— Батю? — охнул Безухов и наконец с чужой помощью забрался в кузов. — Как так? Куда смотрели? Насмерть?

— Да нет... глаза лишился. Вроде мозг задет. В Моск­ву, говорят, отправили самолетом, — сказал водитель. — Судьба-копейка. В бою пуля ни его, ни тебя не брала, а как затихло, кого в ногу, кому в глаз. Вот так и живем... Вроде затишье, наступления нет никакого, только гото­вимся, а поди ж ты... Тебе помочь? Эй, чего сидите, по­могите человеку устроиться, слышите?

Во фронтовом грузовике «ЗИС-5» было тесно. Там находился, в частности, оператор фронтовой кинохрони­ки, который непрерывно крутил камеру, снимая все, что видел вокруг себя.

Грузовик, переваливаясь и натужно ревя мотором, катил по разбитой и расхлябанной осенней дороге с на­спех засыпанными воронками в сторону фронта, откуда доносилась глухая канонада.

Бывалые солдаты дремали, несмотря на тряску, или молча смотрели на наши новенькие танки, движущиеся в сторону фронта. А также не без любопытства и злорад­ства — на подбитые немецкие танки и артиллерийские орудия, стоящие вдоль обочины, но чаще — на единствен­ную здесь девушку-пассажирку с белокурыми волосами, выбивающимися из-под новенькой пилотки, с аккурат­ной прической, погонами младшего сержанта и комсомольским значком на заметной груди, с плотно, в нитку, сжатыми губами. Одета девушка в выглаженную гимнас­терку, и еще был у нее с собой кожаный продолговатый чехол, который она держала между колен.

* * *

Эшелон с маршевым пехотным батальоном остано­вился недалеко от железнодорожной станции. Возле плат­формы уже стояли грузовики, готовые принять пополне­ние, прибывшее на фронт, в действующую армию.

Обычные солдаты быстро разгрузились из теплушек и телятников, а последними не спеша, потягиваясь, слов­но после долгого сна, разгрузилась штрафная рота, со­ставленная в основном из уголовных, но социально близ­ких элементов.

Среди них и был рядовой Николай Малахов, тогда еще совсем юный, в новой солдатской форме, которая была ему явно велика, так что гимнастерка топорщилась и вы­лезала из-под солдатского ремня. Он окликнул проходя­щего мимо железнодорожника-обходчика, простукива­ющего молотком с длинной ручкой вагонные оси.

— Слышь, земеля, до границы тут далеко?

— Сто верст, и все пехом, — ответил тот, не останав­ливаясь.

— Потерпим, да, Леха? — Малахов хлопнул по плечу своего кореша, мешковатого парня его возраста, с лицом, покрытым чирьями. — Сто верст для бешеной собаки не крюк, верно?

— Ну, — отозвался тот. — Перетерпим как-нибудь. Больше терпели.

— Десять минут — перекурить и оправиться! — пос­ледовала команда. И вновь прибывшие солдаты охотно разошлись в разные стороны, многие с наслаждением, сняв сапоги и портянки, легли в траву. Другие последо­вали в ближайший лесок. Там кореш Леха сел под бли­жайший куст, а Малахов последовал дальше. Он шел ка­кое-то время, собирая ягоду, и жевал ее, жмурясь и чмо­кая от удовольствия. И даже напевал... Потом обнаружил, что он то ли заблудился, то ли просто забрался дальше всех в лес. И уже собрался кричать «ау», но вдруг услы­шал девичий смех и плеск воды.

И остановился как вкопанный. Пробрался сквозь ку­сты и увидел небольшое лесное озеро, в котором плес­кались девушки. Их военная форма — медсестер и са­нитарок — лежала на берегу. А они безмятежно плава­ли, ныряли, играя друг с другом, беззаботные, как в не столь далеком детстве и как если бы не было никакой войны.

Как зачарованный, сдвинув пилотку на затылок, . смотрел Малахов, приоткрыв рот и тоже забыв обо всем.

Пришел в себя, лишь услышав издали автомобильные сигналы и рев моторов. Он побежал назад, но было уже поздно. Все уехали — только пыль столбом за последним грузовиком. Он замахал руками, закричал... И тут с неба послышался рев моторов, вой сирен — и на станцию об­рушились пикирующие «юнкерсы», сбрасывающие бом­бы, и «мессера», поливающие из пулеметов все, что там внизу шевелилось и копошилось.

