– Ира, зайка моя, с добрым утром! Выходи и выноси Такеши.

Моё сердце дает два глухих удара, и я активизирую встроенный в криптофоне микрофон направленного действия, предназначенный для «прослушки» на расстоянии. Надев на голову «AGV», включаю записывающее устройство, настраиваю громкость и поудобнее усаживаюсь в седле «BMW» в ожидании шоу.

«Ну давай, Красная Шапочка, выходи. А то твой Зайка заждался… вон, как прыгает.»

Минуты через две серая дверь подъезда открывается и, изогнувшись на седле, я вижу свой «объект», одетый во что—то не сильно облегающее, но довольно красивое. Похоже на платье и весеннее пальто. Причём оба наряда не скрывают ни тонкой талии, ни точёных женских ног. А ноги у «объекта» – идеальные. По моей шкале, десять из десяти. И я мысленно присвистываю, видя, во что обута Красная Шапочка. Я—то на Ламбетском мосту видел её в кедах. А тут какие—то крутые нереальные бежевые туфли на очень высоких и очень узких, иглой, стальных каблуках, которыми эта девочка может запросто кому—нибудь что—нибудь проткнуть. И мое трижды клятое воображение тут же услужливо подсовывает мне коитально—оргазмическую сцену с Красной Шапочкой в главной роли. Причем я лежу, а женщина скачет на мне, царапая каблуками мои бёдра…

Мысленно показываю телу «фак» (я всё—таки на работе). Итак, на ногах у моего «объекта» какой—то нереальный фетиш, а в руках – большая пластиковая сумка—клетка, из тех, что служат для переноски маленьких животных. Но в клетке, которую тащит Ирина Файом, сидит кто—то тяжёлый. Красная Шапочка прямо выдохнула, когда поставила клетку на асфальт. И тут Кузнецов всех «порадовал»: шагнул к Красной Шапочке, заглянул ей в глаза, лихо положил руки ей на талию и по—хозяйски притянул её к себе. Мысль о том, что они спят, показалась мне отвратительной. А еще я почувствовал непреодолимое желание слезть с седла и дать Кузнецову в зубы прямо с ноги. «Так, стоп, стоять. Стоять, дорогие фашисты… Мне что, пять лет? Почему я так их ревную?..»

– Привет, Митя, – звучит чуть хриплый, наполненный чувственными нотками, голос Красной Шапочки, от которого у меня по спине тут же промаршировал полк мурашек. Ловко, как уж, женщина выскальзывает из объятий Кузнецова, лишая того возможности поцеловать её. Зайка—Митя недовольно убрал от женщины свои руки (ну, а я убрал от руля, который чуть не свернул, свои). Прищурившись, Митя наклонился и открыл клетку. Впрочем, мне видно выражение его лица и то, как он пытается показать, что не обиделся на Красную Шапочку. Пока я мысленно целую Ирине Файом ноги за то, как круто она обломала Зайку, из сумки, как перископ подводной лодки, высовывается круглая и ушастая морда огромного серого кота с раскосыми глазами. Ух ты, мейн кун. Обожаю. Котевич огляделся вокруг и недовольно зажмурился. Потом открыл один глаз, внимательно посмотрел на Кузнецова, громко сказал «ой—фуу» и снова скрылся в сумке. Кузнецов захохотал. А Красная Шапочка улыбнулась, плавно опустилась на корточки и ласково почесала за ухом кота. В ответ довольное «муфф» и нежный взгляд абсолютно счастливого животного.

– Такеши, я тебя люблю, – говорит женщина мягко, гладит нежно. Котевич в полном улёте. А я смотрю, как пальцы этой женщины касаются серой головы кота, и искренне жалею, что это не я вместо него сижу в той сумке—клетке. Кузнецов с плотоядным интересом наблюдает за Файом:

– Ира, Такеши от тебя без ума.

«Ага, и ты, Зайка, тоже.»

Между тем Кузнецов мажет Файом глазами.

– Ир, а куда это ты так нарядилась? – и Кузнецов указывает на туфли женщины.

«У Зайки что, фантазии, как и у меня? Ну, Зайка, ты и сволочь.»

– А мне к заказчикам надо, – отвечает наш общий с Зайкой «фетиш», – хочу деньги за сделанное забрать. Видишь, как наряжаться приходится?

– Вижу. Хвалю за «казадеи». Это – очень красиво.

– Тебе такие туфли подарить? – немедленно предлагает женщина.

– А мне такое не пойдёт, – Кузнецов ухмыляется. – А ты, зайка, учти: в туфлях ты смотришься куда как лучше, чем в этих своих кедах. Давай, носи каблуки, а то дай тебе волю – так бы по двадцать четыре часа в сутки и гоняла в своих «конверсах». Кстати, тебя до стоянки подбросить, а то вдруг свалишься и поползешь по дороге? В одной интересной позе… на четвереньках… как вчера, помнишь?

