Комната была полутемной и пустой, только регистрационная стойка, которая отделяла зону ожидания от двух маленьких столиков и двери, ведущей к гаражам, а возможно и в уборную. Единственными украшениями, если их можно так назвать, были плакаты с шинами, подвявший паучник и календарь с автозапчастями и невероятно пышногрудой женщиной, держащей огромный гаечный ключ, и сидящей на крыше красного корвета. Но сама комната была чистой, а на всех пластиковых стульях для посетителей были разноцветные подушки с орнаментом. Баба кивнула с удовлетворением, убеждаясь, что все деньги и усилия были сосредоточенны только на машинах, а не на их владельцах. Как и должно быть.

Высокий мужчина со светло-рыжими волосами, россыпью веснушек и намечающимися залысинами вошел в комнату и замер, когда увидел ее, стоящей там. Быстро глянул через плечо и нервно поправил рабочий комбинезон. Имя, вышитое на груди, гласило Боб, и она сделала вывод, что это и есть тот кудесник, к которому она пришла.

— Привет, — поздоровалась она. — Вы, должно быть, Боб. Я Барбара Ягер. Я пришла забрать свой БМВ. Большое спасибо, что починили его. Я очень это ценю.

Она что-то вспомнила и вытащила маленький белый горшочек из кармана.

— И я принесла мазь, которую вы хотели для подагры вашего отца.

Боб снова украдкой глянул назад, схватил ее ключи под стойкой и кинул на скользкую, ламинированную поверхность. Не глядя ей в глаза, он оттолкнул баночку к ней и тихо сказал:

— Слушайте, просто забирайте мотоцикл и уходите. Можете заплатить мне позже. И мне не нужна мазь. Его нога уже гораздо лучше.

Он снова посмотрел в конец комнаты, и почти паника отражалась на его лице, так как она продолжала стоять и не уходила.

— Ну идите, с мотоциклом все в порядке. Я не занимался покраской, как вы и хотели, но в остальном, он почти как новенький.

Что, черт побери, здесь происходит?

Боб был очень обходителен, когда она последний раз звонила ему с таксофона в городе, по поводу мотоцикла; а теперь он вел себя так, как будто у нее было какое-то заразное заболевание — то самое, с неприятными социальными последствиями.

Она тряхнула головой и вытащила скатку купюр из переднего кармана джинсов, отсчитала пятьсот долларов (этого ей казалось достаточно), и положила их на стойку рядом с белой баночкой.

— Сколько я вам должна?

Боб быстро полез за выписанным счетом, и чуть не выронил его, торопясь выпроводить ее оттуда. Но прежде чем он смог его достать, хлопнула дверь и внесла ревущий и кричащий торнадо. Уменьшенная версия Боба, с коротко стриженными седыми волосами и выдержкой бывшего военного, он дохромал до стойки, схватил деньги Бабы и кинул их в нее. Они упали как осенние листья к ее ногам.

— Это она? — потребовал ответа старший О’Шоннэсси у своего сына. И не дожидаясь его ответа, повернулся к Бабе и прорычал. — Убирайтесь отсюда. Нам здесь не нужны такие как вы. Забирайте свой чертов мотоцикл и скажите спасибо, что мы не бросили его в автодробилку. И не возвращайтесь.

Баба почувствовала как у нее просто отвисла челюсть, она пару раз моргнула, в надежде, что сейчас появиться какой-то смысл. Не-а, не помогло. Она посмотрела на Боба, в поисках подсказки, но он только опустил глаза, и смущенный румянец выступил на его веснушчатых скулах.

— Простите, — сказала она его отцу. — Я вас чем-то оскорбила?

На шее старика яростно запульсировали вены, когда он посмотрел на нее.

— Вы являетесь оскорблением всему христианскому народу. Я слышал о вас в кафе "У Берти". Вы берете деньги у людей, которые едва сводят концы с концами, и даете им фальшивые лекарства, от которых им становиться плохо. Тот чай, который вы сделали для Мэдди из библиотеки, чтобы убрать ее аллергию, после него она начала так сильно чихать, что упала со стремянки и сломала лодыжку. Вам должно быть стыдно.

