– Двенадцать тысяч триста семьдесят пять, – бормочу я и добавляю, – чего, интересно?

Я беру коробку под мышку и, выпрямившись, разглядываю единственную в комнате фотографию. Маленькая карточка в дешевой рамке – школьный снимок мальчика лет десяти или одиннадцати с тонкими пушистыми волосами и несмелой улыбкой. Вытащив ее из рамки и перевернув, нахожу на обороте аккуратную подпись: «Кайл, 10 февраля». Прошлого года. До…

Я по рации вызываю Триш Макконнелл.

– Эй, – спрашиваю, – вы родных потерпевшего нашли?

– Да, еще бы!

Оказывается, мать Зелла умерла и похоронена здесь же, в Конкорде, на Блоссум-хилл. Отец живет в пансионате «Приятный вид», страдает деменцией в начальной стадии. Печальное известие передали старшей сестре Питера, которая работает акушеркой в частной клинике рядом с городской больницей. Замужем, один ребенок, сын. Зовут сестру София.

На обратном пути я снова задерживаюсь на пороге дома. Под мышкой у меня обувная коробка, фото и стопка бумаги для заметок. Я мысленно оцениваю эту картину, сравнивая со старым воспоминанием: полисмен, скорбно остановившись в дверях дома моего детства на Роклан-роуд, сняв шляпу, кричит в предутреннюю темноту: «Есть кто-нибудь дома?»

Я стою на лестничной площадке, в джемпере с эмблемой «Ред сокс» – или в пижамной куртке? – и думаю, что сестра еще спит, во всяком случае, надеюсь на это. Я уже догадываюсь, с каким известием пришел полисмен.

– Постой, сыщик, я сам догадаюсь, – говорит Дени Дотсет. – У нас еще одно 10–54 С.

– Собственно, не новое. Мне бы сравнить данные по Питеру Зеллу.

Я неторопливо веду «Импалу» по Бродвею. Руки на баранке, на десять часов и на два. У «Бродвей и Стоун» стоит машина штата Нью-Гэмпшир. Ее двигатель включен, голубой маячок на крыше медленно вращается, в руках водителя зажат автомат. Я бегло киваю, оторвав два пальца от руля, и он кивает в ответ.

– Какой еще Питер Зелл? – недоумевает Дотсет.

– Тот, что сегодня утром, сэр.

– Ах, да. Слушай, ты знаешь, что они назвали великий день? Когда мы узнаем, где он упадет. Девятое апреля.

– Да, слышал.

Дотсет, как и Макгалли, с удовольствием следит за всеми подробностями глобальной катастрофы. На последнем самоубийстве – не Зелла, а предыдущего – он десять минут взволнованно толковал о войне на Африканском Роге, об эфиопской армии, которая вторглась в Эритрею, чтобы в оставшееся время отомстить за древние обиды.

– Я подумал, что имеет смысл доложить вам все, что успел узнать, – говорю я. – Знаю, какое впечатление у вас сложилось утром, но мне кажется, это убийство. Действительно кажется.

Дотсет бормочет: «Это факт?» – и я, приняв фразу за согласие, отчитываюсь: инцидент в фирме на Хеллоуин, красный пикап, жгущий растительное масло, который увез потерпевшего в ночь его смерти. И свои догадки насчет ремня из «Белнап и Роуз».

Помощник прокурора отвечает на все это равнодушным «Интересно» и со вздохом спрашивает:

– А как насчет записки?

– А, нет. Записки нет, сэр.

Я предпочитаю промолчать про «Дорогую Софию» – еще не знаю, что это такое, но уверен, что не оборванное послание самоубийцы. Дотсет ведь решит, что именно оно, и скажет: «Ну вот, молодой человек, не то дерево облаиваешь». Он уже сейчас явно так думает.

– Здесь есть пара соломинок, за которые можно ухватиться, – говорит он. – К Фентон ты ведь с этим делом обращаться не собираешься?

– Собственно, собираюсь. Уже обратился. А что?

После паузы он тихо хмыкает:

– О, ничего.

– Что?

– Ну слушай, мальчик. Если ты правда считаешь, что сможешь выстроить дело, я, конечно, взгляну, только не забывай про обстановку. Ты же знаешь, народ кончает с собой направо и налево. Для такого парня, как ты описываешь – без друзей, без поддержки, – последовать за стадом вполне естественно.

Я держу рот на замке, веду машину дальше, но такой ход рассуждений мне не нравится. «Он это сделал потому, что все так делают»! Очень похоже на Дотсета – в чем-нибудь обвинить жертву: в трусости или просто в неустойчивости, которая сродни слабоволию. А это, если на самом деле Питера Зелла убили – убили и затащили в «Макдоналдс», бросили в туалете, как мясную тушу, – просто оскорбительно.