Малахов упал на землю, накрыв голову руками, по­том скатился в ближайшую канаву. И замер. Это его спас­ло: одна из очередей прошла ровно по тому месту, где он только что лежал.

* * *

...Все тот же «ЗИС-5» из хозяйства Морозова катил себе по разбитой и расхлябанной фронтовой дороге с на­спех засыпанными воронками, переваливаясь на ухабах и натужно ревя мотором, — в сторону фронта, откуда до­носилась глухая канонада бомбовых разрывов.

— Никак станцию бомбят, — озабоченно сказал кто-то из бойцов, кивая вперед. — Там впереди железнодо­рожная станция, забыл, как называется. Через день их бомбят. Не успевают пути ремонтировать да шпалы ме­нять. Ну как в сорок первом. Где только наши ястребки, не понимаю...

Иван Безухов постучал по крыше кабины:

— Слышь, Глебушка, ты не гнал бы так. Лучше оста­новись здесь, от греха подальше.

* * *

Степан Каморин и Михаил Полунин вели полумерт­вого от страха «языка» мимо приземистых блиндажей и прочих военных построек, прикрытых маскировочной сеткой, мимо насмешек и подкалывающих вопросов по поводу их ночной добычи.

— Здорово, Степа. Никак, ходил на медведя, а пой­мал хорька?

— А ты сам сходи. Только тебя хорек сам поймает.

— Что-то он у тебя больно дохлый...

— Так те, что здоровые, на складе давно закончились. Говорят, в этом квартале больше ни одного не будет, — огрызнулся Степан.

— Ладно тебе, — хмуро сказал ему Полунин. — Пусть пехота хоть языки почешет, если сами «языка» взять не могут...

— Им делать нечего, дрыхли всю ночь без задних ног, а тут бы отоспаться, если дадут, — хмыкнул Степан.

Наконец они добрались до штаба в бывшем здании совхозного клуба и направились прямо в кабинет началь­ника штаба полка. Из других комнат выглядывали любопытные, наблюдая, как их встречает исполняющий обя­занности комполка майор Самсонов. Майор кивнул и пропустил их в свой кабинет.

Там еще находился переводчик лейтенант Горелов — молодой, хрупкий, интеллигентный, в очках. Самсонов хмуро оглядел немца:

— Докладывай, Каморин... Похуже там не нашлось?

Тот крякнул.

— Так что, товарищ майор, хочу, во-первых, сказать, что опять взаимодействие разных родов войск хромает! Опять свои по дороге домой обстреляли. — Он продемон­стрировал продырявленную пилотку. — Говорят: мол, это новобранцы. Оно конечно, новобранцы — дело нужное, только я так понимаю,нам теперь никакие немцы не нуж­ны, с таким пополнением. Сами себя перестреляем...

Самсонов недовольно насупился.

— Нас с тобой не спросят... Ну и ты не преувеличи­вай... Сам когда-то вот так же начинал, только забыл... Ладно, разберемся...А сейчас идите отдыхайте... — Он прикрыл дверь за разведчиками.

Затем сел за стол, жестом кивнул пленному, тот тоже сел. Горелов остался стоять.

— Костя, начнем. Как всегда, его фамилия, имя, но­мер части...

Горелов заученно перевел на немецкий.

— Ганс Фихте. Резервист. Номер части не помнит.

— Никак, Каморин память ему отшиб, — хмыкнул майор. — Хоть не забыл, как зовут, и то хлеб.

3

На дороге отчаянно голосовал какой-то солдат, все другие машины шли мимо, и только одна полуторка «ЗИС-5», та самая, из Четырнадцатого полка, затормозила.

Но не просто затормозила, а начала юзить по глине, пока не застряла задними колесами в небольшой ворон­ке, заполненной водой.

Водитель выглянул из кабины:

— Мать твою так, рядовой, необученный... Как все­гда, захочешь подбросить кого по доброте душевной — и обязательно вляпаешься в яму по самое некуда... А ну, славяне! Все слезайте! И дружно! На счет раз! И ты, рядо­вой, необученный, что смотришь, помогай, из-за тебя застряли...

Пассажиры стали молча выпрыгивать из кузова, по­том принялись беспорядочно толкать грузовик сзади и сбоку. В числе пассажиров была и та самая девушка, Оля Позднеева, с нашивками младшего сержанта. Она мор­щилась, стараясь не попасть под грязь, вылетающую из-под буксующих колес.