку…

— Две записки, — вставил Робби. — Одну для Сэндфорда, другую для полиции, когда они тебя обнаружат.

— Да, две записки, сообщающие, что в этом затруднительном положении, в которое попал Тедди, виновата ты и дальше так продолжаться не может.

Барбара молча смотрела в окно, а они перешептывались за ее спиной.

— Покончить с собой? — спокойно спросила она.

— Почему бы не назвать это признанием ответственности? — произнесла Элейн, облекая предложение в логичные и разумные формы.

— Это поможет Тедди?

— Ну, записи и архивы не будут оглашаться в суде. Они будут использованы лишь как вещественные доказательства, — сказал Робби. — Поэтому присяжные не узнают, что ты сумасшедшая, если ты не покончишь с собой.

— Тогда защита Тедди станет прочнее… Можно будет пригласить психиатра, который сделает заявление, что Тедди настолько подпал под твое влияние…

Барбара не могла поверить в то, что слышит, в то, что ей говорили с такой поразительной откровенностью.

— Тедди знает об этом?

— Нет, не знает, — твердо заявил Робби.

— Если бы он попросил меня… — Их лица так сблизились, что стали нерезкими, слились в одно, наполовину мужское, наполовину женское. — Вы не думаете…

— Что? — спросила Элейн.

— Я уже думала об этом. День и ночь. Все время, пока встречалась с Тедди… и до того, как познакомилась с ним. Я сама хотела этого. Я думала, так будет лучше. Просто удалить себя. Безболезненно. Лежишь и спишь, и никто тебя не беспокоит. И разумное решение… никаких бед. Никаких мыслей… И когда мы с Тедди — ну, сблизились, — я продолжала хотеть исчезнуть… навсегда… но он так сильно любил меня, что я все откладывала и откладывала ради него — ну просто продолжала двигаться, есть, работать… Он так сильно зависел от меня… Он был счастлив, и я не хотела ничего портить. Продолжала жить ради Тедди…

— На самом деле это не помогло ему, Барбара, — теплым, ласковым голосом произнесла Элейн.

— Я заставила его страдать. Я не хотела этого. Конечно, убить себя — это решение вопроса, но оно было слишком эгоистичным. Тедди мог не перенести этого. Я не хотела, чтобы до конца жизни он оставался несчастным.

— На той стороне улицы… — рука указала направление. Чья, Робби, Элейн, какое это имеет значение? Голос был убеждающим и вкрадчивым. — Ты пойдешь туда, возьмешь снотворное и докажешь Тедди, что любишь его. Он будет помнить это. Ему больше не придется волноваться из-за тебя. Он не будет страдать, гадая, не проводишь ли ты время с другим мужчиной.

— Я могу переговорить с ним об этом?

— Он не должен знать, что ты помогаешь ему. Это только еще больше расстроит его. Просто сделай это.

— Да, — согласилась Барбара. — Больно не будет.

— И тебе не придется давать свидетельские показания в суде, потому что, даже если ты захочешь помочь ему, Сэндфорд вынудит тебя сказать обличающие вещи.

— Да, вынудит.

— Ты сделаешь это… ради него? — спросила Элейн.

— Господи, я хочу, чтобы ты не была так похожа на Лауру.

— Твою бывшую подругу?

— Да. Я все время слушалась ее, она заставляла меня делать… и она всегда внушала доверие, как ты, Элейн. Я верила ей…

— Но ты веришь мне, да?

— Не знаю. Я в смятении… как и с ней. В моей голове звучат разные голоса. Твой и ее, говорящие одно и то же… Это пугает меня. Тедди пытался меня защитить.

— Я пытаюсь защитить тебя. Верь мне, Барбара.

— Но ты используешь приемы Лауры, и мне трудно решиться. Думаю, что я в чем-то права, но она сбивает меня с толку, и у меня раздваиваются мысли, а Лаура долбит меня до тех пор, пока я не сдаюсь.

Глаза Элейн, карие и неумолимые, приблизились к ее лицу, заворожили ее. Барбара послушно кивнула.

— На твое имя… — Тихий голос был сладким, как во сне. — Сегодня вечером.