Желудок Бабы свернуло таким узлом, как будто он ее ударил. Обычно, она бы просто наорала в ответ. Черт, обычно, ей вообще было бы все равно. Но ей нравилось это место, с его широкими лугами, холмами, покрытыми соснами. Ей нравилось ходить по слегка обветшалому старому городу и встречать людей, которые знали ее по имени, и улыбались ей, когда она встречала их в одном ряду в бакалейном магазине. Ей нравились люди, которые приходили к ней за травяными сборами. Что же, черт побери, пошло не так?

— От моих лекарств люди не болеют, — сказала она сквозь зубы. — Попробуйте мазь, которую я принесла вам и увидите.

Старший О’Шоннэсси схватил баночку со стойки и швырнул в мусорное ведро, которое находилось возле его ног.

— Ни за что, юная мисс. Говорят что вы ведьма. И возможно, что все неприятности, которые у нас тут происходят, это по вашей вине. Я не возьму ничего, что было сделано вами, и не надейтесь.

Он повернулся к своему сыну, каким-то образом ухитряясь возвышаться над ним, хотя и был где-то на пять дюймов (ок. 13 см — прим. пер.) ниже Боба.

— Ты идиот, Боб. Позволил ей обменять какое-то зелье Вуду на свой тяжелый труд. Ты как тот парень с коровой и волшебными бобами ("Джек и бобовый стебель" — прим. ред.), — он покачал головой. — Господи. Выстави ее уже отсюда. Идиот.

Он похромал на выход, тихо бубня проклятия на протяжении всего пути. Сильно хлопнула дверь позади него, напоминая набат в тихой комнате. Веснушки Боба стали отчетливо видны на его побелевшем лице, когда он нагнулся, чтобы вытащить баночку из мусорной корзины. Кончики его ушей горели ярко красным от смущения.

— Извините, — пробормотал он, все еще не глядя ей в глаза. — Его подагра обострилась. Из-за этого с ним сейчас сложно общаться.

Баба подавила смешок сомнения. Она думала, что со стариком все гораздо сложнее даже в лучшие времена. И все же, его реакция на нее была чересчур.

Она наклонилась и подняла рассыпанные возле ее ног сто долларовые купюры и положила их аккуратной стопкой на стойку.

— Я сама бываю немного вспыльчивой иногда, — сказала она спокойно. — От моих лекарств люди никогда не болеют, уверяю вас.

Нет никакого смысла, в объяснении того, что они состояли из компонентов: две части — травы и одна — магия, особенно если кто-то пытается прицепить не нее ярлык "ведьма". Конечно, она была ведьмой, но ничего хорошего не могло быть от людей, которые ее так будут называть. Но никоим образом ее микстуры не могли привести к болезни — худшее, что могло быть, что они просто ничего не сделают. И даже тогда, они пахли божественно, и в них ощущалась забота.

Боб бросил взгляд через плечо и засунул деньги в маленький кассовый ящик. Наконец-то он посмотрел на нее, у него были пронзительные голубые глаза, обрамленные светло-рыжими ресницами.

— Но должен сказать, это правда. У людей похоже плохие реакции на то, что они у вас купили.

Он несмело ей улыбнулся, когда пододвинул ей ключи и мазь на ее половину стойки.

— Я уверен, что вы сделали это не специально.

— Я вообще этого не делала, — пожаловалась она, скорее себе, чем ему. — Что-то здесь серьезно не так.

Она прикусила губу, лихорадочно соображая, что делать, когда убирала банку обратно в карман.

— Слушайте, Боб, мне нужно узнать какого дьявола здесь происходит. Могли бы вы сказать мне имена некоторых людей, у которых возникли проблемы после моих средств и где они живут?

Он смотрел на нее с сомнением, и она быстро добавила:

— Если травы не сработали мне нужно забрать их и проверить почему. И, конечно, я хочу им вернуть назад их деньги.

— О! Ну, это было бы хорошо. Здесь у людей не особо много лишних денег. Если вы вернете им деньги, то они смогут сходить в аптеку и купить то, что им нужно для выздоровления.

Он схватил карандаш и листочек бумаги и начал записывать имена и адреса.

— Вы сможете найти их? Я знаю, что вы не знакомы с нашей местностью.

Стальная решимость вызвала маленькие искры, образующиеся вокруг кончиков пальцев, из-за этого она слегка подпалила бумагу, когда убирала ее в карман, рядом с отверженной мазью.