«Мда. Ты, Митя, не зайка. Ты, по ходу, безыдейный импотент, потому что применительно к этой девочке мне в голову пришла не одна, а сразу четыре позы». Я успел придумать еще две, когда я услышал:

– Очень смешно, Митя. И, главное, остроумно: представлять свою постоянную партнершу только на четвереньках.

Взгляды Файом и Кузнецова скрестились. Прошло несколько секунд, и вот оба уже смеются. Надо же, а они, оказывается, дороги друг другу. Была здесь и страсть, и любовь. Смотрю на эту пару и пытаюсь поймать нечто важное, что пока от меня ускользает.

– Так что, зайка, подвезти тебя до стоянки? – не отстает Митя.

– Нет, не надо. Я, пожалуй, пройдусь. Заодно и потренируюсь. – Файом обречённо глядит на свои модные туфли.

– Ну, хорошо. Тогда до встречи во вторник. Но если ты всё—таки передумаешь и в понедельник поедешь в «НОРДСТРЭМ», то скажи мне вечером, зайка. И тогда я буду у твоей стоянки ровно в девять утра. Как обычно, подхвачу тебя и завезу домой после работы. А ты ужином меня за это накормишь. Идёт?

«Фи, так Зайка ещё и попрошайка?»

– Нет, Митя, даже не ползёт: я в контору в понедельник не поеду. В полдевятого я отправлю тебе все файлы для «НОРДСТРЭМ», а потом сразу на дачу. Надо цветы посадить, а заодно, кое—что и для Эль сделать. Если что, позвони мне после десяти, поболтаем. Ну всё, хорошего тебе дня. Всё, laters – покедова…

«Покедова? Ай да Красная Шапочка, ну молодец. Ни спортсмену с Ламбетского моста не дала, ни мне в четверг, ни этому Зайке. Этому не дала, этому не дала и этому не даёт. Так, ну и что там Зайка?»

А Зайка кивнул, подхватил клетку с котом и пошёл, не солоно хлебавши, к своей машине. Через визор шлема вижу на лице Кузнецова горькое разочарование, но жалости к нему, по понятным причинам, абсолютно не испытываю. Красная Шапочка Файом насмешливо посмотрела вслед Мите, мазанула по мне глазами, опустила на лицо солнцезащитные очки и отправилась в сторону Профсоюзной. Мне интересно, куда именно она собралась. Подождав, пока отбудет намытый Митин «лексус», увозящий с собой несчастного графа—Зайку и его кота, пропускаю далеко вперед себя Красную Шапочку, завожу «BMW» и потихоньку двигаю следом…

Я ехал и смотрел, как изящно двигается эта странная, такая притягательная для меня женщина. Как прямо она держит спину и как мягко и женственно покачиваются под бежевым платьем её стройные бедра. Как легко и просто она идёт по жизни на нелюбимых ею каблуках, которые делают её нереальные ноги ещё длинней. И как она одним отточенным движением вскидывает руки вверх и на ходу превращает пряди волос в небрежный узел на шее. Я ехал и думал о том, что мой «объект» наверняка относится к тому редкому типу женщин, которые хорошо смотрятся как в одежде, так и без неё. И что этой Ирине Файом очень бы пошла загорелая нагота длинных ног и волосы по пояс. И что во всём её женственном и манящем, точно поцелованном солнцем облике, есть нечто для меня знакомое, потому что… вот же чёрт… вот же фак… Вот же гадство-то, а?! Да потому что я её вспомнил!

Чёрт, я знаю, кто она. Я не шучу. Я действительно знаю эту женщину. И я знаю её не с четверга и не со вчерашнего дня, а с того самого времени, когда мне было тринадцать и я ходил на английский язык. Это же внучка «училки» по английскому языку!.. Ирина Файом… Какая, к дьяволу, Файом, если она сто лет как Самойлова?! Сто лет назад я называл её Красной Шапочкой, а она меня – Серым Волком Андреем… Так, всё, приехали. Это ж надо было мне так захотеть её забыть, что я даже не смог её вспомнить? Ещё бы, с моим—то самолюбием… Тем более, что Самойлова мне ещё и в четверг промеж глаз закатала… И зачем я только к ней сунулся? Я же изначально не хотел к ней подходить. Моя память меня оберегала, моя память – мой самый преданный слуга и мой самый жестокий хозяин – никогда не подводила меня. Это я – я сам! – заставил свою память забыть о ней. Стереть Самойлову, как мучительный стыд, как ночной кошмар, как единственное своё поражение…