– Мы из-за него, подонка, год на хлебе и воде сидели. Почти без зарплаты.

Капитан подумал: «Что ж у них вся группа на одном человеке держалась?»

Самым разговорчивым оказался администратор – розовощекий упитанный весельчак, которого все называли Аликом. Сидел он точно в таком же кабинетике, как и Данилкин. Все стены заклеены афишами. На одной улыбающийся Алик собственной персоной, балансирующий на канате из слов «смета» и «расходы», натянутом между двумя башенками. И подпись: «Олег Краснов – смертельный номер в “Театре Арлекинов”».

– Ничего коллажик ребята состряпали? – кивнул Алик на афишу. – Все как в жизни! – Он засмеялся и спросил:

– Значит, Леней Орешниковым интересуетесь? У нас на его имя табу наложено. Но я человек начитанный, законы уважаю. Вас что, собственно, интересует?

– Почему он ушел из театра?

– Ну… Это ж как дважды два. Рыба ищет…

– Где глубже… – перебил капитан. – Это даже у нас в милиции известно. Работая в театре, Орешников мог выступать на стороне? Участвовать в концертах, например?

– А то! Только для него и сделали исключение. Четыре раза в месяц. Но без гастрольных поездок. У нас и главреж себе этого не позволял. Сколько раз в кино приглашали сниматься – ни-ни. А Ленчику исключение делал.

– А какие-то размолвки, ссоры с Орешниковым были?

– Упаси Господь, никогда! Жили душа в душу. – Алик замолк на секунду, сморщил лоб. – Ну, во всяком случае, мне так кажется. – Он проглотил в слове «кажется» буквы «ж» и «с», как говорят иногда дешевые пижоны. Получилось: «ка’тся».

– Прекрасный коллектив! – Панин одобрительно кивнул и поднялся. – Спасибо за ценную информацию. – Он, не прощаясь, пошел к выходу, но у двери обернулся и спросил: – Не подскажете ли, где я могу найти Данилкину?

Алик смотрел на капитана, как обиженный школьник. Похоже было, что он и вопроса не расслышал.

– Данилкину где мне найти? – повторил Панин.

– Жену главрежа?

Панин ждал.

– Сейчас ее в театре нет. Приболела. Час назад домой уехала.

С помощником режиссера Курносовым капитан беседовал в полутемном зрительном зале. Молодой сухощавый мужчина нехотя, словно через силу, отвечал на вопросы и все чертил и чертил что-то фломастером на листе бумаги. Потом, бросив быстрый взгляд на сцену, где Данилкин разговаривал с девушками из кордебалета, показал лист Панину. Там было написано крупными буквами: «Кафе “Север”, 16 часов?».

Капитан кивнул.

Едва капитан переступил порог своего кабинета, как Зубцов подкинул ему «приятную» новость.

– Пока ты ходил по театрам, начальство тобою сильно интересовалось.

– На то оно и начальство, чтобы подчиненными интересоваться, – легкомысленно сказал Панин и, удобно устроившись в старом массивном кресле, с удовольствием вытянул ноги.

– Зря рассиживаешься. Семеновский уже раз пять тебя спрашивал. Просил зайти.

Капитан посмотрел на часы. Три. Если шеф задержит надолго, на обед не останется времени. «Ну и ладно, – подумал он. – В шестнадцать в “Севере” поем. Блинчики разговору не помеха».

– А у меня званый обед в «Севере», – сказал он. – Шампанское брют, мороженое с вишневым вареньем…

Мороженое было слабостью капитана. Особенно с орехами или с вишневым вареньем. Мать его очередной невесты ловко использовала эту «слабость», чтобы отговорить дочь выходить замуж за милиционера: «Если мужик сластена, а вместо водки пьет шампанское – человек он пропащий. Сладкий пьяница хуже горького во сто крат».

– Ты бы, Саша, притормозил, – задумчиво глядя на Панина, сказал майор. – Начальство нас балует, пока все идет гладко. А чуть серьезный прокол – каждое лыко в строку поставят. Если не выйдешь на след певца сегодня-завтра, аукнется тебе и рапорт начальника ГАИ, и отсутствие на оперативках, и обед в «Севере».

– Чудак ты, Миша! Тебе чего не скажи – все за чистую монету принимаешь! Встреча у меня в «Севере» со свидетелем. По поводу этого чертова «кумира»!