Выйдя из аптеки, Барбара стала напряженно всматриваться в окна, ища Робби и Элейн. Прищурив глаза, она с трудом различила смутные, неясные очертания. Молодая пара следила за ней. В окне появился желтый платок. Это был условный сигнал. На желтый платок Барбара должна была помахать рукой, выражая согласие. Почувствовав неровное сердцебиение, молодая женщина подняла руку.

Узнала ли Элейн о ночи, которую Робби провел с ней? Барбаре хотелось поговорить обо всем начистоту, хотя бы для того, чтобы объяснить, что это не имеет значения — по крайней мере, для нее — это было лишь актом доверия между друзьями. Тогда Барбара не почувствовала за собой вины, не чувствовала она ее и сейчас; среди пространства человеческих отношений существовала область, похожая на плоскогорье между долиной и горами: не преступление и не предательство, но частица того и другого и в то же время нечто особенное — поступок, свободный от побуждений, единственное действие, не связанное с прошлым и будущим, лишенное последствий.

Оно возникало из невиновности, и его существование, его объяснение было таким же беззаботным и бессознательным, как склонившийся к солнцу цветок.

Напротив здания суда в ресторане, смутно напоминающем ирландский, Барбара заказала кофе и толстый бутерброд с солониной, который так и не смогла доесть. Из-под повязок приблизительно на дюйм торчал палец, позволяя ей держать чашку и бутерброд. Четыре, пять, шесть раз Барбара доставала из сумочки таблетки и постепенно начала смотреть на их существование как на окончательное избавление. Она примет их вместе с вином. С хорошим вином, бутылка которого хранилась в кладовой для знаменательного случая. Устроенное самой себе причастие перед смертью.

Кто-то пристально смотрел на нее. На этот раз — не игра воображения. Молодая женщина со смуглым лицом и твердо сжатым ртом. Барбара отвернулась, но за ее спиной внимание можно было задержать лишь на написанном на доске меню: филе камбалы и мясо по-ирландски. Девушка подошла к Барбаре и остановилась у стола; на ней было надето длинное пальто, толстые варежки и сапоги на очень высоком каблуке. Одежда делала ее старше и непривлекательней, неуклюжая походка подтверждала, что это провинциалка, затерявшаяся в большом городе. Девушка продолжала стоять перед Барбарой. Та надеялась, что если будет хранить молчание, то девушка, вероятно корреспондент газеты со Среднего Запада, уйдет сама.

— Вы — Барбара… под этими волосами?

— А что?

— Я подруга Джорджа — Теодора Франклина, я хотела сказать, и мне просто захотелось узнать.

— Вы не из газеты?

— Я? Черта с два я умею правильно писать, а на то, чтобы составить письмо, мне требуется неделя. Можно, я на минуту присяду к вам?

— Зачем вам это?

— Просто немного поговорить.

— Вы знаете Тедди?

— Верно. Мы были вместе с Канаде. Меня зовут Деб.

— Можете сесть, если хотите, а насчет разговора — о чем говорить?

Девушка пододвинула стул, принесший ей кофе официант растерянно оглянулся.

— Я здесь, — позвала она его. Затем переключила все внимание на Барбару. Серовато-коричневые глаза с прозрачной радужной оболочкой открывались в медленном движении, словно диафрагма фотоаппарата, готового запечатлеть все. Девушка сняла пальто, под ним оказалось черное набивное платье в цветочек.

— Барбара. — Девушка осторожно произнесла это имя.

— Да.

— Он мало говорил о вас. Это его очень расстраивало.

— Вы были его девушкой?

— Уборщицей, поварихой, прачкой. Но хотела быть большим…

— Как вы узнали меня?

— Каждый день я приглядывалась ко всем людям и остановилась на троих… Это на вас парик?

— Да.

— Что чувствуешь, когда такой человек, как Теодор, настолько сильно любит тебя?

— Я не знаю. Не могу ответить на это.

— Вы не хотите… или я сую нос не в свои дела? Я не хотела бы этого. Просто я почти два месяца жила рядом с ним, и он мне не безразличен. Я прочитала о том, что он арестован, и подумала: черт, он так хорошо отнесся ко мне, возможно, теперь он нуждается в истинном друге… Почему бы вам не снять эти волосы? Они выглядят ужасно. О, ваши руки; хотите, я помогу вам?