– Я тебе вот что скажу, – воодушевляется Дотсет, – мы можем сделать из этого покушение на убийство.

– Простите, сэр?

– Если это самоубийство, то ты покушаешься сделать его убийством. Отличного дня, детектив!

На Скул-стрит, на южной стороне, прямо за «Ассоциацией христианской молодежи», есть старомодное кафе-мороженое, и сегодня, похоже, у них оживленно, вопреки снегопаду и ценам. Симпатичная молодая пара, чуть за тридцать, как раз выходит из дверей с цветными трубочками в руках. Женщина осторожно машет мне – другу-полицейскому, и я машу в ответ, но мужчина смотрит мертвыми глазами без улыбки.

На Мэйн-стрит народ просто кишит. Приходи на работу, отсиживай часы за столом и надейся, что компания доживет до понедельника. Зайди в магазин, толкай тележку, надейся, что сегодня на полках найдется еда. В обеденный перерыв угости свою девушку мороженым. Ну да, конечно, кое-кто предпочитает покончить с собой, другие попадают в список «бегунов», а еще кое-кто шарит в поисках наркотиков или бродит по улицам, вывалив хозяйство, как выражается Макгалли. Только большинство «бегунов» возвращаются домой разочарованными, а многие преступники и безудержные искатели наслаждений оказываются в тюрьме и дожидаются октября в ужасающем одиночестве.

Так что да, отклонения в поведении есть, но это крайности. Главное отличие, на взгляд правоохранительных органов, в атмосфере, и его трудно определить. Я бы сравнил настроение в городе с мрачностью ребенка, который еще не наказан, но знает, что наказания не избежать. Он сидит у себя в комнате и ждет. «Вот погоди, вернется отец!» Он мрачен, огрызается, вот-вот сорвется. Смущен, невесел, дрожит в ожидании и готов на драку – не от злости, а от тревоги, которая легко может выплеснуться злобой.

Это в Конкорде. За настроения в других краях не ручаюсь, но здесь у всех оно похожее.

Я снова за своим столом на Скул-стрит, в отделе преступлений совершеннолетних. Бережно срезаю изоленту с крышки обувной коробки, и второй раз с нашей встречи слышу голос Наоми Эддс, стоящей рядом со скрещенными на груди руками:

– Что вы, собственно, ищете?

– Вот, – отвечаю я, сняв крышку и заглянув внутрь, – это я и искал.

В обувной коробке Питера Зелла сотни газетных вырезок, журнальных страниц и распечаток из Интернета о Майя и его надвигающемся столкновении с Землей. Я беру первую вырезку с самого верха пачки. Она от 2 апреля прошлого года. Фельетон «Ассошиэйтед Пресс» по поводу Паломарской обсерватории в Кальтеке и заметка о необычном, но почти наверняка безобидном объекте, зафиксированном учеными и добавленном в список потенциально опасных в Центре малых планет. Автор завершает статью сухим сообщением, что таинственный объект неизвестного размера и состава по оценкам имеет 0,000047 процентов вероятности столкнуться с Землей, что составляет 1 к 2 128 000. Я отмечаю, что Зелл тщательно обвел кружком оба числа.

Следующей в коробке лежит статья из «Томсон рейтер», опубликованная двумя днями позже. Заголовок: «Открытый недавно объект – самый крупный за десятилетия», но сама статья довольно будничная, один абзац без цитат. В ней дается оценка величины объекта – в те первые дни его еще обозначали по астрономической номенклатуре 2011GV1. Говорится, что это один из самых крупных объектов, открытых астрономами за последние десятилетия, возможно, имеет диаметр до трех километров. Данную оценку Зелл тоже обвел тонким карандашным кружком.

Я продолжаю чтение, завороженный этой мрачной капсулой времени, пересматривая недавнее прошлое глазами Питера Зелла. Он в каждой статье обводил или подчеркивал числа – все возрастающие оценки размера Майя, угловой высоты на небосклоне, прямого восхождения и склонения, шансы на столкновение, мало-помалу ползущие верх – неделя за неделей, месяц за месяцем. В статье «Файненшнл Таймс» от начала июня об экстренных мерах федеральных властей, Европейского Центробанка и Международного валютного фонда он аккуратно выделил рамкой все колебания курса доллара и проценты падения акций. Были у него и заметки на политические темы: юридические дискуссии, экстренные законы, перетасовки постов в министерстве юстиции, финансовая поддержка ФКСД.[1]