– У тебя никогда не разберешься, шутишь ты или правду говоришь, – недовольно пробурчал Зубцов. – Сказал, шампанское идешь пить… Может, с новой невестой встреча!

– А ты, Миша, в служебное время никогда шампанское не пьешь? – улыбнулся Панин. – Или бывало?

– Иди ты!.. – рассердился майор.

Все в управлении знали, что у Зубцова с чувством юмора напряженно, и постоянно оттачивали на нем свое остроумие. А Панин даже надеялся, что в одно прекрасное утро Зубцов вдруг на шутку ответит шуткой. Но это утро все никак не наступало. Нет, не зря говорят: чему Ванечку не научили, тому Ивана никогда не обучишь.

Капитан заглянул к Семеновскому, но шеф был на выезде.

«Очень кстати, – подумал Панин, – может быть, в “Севере” что-нибудь новенькое узнаю. Тогда уже и докладывать не стыдно будет».

– Шеф на Охте, – сказал дежурный по управлению. – Убийство и ограбление квартиры…

– Что взяли?

– Коллекция охотничьих ружей. Тридцать штук.

– Бывают же такие коллекции! – подивился Панин и добавил: – Тридцать ружей не иголка! Какой-то малахольный позарился. Шеф его за сутки разыщет. Вот легкомысленный певец, любимец публики… – он не договорил. Подумал: «А вдруг он не такой уж и легкомысленный»?

Свои «жигули» Панин припарковал на Манежной площади. С сожалением посмотрел на пыльные, давно немытые бока автомашины. «Подзапустил я тебя, старушка. Потерпи. В воскресенье намою до блеска». Уже сколько раз он мысленно произносил эти слова. Одно воскресенье сменяло другое, а он все ездил на грязной машине. Раньше было проще: на одной из станций обслуживания у капитана был знакомый директор, сосед по лестничной площадке. Панина там знали все служащие станции, и стоило ему подъехать, как мойщик запускал его без очереди. А если кто-то из водителей начинал «качать права», мойщик говорил:

– Товарищи, оперативная милицейская машина. Можете у водителя проверить документы.

Но несколько месяцев назад «номер» с мойкой без очереди не прошел. Взъярившиеся автомобилисты потребовали директора и без особого труда доказали ему и так очевидную истину: милиционер на собственных «жигулях» такой же водитель, как и все остальные. А если машина у него оперативная, так пусть и моет ее в служебном гараже. Слова «демократия» и «бюрократия» звучали во время того скандала чаще всех остальных.

– Я тебе, Саша, лучше сам буду машину дома мыть, – сказал Панину директор. – И так живу, как на вулкане. Видишь, что творится: у каждого один права и никаких обязанностей.

– Какие вопросы?! – улыбнулся Панин. – Будем бороться с коррупцией и кумовством.

И вот с марта машина ни разу не мыта. «Все, конечно, правильно, – думал Панин. – В глобальных масштабах. Но как не хочется расставаться со своими пустяковыми привилегиями!»

С трудом протискиваясь сквозь плотные ряды ценителей нордовских пирожных и тортов, Панин издали увидел помрежа. Тот стоял в толпе на ступеньках. В руках у него были торт и букетик гвоздик. «Уж не меня ли ждут с цветами? – усмехнулся капитан. – Хуже будет, если к нам присоединится девушка. Не даст поговорить откровенно».

Помреж словно разгадал опасения Панина и, поздоровавшись, сказал:

– У жены день рождения. Пришел пораньше, постоял за тортом…

«Вот почему он пригласил меня в “Север”. Находчивый малый», – подумал капитан и, показав на вход в кафе, предложил:

– Давайте зайдем. Я сегодня без обеда…

– Я тоже… Проглотил в магазине пару пирожных. В желудке от сладости тоскливо.

Помощник режиссера был совсем не молод, как показалось Панину в театре. В заблуждение вводила фигура, сухая и подтянутая, а мелкие морщинки, испещрившие лицо, и седину капитан не разглядел в полутемном зрительном зале.

Они с трудом отыскали свободный столик.

– У вас общий заказ? – спросила официантка.

– Заказ общий, счета отдельные. – Панин подмигнул Курносову. – Пусть не думают, что мы друг друга обедами подкупаем, правда?

Курносов улыбнулся. Когда официантка ушла, он сказал: